– Лежать! – шепотом приказала она и вышла в коридор.

Шарфюрер была в ночном халатике и мягких домашних шлепанцах. В тонких резиновых перчатках. В дальнем конце коридора спиной к ней возил ногой по паркету однорукий полотер. Больше никого. Секунда – и она проскользнула в номер Готенхауза. Осторожно нажала на дверь. Тихо щелкнул замок. Все! Дверь снова закрыта. Фанерка легко поддалась. Кристина сдвинула ее в сторону, чтобы по окончании операции поставить на место.

В номере было темно. Вытянув руки, чтобы не зацепиться, она добралась до окна и раздвинула тяжелые шторы. Стало чуточку светлее. По крайней мере, можно было различить очертания предметов. Она нащупала стул и придвинула его к дверям. Села. Взглянула в отверстие. Убедилась, что фотографировать можно. Вытащила из кармана оба «Минокса». Осталось одно – сидеть и ждать.

И вот – наконец-то.

В коридоре появился Майер и тут же исчез на лестничном пролете. Однорукий даже не обернулся, он по-прежнему продолжал ритмично натирать пол. Кристина приготовилась.

Со стороны лестницы появился незнакомец. За ним – Майер. Кристина с досады даже прикусила губу: первый «призрак» шел в лохматой шапке, которая закрывала глаза. Не много даст его фото…

Майер что-то сказал незнакомцу. Тот быстро снял шапку. Оказался совершенно бритым. Важная примета… Молодцом, Вилли! Вовремя сообразил… Щелкнул аппарат. Щелкнул второй. Майер провел «призрака» к Хейнишу. Однорукий продолжал натирать паркет…

И снова – сидеть и ждать. В темноте, в тишине…

Кристина не знала, сколько прошло времени, когда появился последний, четвертый визитер. Все! Дело сделано. Усталости она не ощущала. Поставила стул на место. Глянула в коридор, никого. Только однорукий. И когда она уже взялась за ручку двери, вдруг увидела: прямо на нее идет Жора «Шмот».

Он появился так неожиданно, что однорукий не в силах был чем-либо ему помешать. Что делать? «Шмот» уже вынимал из кармана ключ. Она спрятала один фотоаппарат под халат и кинулась к окну. Кристина растерялась. Она открыла окно, чтобы выйти на крышу и переждать там, пока «Шмот» уйдет из номера. Спуститься вниз, во двор, было невозможно, хотя рядом была пожарная лестница. Внизу стояла охрана. А по улицам прохаживались патрули…

Щелкнул замок, и на пороге застыл «Шмот».

– Ого! – воскликнул он. – Кого я вижу? Я – к птичке, а их – две! – Он схватил Кристину за руку: – Что вы здесь делаете?

Кристина попыталась оттолкнуть Жору, но он, жилистый, сильный, легко выкрутил ей руки за спину. Вырвал из ее пальцев фотоаппарат.

– Ах, вот оно что, шпионила, стерва! И кто бы мог подумать! Ну, теперь меня герр Хейниш озолотит!..

– Шкура продажная! – вырвалось у Кристины.

– Не у меня она продажная, не у меня! – издевался Жора. – Я же твою шкурочку продам, не свою… Охотничий трофей! Боже мой, вот это повезло… Да мне же за тебя Железной крест дадут!

Он совсем не обращал внимания на то, что делается в коридоре, поэтому и не заметил, как полотер рванулся к номеру, где находился Майер, и стукнул в дверь, как выскочил Майер и расстегнул кобуру…

Жора вдруг ощутил на шее сзади такую железную хватку пальцев, что выпустил руку Кристины. Она сразу же сняла перчатки и сунула в карман халатика.

Майер повернул «Шмота» к себе и процедил ему в лицо:

– Ты что себе позволяешь, подонок! Поднял руку на немку?

– Господин офицер, – забормотал «Шмот», – она шпионка! Вот ее фотоаппарат! Она что-то фотографировала! Пусть разберется господин Хейниш!

– Это правда? – насупился Майер, обращаясь к Кристине.

– Какое нахальство! – всплеснула руками Кристина. – Это я вышла в туалет и вдруг заметила, как что-то блеснуло в отверстии двери. Это он, этот мерзавец, фотографировал! Теперь попятно, почему он примазался к герру Готенхаузу и имеет ключ от его номера.

Жора «Шмот» опешил. У него отвисла челюсть.

– Я – шпион? – крикнул он, придя в себя. – А кто окно открыл? – Он вскочил на подоконник. – Эта она хотела бежать через окно, когда я открыл дверь. А я как раз шел проведать канарейку, все ли в порядке… Только и всего!

Это были его последние слова. Кристина выхватила из кобуры Майера пистолет и дважды выстрелила в «Шмота». Он схватился за горло и упал за окно. Слышно было, как мертвое тело ударилось об асфальт.

Кристина вложила в руки Майера пистолет и скороговоркой проговорила:

– Вы стреляли, так как шпион пытался бежать!

И кинулась в коридор. Передала полотеру второй «Минокс» и исчезла в своем номере. Однорукий побросал тряпки в ведро и подался прочь.

Кристина снова выбежала в коридор и забарабанила в двери номера Хейниша.

– Господин оберштурмбаннфюрер! В соседнем номере стреляют…

Майер еще находился в номере Готенхауза. Один. Возбужденный, с пистолетом в руке. С улицы через окно доносились возгласы и беглый топот патруля. Он услышал за спиной голос оберштурмбаннфюрера:

– Что случилось? Это вы, Майер? Я едва разглядел вас в темноте.

– Я, господин оберштурмбаннфюрер!

– Почему с оружием? Вы стреляли?

– Да!

– В кого? – Хейниш глянул на открытое окно.

– Из этого номера старший администратор фотографировал наших агентов. У него «Минокс».

– Что? – рассвирепел Хейниш. – Где этот негодяй?

– Я стрелял в него, когда он пытался бежать.

Хейниш подошел к окну и наклонился во двор: там кроме часового толпились патрульные солдаты и офицер.

– Живой? – спросил оберштурмбаннфюрер.

– Труп! – ответили снизу.

– Фотоаппарат есть?

– Зажат в руке.

– Хорошо! Несите труп ко мне! Осторожно с фотоаппаратом!

Хейниш зябко передернул плечами и закрыл окно. Проговорил задумчиво, не скрывая удивления:

– Вот вам, Майер, образец методов большевистской разведки. Его легенда: базарная спекуляция, тюрьма, штрафной батальон, добровольная сдача в плен – все это легко инсценировать. Но этого мало: он, чтобы втереться к нам в доверие, выдал нескольких большевистских и комсомольских функционеров. Представляете, какое коварство? Но – разумное! – закончил с уважением.

– Это очень жестоко, – отозвался все еще бледный Вилли Майер.

– Еще бы! Но убедительно… А может… Гм!.. Похоже на это! Возможно, под наши пули попали люди, которые ничем не провинились перед немецкой властью. Теперь понимаю, почему они все до единого отрицали обвинение на допросах… Нда!.. А покойный Кеслер еще говорил, что, мол, у красных для этого трупа петля давно сплетена. Вот как в нашем деле можно ошибиться. Вам приказ, Вилли: немедленно проявите пленку.

– Слушаюсь!

– И, как положено, снимите с фотоаппарата отпечатки пальцев, хотя и так все ясно. Для протокола. Разумеется, вы будете представлены к награде…

В восемь часов утра Вилли Майер докладывал Хейнишу, что на фотоаппарате обнаружены отпечатки пальцев старшего администратора и что он успел сфотографировать всех четырех агентов.

– Успел! – засмеялся Хейниш. – Но русским не передал! А, Вилли? Не передал!.. Операция остается в силе, агентов мы оставляем, как и планировали. Ваша заслуга, Вилли, ваша… В долгу не останусь… Жаль только, что ниточка оборвалась. Понимаете, Вилли, он должен был кому-то передать пленку. А, черт с ним! – махнул рукой оберштурмбаннфюрер. – Сейчас не до него… Некогда этим заниматься…

На следующий день Вилли Майер, возвращаясь вместе с Кристиной со службы в гостиницу, положил ей в карман магнитофонную пленку и хмуро заметил – плохого настроения он не скрывал:

– Напрасно рисковали, фрейлейн. Наша затея не удалась. Только и всего, что вы едва не поплатились жизнью.

– Почему же не удалась, Вилли? – ласково ответила Кристина. – Есть и фотопленка.

– У Хейниша! – пробормотал Вилли.

– Успокойтесь, Вилли, и не терзайте себя: у меня было два фотоаппарата.

– О, вы предусмотрительны!

– Наверное, такой уродилась…

– В Берлине такие затеи будут невозможны, – жестко заметил Майер.

– Не знаю, – ответила Кристина и, чтобы поднять настроение у Вилли, чтобы придать ему уверенности и в какой-то мере дерзости, добавила: – Ведь и нас будет пятеро!