Конечно, во времена оные – в учебке – мне пришлось побегать в «полной боевой», а в Чечне-то – мы все больше на БТР или на «уралах» рассекали…
Но сейчас – другое дело и другое тело. Да и амуниция образца 90-х годов ХХ века не в пример практичнее амуниции года 1917-го. Тут все надо подгонять до миллиметра, ибо всего до хрена и размещается исключительно на поясе. Если бы не плечевые ремни – вообще труба.
– Бух! Бух! Бух! – Мерный топот множества ног постепенно вводит в какое-то гипнотическое состояние.
Жара, пылища, мошкара… Все тридцать три удовольствия.
На ходу внимательно осматриваюсь по сторонам: признаки серьезного наступления налицо. Прифронтовая полоса буквально забита частями русской армии – видны позиции тяжелой артиллерии. То и дело мимо нас проскакивают кавалерийские разъезды, мелькают посыльные, связисты.
Сквозь грохот сапог, скрип телег и сопровождающую повседневную жизнь русского человека матерщину мне послышался странный тарахтящий звук – подвывая мотором, навстречу колонне катил мотоцикл. На вид – гибрид горного велосипеда с машинкой для стрижки газонов. На узком длинном седле, крепко вцепившись в руль руками в громадных кожаных крагах, восседал пропыленный самокатчик. На голове кепка козырьком назад и очки-консервы.
У меня перед армией был мотоцикл «Ява» – летал на нем как сумасшедший, но к этому агрегату я бы и близко не подошел. Экзотика, блин…
– Вашбродь! – От головы колонны мелко рысил нам навстречу Лиходеев.
– Ну что там случилось?
– Господин поручик отослал проверить – не растянулись ли.
– Не растянулись вроде. – Я окинул взглядом шагающий строй. – Четве-о-ортый взвод, шире шаг!!! О! А это еще кто такие?
По обочине дороги нам навстречу разрозненными группами движутся какие-то пехотинцы. Хмурые, серые, небритые и замызганные, в худом заношенном обмундировании.
– Это, вашбродь, линейная пехота. Та, что тут фронт держала да в траншеях всю зиму просидела. Отводят, видать, на переформирование. – Фельдфебель недобро зыркнул на плетущихся оборванцев. – Эвона, так и рыщут глазенками-то, ироды. Как бы Филька там, в обозе, чего не проворонил!
– Чего это ты их так?
– Да ведь линейные – это ж первейшие воры. Глазом моргнуть не успеешь – непременно чего-нибудь сволокут: кусок сахару, котелок, походную кухню, заводную лошадь, пушку… Да хоть самого императора германского упрут и в борщ сунут. Такие социял-дымокрады, что ой-ой-ой…
Да-а-а…
Век живи – век учись!
Плотной группой мы – офицеры 3-го батальона – в сопровождении ординарцев идем проводить рекогносцировку.
Пройдя насквозь обгорелые, но уже начавшие заново зеленеть останки небольшого леса, выходим на открытое место.
Километра за два до линии фронта начинается жуткий постапокалиптический пейзаж. Та самая «лунная поверхность», о которой я прежде только читал. Ни кочки, ни холмика, ни деревца, ни кустика… Воронки, воронки, воронки…
Развороченная земля практически без травы вся изрезана траншеями, ходами сообщений, капонирами, блиндажами, пулеметными гнездами.
Сразу же втягиваемся в бесконечные извилистые переходы полного профиля, тянущиеся эмпирическим зигзагом до самой первой линии окопов.
Сопровождает нас усталый и апатичный подпоручик из «аборигенов», державших оборону на данном участке, – 6-го финляндского полка. На бледном лице офицера ярко выделяются болезненно-красные глаза в темных полукружьях от недосыпа и напряжения.
В ходах сообщения то и дело натыкаемся на «бледные тени» наподобие тех, что встретились нам на дороге. Солдаты в грязном заношенном обмундировании – худющие, угрюмые и молчаливые – занимаются своими повседневными делами: кто-то спит, кто-то ковыряет ложкой в котелке, кто-то возится с оружием. При нашем появлении они равнодушно козыряют и уступают дорогу.
Однако во всем виден порядок – окопы и переходы укреплены плетнем или досками, а дно устелено кругляком и горбылем.
Минуем минометную позицию – квадратную площадку с капониром. Тут установлена пара вполне даже современных минометов солидного калибра, сделанных по схеме «мнимого треугольника».
– «Система Стокса» Путиловского завода, – сообщает сопровождающий нас офицер, видя мой заинтересованный взгляд.
– А какой калибр?
– Четыре дюйма!
Неплохо! Нечто среднее между полковым и батальонным минометом. И конструкция вполне прогрессивная.
Я в музее, в Питере, видел всякие чудесатые приспособления времен Первой мировой. Так там такие экземпляры есть, что мама не горюй…
Продолжаем путь.
Время от времени слышны одиночные разрывы снарядов – это ведет беспокоящий огонь немецкая полевая артиллерия. Изредка прилетают гостинцы калибром покрупнее – подозреваю, дюймов эдак около шести.
Пройдя через этот лабиринт, оказываемся у мощно укрепленного блиндажа – крыша в пять накатов и более метра земли сверху. Это – ротный командный пункт.
По очереди заходим внутрь, в узкое помещение с бревенчатыми стенами и низким потолком. У самого входа за ширмой расположился связист со своими телефонами. Он что-то старательно записывает, высунув кончик языка и прижимая трубку к уху плечом.
Посредине – заваленный картами стол. Нас встречают два офицера – командир батальона капитан Патрикеев и адъютант подпоручик Роотс.
Короткий деловой разговор, обмен мнениями.
Офицеры нависают над картой немецких огневых точек, составленной финляндцами, – слушают комментарии, задают вопросы.
А на меня напал какой-то ступор.
Стою… Молчу… Слушаю…
И понимаю, что ничего не понимаю. Просто не воспринимаю. Сознание почему-то отказывается фиксировать информацию.
Внутренне напрягаясь, заставляю себя вслушиваться. С большим трудом начинаю вникать – говорят о возможном немецком противодействии.
Чтобы как-то прийти в себя, достаю из планшета карту и карандаш и начинаю перерисовывать линию боевого соприкосновения, огневые точки и тому подобное.
Мои опыты в военной картографии заканчиваются одновременно с прениями о достоинствах и недостатках наших и немецких позиций.
– Господа офицеры, извольте провести рекогносцировку самостоятельно. Через полчаса жду вас здесь для обсуждения плана атаки, – прекратил диспут капитан Берг, а мы по очереди стали выбираться на свет божий.
На позициях финляндцев было два наблюдательных пункта в первой линии окопов, и еще один – в третьей линии, у артиллеристов. Мы с Казимирским вместе со штабс-капитаном Ильиным и Генрихом Литусом, естественно, направились в передовую траншею.
Все траншеи как бы двухъярусные – по нижнему ярусу глубиной больше человеческого роста можно спокойно передвигаться. С верхнего яруса, который представляет собой порог на полметра выше дна траншеи, солдаты ведут огонь в случае отражения вражеской атаки.
Наблюдательный пункт – это выступающая вперед сдвоенная ячейка с таким же высоким порогом и укрепленными стенками. Здесь установлено две стереотрубы, у которых непрерывно торчат наблюдатели.
Пока наши командиры заняли места у окуляров, мы с Генрихом немного поговорили вполголоса, дабы не привлекать внимания начальства:
– Ну что, Саша? Завтра – в атаку?
– Смело мы в бой пойдем! – пропел я.
– Что?
– Это песня такая. Слышал когда-то, вот строчка и вспомнилась.
– Как ты думаешь, чем все обернется?
– Если все пойдет как задумано, то это будет перелом в войне. Этот театр для Германии хоть и второстепенный, но значимый. Поражение здесь приведет к поражению во Франции.
– Это в глобальном масштабе. А для нас?
– Для нас, Генрих, все окончится хорошо, если не будем пороть горячки.
– В каком смысле?
– В таком! Задачу надо выполнить хладнокровно, с минимальными потерями, и для этого приложить все наше умение и сообразительность.
– Ты, Саша, слишком рассудителен!
– А ты, Генрих, слишком романтичен!
– А вы, господа офицеры, будьте любезны к перископам! – вмешался в наш разговор штабс-капитан Ильин.