В этот миг из домика вышел военный.

– Он? – хрипло спросил Хейниш.

– Так точно! – подтвердил в ответ Хорст Гейлиген.

Штандартенфюрер сложил перед лицом руки крестом. Это был сигнал к действию.

Тройка из группы захвата внезапно навалилась на лейтенанта инженерных войск, заворачивая ему руки за спину.

– За мной! – крикнул Хейниш, ударом ноги распахнул двери и с пистолетом наготове первым выскочил на улицу.

Задержанный кричал во весь голос:

– Это что – арест? Гестаповский произвол! Я буду жаловаться!

«Кого-то хочет предупредить!» – сообразил Хейниш.

– Шарфюрер Гельмут, – приказал он, – окружить дом! Арестовать всех, кто в нем находится! Всех! Выполняйте!

Эсэсовцы ринулись к дому. И тут из окна по ним ударили пистолетные выстрелы. В ответ застрочили автоматы. Кто-то упал, вот еще один неуклюже зашатался… Остальные заколебались… Остановились.

– Вперед! – закричал Хейниш. – Быстро! Стрельба усилилась, а затем неожиданно стихла.

Хейниш вытер платком взмокшее лицо и направился к притихшему дому. Его подчиненные уже высадили входные двери. Кто-то лез в разбитое окно. Штандартенфюрер показным, небрежным жестом вложил пистолет в кобуру и приказал:

– Задержанного – в дом! Найдите пригодную для предварительного допроса комнату.

Агент бросил на него неприязненный взгляд и помрачнел.

Хейниш направился в комнату, где толпились рядовые. Там на полу лежала навзничь молодая девушка. На ее снежно-белой блузке расплылись красные пятна. Автоматная очередь наискось прошила ее грудь. И мертвая она стискивала в руке пистолет. Через разбитые окна ворвался ветер и поднял пепел от сожженных бумаг.

«Радистка! – уяснил Хейниш. – Успела сжечь шифры и сообщения…»

– Где передатчик?

– Вот он, – указал шарфюрер Гельмут. – К сожалению, в него попали из автомата.

– Чьего производства?

– Английского.

– Комнату для допроса подыскали?

– Так точно!

– Где она?

– Прошу за мной, господин штандартенфюрер.

…«Как же нас раскрыли?» – терялся в догадках «Меркурий» и не находил вразумительного ответа.

«Хвоста» за собой он не притащил. В этом он был уверен. Тогда почему же? Очевидно, произошел тот нелепый случай, какого никто не может предусмотреть и от которого ни один разведчик не застрахован.

Какая же ситуация сложилась теперь?

«Пенелопа» погибла. Как герой, в неравном бою с врагом. Документы, которые могли бы их раскрыть, она успела сжечь – он это понял по разговору, который вели возбужденные стычкой солдаты. Рация изрешечена пулями. А она – английского производства. Это что-то дает? Поглядим… Главное сейчас – выяснить, что немцам известно. Теперь настала очередь провести свой последний бой и ему, «Меркурию». Он понимал, что этот поединок будет намного тяжелей, чем бой с оружием в руках, который дала «Пенелопа». Такой отпор, как она, он уже дать не сможет. Его будут пытать, без этого не обойдется в любом варианте допроса. И единственное его оружие здесь – молчание. То самое упорное молчание, которое бесит и раздражает палачей, а следовательно, и ускоряет гибель…

Было бы неплохо, если бы удалось навести немцев на мысль о том, что он – английский разведчик. В этом кроются кое-какие мизерные шансы «потянуть» время, пока узнают о его провале на Родине. Может, «Пенелопа» успела передать сигнал в Центр? Кто знает. Никто ему теперь об этом не сообщит…

Грубый толчок в спину, и «Меркурий» оказался в комнатушке, где уже расположился за столом багровощекий штандартенфюрер. Перед ним лежали отобранные во время обыска документы. Справа стоял передатчик с пулевыми отверстиями.

– Садитесь, – бодро предложил эсэсовец, не скрывая своей победной мины. Птичка оказалась непростой!

«Меркурий» сел в кресло напротив стола. Руки ему освободили. Но что из того? За спиной у дверей встали два автоматчика.

– Ваше имя? – спросил Хейниш.

– Эрих Венцель, – ответил «Меркурий». – Мои документы перед вами на столе.

– Если речь идет о подделанном удостоверении, то оно действительно передо мной, – чуть ли не дружески проворковал штандартенфюрер. – Но я спрашиваю вас о настоящем имени.

– Эрих Венцель, – сухо повторил «Меркурий».

– Значит, вас следует понимать так: назвать себя не хотите. Тогда спрошу о другом: на кого работали?

– О чем вы? – артистически изумился «Меркурий».

– Не выйдет! – штандартенфюрер хлопнул ладонью по столу. – Вас с головой выдал всемогущий господин Случай!

– Хотел бы я встретиться с тем господином с глазу на глаз, – усмехнулся лейтенант.

– Что ж, я предоставлю вам это удовольствие немедленно! – И приказал часовым: – Позвать господина Гейлигена!

– Яволь!

«Кто это? – насторожился “Меркурий”. – Гейли-ен? Вроде слышал… Хотя ничего удивительного: есть паршивый провинциальный городок – Гейлиген… Возможно, ассоциация…»

Он не успел додумать до конца. Двери раскрылись, и вошел мужчина в непромокаемом плаще и в низко надвинутой на лоб шляпе. Только теперь воротник плаща лежал, как и полагается, вокруг шеи на плечах, а не торчал, закрывая лицо.

«Случайный прохожий! – мгновенно узнал его “Меркурий”. – Но кто он? Откуда узнал? От кого?»

– Вы знаете этого человека? – спросил эсэсовец, указывая на задержанного.

– Существенно! – ответил агент.

Это слово разбудило у «Меркурия» какое-то неясное воспоминание. Характерное словцо, разведчик понимал это, было связано с каким-то давнишним событием. Очень давнишним! Нужно вспомнить.

– А вам этот человек знаком? – теперь уже Хейниш обратился к разведчику, указывая на агента.

– Никогда не видел! – ответил «Меркурий».

Агент издевательски скривил узкий рот.

– Напрасно не признаете наше знакомство, господин… э… Как вас? – Добавил, словно расщедрился: – Даю вам возможность самому назвать свою фамилию.

– Хватит провокаций! – решительно отрезал «Меркурий». – Этот человек лжет! Нахально, с неизвестной мне целью. Я утверждаю: вижу его впервые! Почему вы, господин штандартенфюрер, верите голословным утверждениям клеветника, а не слову и документам офицера вермахта?

– Вы были в этом доме? – повысил тон Хейниш. – Здесь обнаружена рация!

– Ну и что из этого? Я заглянул к миловидной женщине, а не к радистке! Откуда мне знать, с кем она еще знается? Соседи, владельцы здешних магазинов, наверное, тоже были с нею знакомы. Или кто-либо еще… Уйма людей! Неужели вы всех станете хватать? У нее же на лбу не написано!.. Не возражаю: я виноват… Но вина моя такого рода, которая карается, в крайнем случае, штрафным батальоном. Я знаю порядок!

На что он рассчитывал? Этими словами «Меркурий» хотел «разговорить» неизвестного свидетеля, пытаясь узнать, что же конкретно вызвало его провал. От этого зависела линия дальнейшего поведения.

Расчет оказался безошибочным. Штандартенфюрер задумался и нахмурился.

Человек в плаще торопливо выпалил:

– Это я лгу, господин?.. Сказать? Скажу: Астафьев! Разве это не ваша фамилия? Разве не так до войны вас называли в Астрахани? Вспомните, как горело нефтехранилище и кого вы расспрашивали после диверсии. Вы прибыли тогда на буксире «Каспий». Вспомните обстоятельно, – он надменно выпрямился. – Тогда вы непременно узнаете и меня! Ну, как? Существенно?

– Так он русский? – расцвел Хейниш.

Теперь Астафьев узнал человека в плаще.

Хорст Гейлиген. Немец с Волги. Бывший радист буксира «Каспий». После диверсии на нефтехранилище на него упало было подозрение, но не хватало доказательств. А предположения к судебному делу не подошьешь. Теперь, когда уже поздно, доказательства налицо… Да, это его любимое словечко – «существенно», которое он выпаливает большей частью невпопад. Ну что ж, по крайней мере, ясно: с вариантом «английский разведчик» ничего не получится. Остается одно – все отрицать. Отрицать последовательно и упорно. Ни одного лишнего слова. Он – Эрих Венцель, и баста. Конец в любом случае один.

– Вы что, очумели? – возмутился «Меркурий». – Кончайте эту провокацию!