И это мое новое «я» не старше тридцати четырех лет. Из которых только последний год – местный. Ну почти что год… В мае будет.

В общем, с днем рождения!

Кстати, самого факта празднования дня рождения я немного побаивался. Точнее, ощущал смутное беспокойство.

Причина банальна – предполагался набег родственников, знакомых и прочих по списку. Как уже упоминалось, я периодически скрывался из дома на время визита матушкиных подруг, дабы не потворствовать гипотетическим матримониальным планам в отношении моей скромной персоны.

Нет, конечно, я не боялся, что меня женят. Все же ценз для вступления офицеров в брак хоть и был снижен до двадцати пяти лет[159], но до этого еще дожить надо!

Проблема в ином! Помолвка, по местным понятиям, дело архисерьезное, с далеко идущими последствиями. Благодаря моему благоприобретенному социальному статусу о подобных событиях тут в газетах пишут. А расторжение помолвки – это вообще скандал! Все как в книгах и кинофильмах из жизни высшего света! Помолвка ведет к построению новой системы межродовых и межличностных отношений как с социальной, так и с экономической точки зрения.

Вах! Хорошо сказал! Самому понравилось!

Не подумайте, что в нашем благородном семействе кто-то кого-то к чему-то принуждает, но матушка считает, что я обязательно должен иметь хотя бы платонические отношения с девушкой из хорошей семьи, потому что так должно.

Но даже это не главное.

Если быть до конца откровенным, даже с самим собой, я просто не хотел становиться объектом всеобщего внимания и восхищения, свойственного таким светским мероприятиям, как день рождения сына статского советника, занимающего заметную должность в Военном министерстве.

Это же все будут ходить и умиляться, какой я молодец… Как вырос! Какой герой! И так далее и тому подобная хрень.

Все приглашенные просто обязаны будут засвидетельствовать свое почтение подобным образом, в соответствии с условностями, принятыми в обществе.

И если для девятнадцатилетнего подпоручика оное сюсюканье слегка утомительно, то для меня – просто кошмар!

Ведь никто не ведет себя так с мужиками «чуть за тридцать», а я именно такой и есть, пусть мне снаружи всего девятнадцать!

В общем, хреновый был праздник…

Даже несмотря на то что пришло всего-то три десятка гостей, с трудом сдерживался, чтобы не сбежать куда-нибудь подальше от этого великосветского фарса в миниатюре. Одно радует – эпоха балов уже практически закончилась. Иначе бы точно что-нибудь учудил…

Победив в себе «светского труса», весь вечер боролся с желанием стать «светским пьяницей».

Впрочем, небезуспешно!

И даже не напился после того, как все разошлись, хотя и было такое желание. Однако усталость моральная и физическая была столь велика, что я рухнул на кровать и мгновенно заснул с мыслью: «Скорей бы уже на службу!»

В батальоне произошли большие перемены – теперь у нас три роты вместо четырех. Жандармерия вычистила из части «сорную траву», а первая рота была полностью расформирована и распределена по маршевым подразделениям. Для того чтобы упорядочить нумерацию, мою четвертую роту переименовали в первую.

Так что прошу любить и жаловать!

Начальство у меня теперь тоже новое. Подполковник Озерковский вследствие последних событий заполучил очередной нервный тик и был отправлен в отставку.

Нынче комбатом у нас подполковник Михаил Никифорович Чернявский – фронтовик, только что после госпиталя. Лихой и суровый дядька: одноглазый и с палочкой. Слуга царю, отец солдатам…

Собственно, из-за этой самой «одноглазости» Чернявского я и стал командиром первой роты. Точнее, из-за того, что новый батальонный командир нос к носу столкнулся с моим Савкой.

– Эге, братец! Видать, я не один тут кривой? – возрадовался подполковник, выслушав уставное приветствие моего денщика. – Ну-ка рассказывай, откуда ты тут таковой взялся?

Выслушав бесхитростный доклад и задав пару наводящих вопросов, Чернявский Савку отпустил. А потом, через несколько дней, ознакомившись с положением дел в батальоне, взял да и переназначил номера рот.

Необычность была в том, что тем самым был нарушен обычный порядок назначения. Поручик Пахомов, командир второй роты, был старше меня и по званию, и по выслуге, а следовательно, именно он должен был стать начальником роты под номером один. Причем независимо от того, какой именно роте этот самый номер был бы присвоен.

Чернявский решил иначе, так что теперь приходится соответствовать высокому званию.

Пахомов, кажется, сильно обижен данным назначением и последнее время стал гораздо менее приветлив в общении со мной. Подпоручик Сороковых, напротив, мне только посочувствовал – понимал, что все не просто так.

Свет на темное дело моего назначения пролил всезнающий и ироничный Юванен:

– Миха-и-ил Ники-и-форофитч о-отшень саинтересова-а-лся ва-ашей биограф-фи-ей! И та-аше сте-елал не-есколка зфо-онкофф! И есчо-о о-он смо-отрел, ка-ак фы санима-аетесс с кренате-орами на пла-атцу-у!

– Все равно – ничего не понимаю! Помилуйте, Андрей Бенедиктович, при чем тут моя биография?

– А-а прито-ом что коспоти-ин потполко-офник исфо-олили упомяну-утть, мо-ол, мне-е не-е па-артчук, а нача-алник на-а ро-ту на-адопен!!!

– И чем ему Андрей Ильич не угодил? Подумаешь, «барчук»…

– Те-эм, что по-ороху не-е нюха-ал. А-а мо-ошет есчо-о че-эм. Не сна-аю-у!

Короче, тайна сие великая есть! Хотя я, кажется, догадываюсь, в чем тут дело: на днях Чернявский зверски вздрючил Пахомова при всем честном народе «за неуместную праздность и отсутствие прилежания в занятиях с подчиненными».

Ну что тут скажешь?

Служба!!!

Пятого февраля было подписано «Всеобщее перемирие» между всеми воюющими сторонами, с целым списком взаимных обязательств.

В нашей истории я такого удивительного документа не припоминал – там все закончилось в штабном вагончике маршала Фоша с учетом «четырнадцати пунктов»[160] от президента САСШ Вудро Вильсона.

Что характерно, тут не только не было послания к Конгрессу с перечислением вышеупомянутых «пунктов»: в этом мире Вильсон и вовсе не был президентом! Вот такие, понимаете ли, гримасы истории.

А 20 февраля в Париже открылась мирная конференция.

На год раньше… Учитывая реальный расклад сил в Великой войне на настоящее время, в этом не было ничего удивительного. Ничуть не сомневаюсь, что согласование всех условий мира и здесь займет как минимум год!

Первая мировая война закончилась… И хотя еще трудно судить об окончательных результатах, одно можно сказать точно – Россия победила!

И пусть победа далась нелегко, но мы сумели отстоять государство в прежних границах и с устоявшимся внутренним строем. Сейчас я еще не готов уверенно сказать, хорошо или плохо то, что сохранилось самодержавие: не было времени и повода к глубокому изучению этого вопроса. Однако в одном я уверен точно – призрак гражданской войны отступил, и теперь Россию ждет иное будущее.

А что это будет за будущее – посмотрим.

Дай бог, чтобы не хуже!

По столь знаменательному случаю я пригласил Генриха отужинать в ресторане и вообще приятно провести вечер.

Поскольку я не без оснований рассчитывал на гостеприимство Мулата Томаса, то не удивительно, что для моих целей вполне подошел ресторан-кабаре «Максим», что на Большой Дмитровке.

Зарезервировав столик в «ложе», мы с Литусом явились задолго до начала основной программы, ибо с утра мне нужно было быть в батальоне.

Генрих, находясь на домашнем излечении, откровенно изнывал от скуки, а поэтому несказанно обрадовался моему предложению.

Выпили, обсудили международную обстановку. Сообща пришли к выводу, что разрядке напряженности нет альтернативы.