— Видно, такие же, как у вас, уважаемый господин кузнец, — в тон ему ответил Заслонов.

— Был кузнец, а теперь подручный, пустячными делами занимаюсь, гайки делаю, шурупы верчу, одним словом — шурум-бурум, — балагурил старик. — Вот линяю, как рак, старую шкуру сбрасываю. — И он хлопнул растопыренными пальцами по широким штанам, которые надувались, как пузыри. Вся одежда висела на нем, была как с чужого плеча. Широкие обвисшие складки, непомерно просторные рукава и воротник — все это словно было сшито не по нем, моталось, обвисало.

— Однако не скажу, чтобы вы пополнели за это время.

— Тут и говорить нечего, уважаемый инженер. Молодею. Еще год такой жизни, того и гляди, в подростки превращусь… И никаких тебе, можно сказать, лечений, хлопот, процедур.

Заслонов засмеялся. Он помнил эти пресловутые процедуры. Как-то перед войной профком отправил старого кузнеца в санаторий. Кузнец был очень доволен и оказанным вниманием и поездкой в незнакомый Кисловодск. Его шумно проводили родные и друзья. Представитель профкома сказал на прощанье прочувствованное слово, поднес цветы. И старик был так растроган проводами, что и не заметил, как, целуясь со всеми, расцеловал и проходившего мимо смазчика, который, подумав, что старик хватил лишнего на дорогу, сказал многозначительно:

— Ну что ж, бывает.

И все так смеялись, что даже пассажиры высунулись из окон поглядеть на эту веселую компанию. И только супруга Красачки, увидя, что от целования со смазчиком пострадал праздничный костюм мужа, сочла уместным упрекнуть его:

— Старый, а гляди, как за малым. Нет того, чтобы поберечь платье.

— Ну что с того? Он свой человек, наша рабочая гвардия! — кивнул Красачка на удалявшегося смазчика.

— Ничего, бензинчиком потрете и все будет в порядке… Садитесь, папаня, даем отправление… — и молодой проводник подсадил Красачку на ступеньку вагона.

Поехал Красачка, но не минуло еще и половины срока его отпуска, как он вернулся, к великому удивлению всех родных и знакомых. Приехал грустный, неприветливый.

— Ты что? — с тревогой спросила его жена.

— А ничего. Как видишь, приехал. Отдохнул. Хватит. Довольно. Здоров. Давай обедать!

Так и не узнали сначала о причинах преждевременного возвращения кузнеца с курорта. И только потом он уж признался:

— Залечили! Ну прямо залечили! Не отдых, а мучение. Ну, хорошо, приехал, встретили, врачи осмотрели, пощупали, прослушали. И назначили эти самые процедуры. Вам, говорят, на травку надо, ходите побольше, гуляйте. Я, конечно, не против, чтобы погулять в отпуску. Почему бы и не пройтись, если к тому же и компания сподручная. Но не тут-то было. Там тебе и пригорки, там тебе и ухабы, там тебе целые горы! Это при моей комплекции по тем горам лазить, чтоб им ни дна, ни покрышки! Но походил, ничего не попишешь, раз медицина предписывает. Прихожу назад в самое обеденное время. Аппетит у меня — вола, кажись, съел бы! А меня сажают за стол и ткнули на тарелку какой-то травки. Я задержал официантку. Вы, говорю, гражданочка, не за того меня принимаете, чтобы я, все равно как тот кролик или, извините, козел, этой травкой-муравкой пробавлялся. А она мне так строго: «Вы, гражданин, без шуток, то вам дают, что вам прописано. У кого организм, говорит, к мясу привыкши, а у кого — тут она меня смерила просто научным взглядом — к разным овощам. Ваша комплекция, говорит, овощей требует». «Сама ты комплекция!» — подумал я и говорю: «Что ж, давайте ваши винегреты…» И что вы думаете, жую травку да поглядываю, как другие жареных цыплят без всякого стыда глушат. Без стыда, но по медицине. День жую, два жую. И еще сколько-то дней жевал. А потом не стерпел и — домой. Это, брат, не лечение, когда человека голодом морят. Вот тебе и процедуры! Может, оно и правильно прописывают их врачи, но в мои годы такие штуки не по нутру. Без хорошей пищи и отдых не отдых.

И сколько раз потом ни пытались послать Красачку на курорт, он наотрез отказывался:

— На травку? Нет-нет… Уж лучше я дома побуду. А для моциона, как говорят доктора, я уж в лес за грибами пройдусь на день-другой.

— Так мы вас на другой курорт, не обязательно же травкой кормить.

— Нет-нет… Съездил, хватит. Пускай которые больные лечиться едут. А я человек здоровый!

Так сделался старый Красачка известным противником всяких курортов и только своему другу Маслодуде однажды посоветовал:

— Ты на меня не смотри, я тебе не пара, брат. Ты вот изъездился на своих фуганках, тебя и подкормить не грех. Кому-кому, а тебе курорт нужен дозарезу. Поезжай, а на меня не смотри!

Над этой курортобоязнью Красачки не раз подтрунивали друзья. Он не обижался и шутливо отвечал:

— Ну что ж, что на травку? Я сам, по своей фамилии, можно сказать, к растительному царству принадлежу — Красачка, травинка, былинка…

— Былинка на семь пудов!

В последнее время забылись эти курортные приключения Красачки. И теперь, вспомнив о них, он грустно произнес:

— Да брат, съехал я сейчас и без лечения. Исхудал, нечего таиться. Удивляюсь, как одежда еще держится.

Морщинистое, бледно-желтое лицо без лишних слов свидетельствовало об этом.

— Что у вас на заводе слышно? — спросил Заслонов.

— А ничего особенного не слыхать. Живем помаленьку.

— Говорят, у вас сегодня электростанцию взорвали?

— Разве мы хуже других людей? — откликнулся старик. Помолчав немного, прибавил: — Там не только с электростанцией управились. С десяток отремонтированных танков пустили в воздух. Да еще кое-что. Фашисты теперь бесятся. Молодых рабочих арестовали, думают, по слухам, в неметчину послать, в трудовые лагеря. Да и гестаповцы схватили некоторых — и с этими уже, пожалуй, не увидишься.

— А Маслодуда как?

— Что ему сделается, стругает свои доски, только у него и забот. Нам ли с ним в такие дела лезть… Коли уж молодым не под силу оккупантов прогнать, то что вы хотите от нас, стариков?

— Ох, прикидываетесь вы, дядька Лявон, слишком рано в старики записались!

— Ничего не попишешь, уважаемый инженер! Надеялся я еще помолодеть при советской власти. И что ты себе думаешь? На самом деле — молодел. А нынешнее наше житье, оно кого хочешь раньше времени в могилу загонит. Старость подгоняет. Поглядишь на другого молодого, а он уже бородой оброс, спину дугой гнет, губа уж у него отвисла и нос повесил, будто ему три дня до смерти осталось.

— Ну, не все такие. Это те, которые собираются под немцем век вековать и дальше своего носа ничего не видят.

— Не все такие орлы, как вы… — не то пошутил, не то подтрунил над ним старик.

Выехать обратно в этот день Заслонову не удалось. На вокзале лихорадочно метались немцы. Было оцеплено депо. Поезда не шли. И когда Константин спросил у какого-то немецкого администратора о причинах задержки поездов, тот разозлился и с подозрительной поспешностью потребовал документы. Затем смягчился немного, процедил сквозь зубы:

— Крушение, господин инженер… Расчищаем путь.

Никто из русских, к которым обращался Заслонов, ничего не знал о причинах крушения. Только один машинист, с которым Константин был немного знаком еще до войны, сказал ему, что километрах в двадцати до станции воинский эшелон налетел на встречные паровозы.

— Партизаны?

— А кто их знает… Ходят слухи, что это натворил дядя Костя, будто в нашем депо и записку оставил немцам, обещал им скорую встречу.

— Вот это дядя.

— А что вы думаете, господин инженер! Это не кто-нибудь, он что захочет, то и сделает. — И, спохватившись, тихо добавил: — Так люди говорят, что очень хитер этот человек, любого проведет. Извините, говорю, что слышал. — И машинист торопливо ушел, видя, что его собеседник думает о чем-то своем и не склонен вступать в разговор. А о чем они думают, эти малознакомые люди? Нет особой нужды надолго с ними задерживаться и ждать, до чего они додумаются. Еще позовут патрульного, вот тебе и будет тогда дядя Костя.

Заслонов действительно думал о дяде Косте. Он слышал о нем не раз уже от самых разных людей, русских и немцев. Разговоры, слухи были самые разнообразные. Одни говорили о нем с симпатией, дружелюбием. Немцы, конечно, упоминали это имя с ненавистью и обещали применять самые лютые кары. Все это настораживало инженера, заставляло еще и еще раз проверять себя: