— Какой я теперь секретарь обкома, я просто дядька, — попробовал отделаться шуткой Василий Иванович.

— Ну, дядечка, я же понимаю… Только здесь все свои, все комсомольцы, я же секретарь комсомольской организации.

— Ну, если так, тогда ничего не попишешь! Должен ведь у секретаря и дядька быть секретарем! — смеясь сказал Василий Иванович.

Дружно засмеялись хлопцы и девушки.

А Василий Иванович, обняв взглядом всю эту группу юношей и девушек, с любопытством смотревших на него, спросил уже серьезно:

— А как вы думаете жить? Что будете дальше делать?

И несколько голосов ответили дружным хором:

— Воевать будем, товарищ секретарь! Партизанить.

— Вы слыхали речь товарища Сталина?

— Слыхали, товарищ секретарь. И читали. С самолета газеты сбросили у нас в совхозе, два номера «Правды» есть.

— Мы… — Майка на миг замялась, — мы, товарищ секретарь, выучили всю речь наизусть, у меня… у нас она даже переписана. Мы и в деревни ходили с докладами. На нашем комсомольском собрании мы все поклялись выполнить приказ Сталина.

— И как выполняете свое обещание? Многие из вас уже партизаны?

Этот вопрос вызвал некоторое замешательство среди юношей. Майка то робко поглядывала на Василия Ивановича, то бросала вопросительные взгляды на товарищей.

— Видите, нас… — начала она нерешительно, — не берут еще в партизаны, не хотят брать…

— Не доверяют разве?

— Нет… почему…

— Сожалеют, что вы еще не доросли?

— Не в том дело. Но в партизаны пошли в первую очередь коммунисты, ну… и взрослые.

И тут заговорили все сразу:

— Несправедливость, товарищ секретарь! Как узкоколейку разбирать — так давай комсомольцев, скот угонять — нам приказывают. А как что-нибудь серьезное, так сами делают и тайком от нас!

— Без винтовки и не принимают. Да чтобы хорошая была, исправная!

— Да что винтовка! Вот в одном отряде без автомата и не подходи! А где его сразу раздобудешь?

Василий Иванович подождал, пока всё высказали свои обиды и немного успокоились. Спросил у старших, кто где работал. Были здесь и два тракториста, и киномеханик, и несколько молодых рабочих из совхоза, с узкоколейки. Остальные — ученики из десятилетки.

Выслушал всех, присмотрелся к каждому.

— Ну, а теперь и я вам скажу несколько слов. Вижу, беда у вас еще невелика. Можно сказать, всего полбеды. Но претензии ваши правильны, законны. И я должен сказать, что такие претензии и удовлетворить нетрудно. Надеюсь, что все ваши желания, — а они честные, благородные — все ваши желания вскоре осуществятся. Обещаю вам это как ваш старший товарищ, коммунист.

На лицах юношей словно светлое облачко мелькнуло, глаза девушек стали внимательными, задумчивыми.

Василий Иванович взглянул на притихших юношей.

— Много в ваших обидах еще детского. Вы еще почти дети, а они вот и совсем дети, — указал он на группу подростков. — Правильно поступают старшие, когда жалеют вас, не дают опасных поручений. Мне кажется, и на войну вы еще смотрите по-детски. А это война страшная, лютая. Фашисты стремятся отнять у нас все: жизнь, Родину. Война с ними тяжелая, суровая. Готовьтесь к ней так, чтобы каждый, кого мы позовем, стал бы образцовым воином-партизаном, беспощадным к врагу, народным мстителем, который поведением своим, боевыми делами, героизмом, мужеством проявил бы себя достойным сыном любимого нашего отца Сталина.

— Будем такими! — раздались громкие возгласы. Глаза юношей и девушек горели, искрились. А подростки, стоявшие все время как наэлектризованные, начали дружно аплодировать.

И потом тоже зашумели, окружили секретаря обкома:

— Мы хотим в партизаны!

— Ну разумеется! А почему вам не быть партизанами! Будем, все будем, все советские люди, оставшиеся в тылу врага, будут партизанами!

Василий Иванович тоже был тронут, взволнован. Он не собирался произносить речь. Но все пережитое за последние месяцы и эта неожиданная встреча с молодежью, с детьми глубоко тронула и взволновали его. Он уже хотел проститься с ними и пойти в совхоз, когда вдруг несколько пушечных выстрелов гулким эхом прокатилось по лесу. Стреляли; повидимому, где-то недалеко, так как с ветвей сосен посыпалась хвоя и над самыми верхушками деревьев прошелестело несколько снарядов. Их глухие разрывы один за другим раздались где-то за лесом. Все встревоженно оглянулись, вслушиваясь в гулкую лесную тишину, наступившую сразу после умолкшей канонады. Так же звенели осы, так же гудели оводы над стадом, неугомонный дятел, как ни в чем не бывало, постукивал своим долотом и взбирался все выше и выше, мелькая красной головкой то на одном, то на другом суку. Вспорхнула сорока и, описав полукруг над полянкой, села на тонкую березовую ветку. Ветка закачалась. И, чтобы удержаться, сохранить равновесие, сорока замахала крыльями. Взмахи становились все реже и реже. И, уже чувствуя надежную опору, неугомонная стрекотунья быстро поворачивала голову во все стороны, с любопытством все разглядывая, за всем следя.

Никто, однако, не обратил внимания на эти лесные звуки, на птичий гомон. Да и все это произошло в одно мгновение. И только Василий Иванович, который успел заметить и красно-красноголовогодятла, и взмахи березовой ветки, увидел и желтую песчаную полосу, тянувшуюся вдоль канала, совсем обмелевшего в бору.

— А ну, ребятки, в канаву! Скорей! Да не собирайтесь кучей.

Подростков точно вихрем сдуло. Остались на месте только старшие комсомольцы.

Орудийные выстрелы прогремели еще раз.

Майка ахнула, пригнулась, опасливо оглянувшись по сторонам. Потом приподнялась, вся раскрасневшаяся: как бы эти озорные хлопцы не заметили, что она испугалась. Василий Иванович улыбнулся.

— Не бойтесь! — тихо произнес он, взглянув на Майку. — Бьют не сюда. Слышите?

Действительно снаряды уже не пролетали над лесом и разрывы были еле слышны, даже эхо не катилось по лесу. Тихон Заруба стоял молча и сосредоточенно перебирал бороду.

— А знаете, откуда стреляют? — наконец заговорил он. — С дамбы бьют. Вот и немецкие автоматы зачастили.

Дробный стук автоматных очередей, однако, вскоре заглох. Не стреляли больше и орудия.

— По ком же они били там? — спросил Василий Иванович.

— Наверное, колонна напоролась на сожженный мост, ну и вымещают злобу, палят в белый свет, как в копеечку. Это они всегда практикуют. Больше от страха.

— Дядечка! — обрадованно сказала Майка. — Это мы сегодня мост подожгли, знали, что по нему немцы должны пройти.

— Вот видите, а только что обижались, что вам настоящего дела не поручают. А вы, оказывается, диверсантами уже стали.

— А как же! — радостно воскликнула Майка и тут же осеклась, побледнела.

Из-за ближайших деревьев, точно из-под земли, вырос всадник, за ним другой, третий, четвертый…

Неожиданно налетев на людей, семеро верховых сгрудились, придержали коней. Кони устало поводили взмокшими боками. А хлопья пены белели на конских храпах, на седельных подпругах. Всадники смотрели хмуро, насупившись. Майка крепко сжала в руке свою винтовку, хлопцы, насторожившись, придвинулись ближе, окружили плотным кольцом Василия Ивановича и его спутников. Всадник, стоявший впереди, смотрел на людей мутными, недоумевающими глазами. Громко рыгнул и, покачнувшись в седле, он скомандовал своим:

— А ну, подтянись!

Он вплотную подъехал к тесно столпившимся людям. Василий Иванович рывком отвел в сторону его коня.

— Ты не трогай! Что за народ? — лениво спросил верховой и покачнулся, еле удержавшись в седле.

— Как видишь, народ! — спокойно ответил Василий Иванович, приглядываясь к всаднику, которого немедленно узнал. От него несло крепким спиртным перегаром.

— Отвечать как полагается, когда спрашивают!

— Любопытно, однако, узнать, кто спрашивает? — в шутливом тоне спросил Василий Иванович.

Всадник посмотрел на Василия Ивановича с нескрываемым презрением. С величественным жестом повернулся назад:

— Мишка! Сюда! Скажи этому невежде, кто перед ним находится.