– Уже исправляюсь, фрейлейн! Поэтому объявляю приказ: через десять минут будьте готовы, чтобы сопровождать господина Хейниша в редакцию местной газеты. Шефу не терпится потолковать с редактором.

– А что случилось? Знаете?

– Хм, – усмехнулся Майер. – Знаю ли?.. Спросите лучше у шефа, если хватит смелости.

– А вам не кажется…

– Мне никогда не кажется, так как я не принадлежу к пророкам. А вот вы в последнее время проявляете излишнюю любознательность.

Это прозвучало уже как предостережение. Пока что дружеское. Пока что…

– Если не хотите отвечать, – спокойно заметила Кристина, – считайте, что я ни о чем не спрашивала.

– При чем здесь хочу или не хочу? Неужели вы еще не усвоили простую истину: в нашей фирме слишком любознательные сотрудники в лучшем случае долго не служат, в худшем – мало живут.

– Не преувеличивайте, Вилли, и не запугивайте, – холодно отрезала Кристина. – Я имела право спросить, поскольку речь идет об исполнении моих служебных обязанностей. И я вновь спрашиваю вас: о чем, собственно, речь?

– Согласен, вопрос уместен. А речь идет о Шныряеве, это фамилия редактора. Дело вот в чем. Оберштурмбаннфюрер считает, что в последнем номере местной газеты для русских изложены факты, которые противоречат имперской пропаганде и могут вызвать нежелательные для оккупационных властей эффекты. Предполагается весьма серьезный разговор на эту тему.

– И мне отведена определенная роль?

– Вы нужны Хейнишу только как переводчица.

Когда ехали в редакцию, Майер поинтересовался:

– Господин оберштурмбаннфюрер, аресты предусматриваются?

– Решим на месте, – отмахнулся Хейниш. – Вызвать охрану – не проблема.

– Могу ли я спросить, – не унимался Вилли, – в каком ключе будет вестись разговор со Шныряевым?

– В этой стране для всех туземцев один ключ, – Хейниш поучительно поднял палец. – Запомните это навсегда, Вилли!

– Какой же?

– Страх! Униженный раб уважает даже свой ошейник с именем хозяина. – Он обернулся к шарфюреру Бергер. – Уверен, что вы, фрейлейн, убедились в этом, когда дрессировали своего пса. – И меланхолически закончил: – Разница лишь одна – пес благодарен вам навсегда, а от двуногой твари этого благородного собачьего чувства не жди. Для двуногих рабов нужны пули и виселицы, как в Древнем Риме нужны были карательные кресты для профилактических распятий. Не стоит пренебрегать классическим наследием! Иногда достаточно лишь изучить и усовершенствовать исторический опыт. Редактор газеты встретил прибывших подобострастно.

– Рад вас видеть, госпожа и господа! – сказал он на вполне сносном немецком языке, чем освободил Кристину от перевода. – Прошу садиться, – угодливо пододвинул мягкие кресла к столу, не забыв сдуть невидимые пылинки. – Чем обязан?

Это был физически сильный, крепко сбитый человек, несколько отяжелевший, но этот недостаток хорошо скрывал плотно пригнанный к телу офицерский мундир РОА. Железный крест вызывающе блестел на широкой груди.

Хейниш внимательно оглядел помещение. Кабинет, пожалуй, слишком просторный для унтерменша. Широкий полированный стол со старинным креслом для хозяина стоял в центре, в простенке между окнами. Напротив, полукругом, явно реквизированные кожаные кресла. Не стулья или табуретки, как в местных управах, а кресла. Очевидно, хозяин кабинета тяготел к роскоши и комфорту.

На стене слева – цветные портреты фюрера в простой коричневой форме штурмовика времен борьбы за имперскую власть и чернорубашечника дуче. Справа красовался портрет самого редактора – увеличенная фотокопия с агитационной листовки.

Были и плакаты – бравый, отзывчивый и сентиментально растроганный вояка вермахта ласково кормит русского изможденного ребенка с бледным личиком и голодными глазенками. Между прочим, в дополнение к этой плакатной фантазии существовало еще осмотрительное предостережение рейхсминистерства пропаганды: плакат с кормлением пригоден только в местностях, где население еще не дохнет от голода.

В углу, на журнальном столике, – стопка брошюр.

– Господин Шныряев, – без всякого предисловия сразу взял быка за рога Хейниш, – не кажется ли вам, что материалы вашей газеты не отвечают интересам оккупационной власти?

– То есть как? – всполошился «крестоносец». – Не может быть!

– Не болтать! – оборвал его Хейниш. – Материалы вашей газеты производят на читателя нежелательный эффект. Возникает вопрос: не специально ли создаются подрывные контрасты? Или, быть может, вы считаете, что ваши читатели слепы и чудодейственно прозревают лишь тогда, когда держат в руках вашу газетку? Неужели вам не известно, что за словом «сопротивление» должно стоять слово «расстрел»?

Но «господин» Шныряев, к удивлению, и бровью не повел. Он даже осмелился угодливо хохотнуть:

– О слепцах, которые прозревают, – это вы очень образно и точно определили!

– Вы что себе позволяете? – вконец освирепел Хейниш. – Вот так открыто – при свидетелях! – пренебрегать той высокой честью, какую на вас возложила оккупационная власть?

– Простите, господин оберштурмбаннфюрер, – побледнев, пробормотал редактор, – но я не пренебрегаю!.. Я выполняю указания. Приказы свыше… Я всего лишь исполнитель инструкций и распоряжений…

– Что вы болтаете? – рявкнул Хейниш. – Нет, вы только поглядите на эту грязную свинью! – театрально обратился он к своим молчаливым спутникам. – По его словам выходит, что я учу его действовать вопреки инструкциям и приказам! Разве не редкостный экземпляр мерзавца?

– Господин оберштурмбаннфюрер, – заюлил «господин» редактор, лицо которого покрылось потом, – умоляю…

– Отвечайте на вопросы, только учтите, что за каждое слово вранья – наказание! Майер, позаботьтесь об этом…

– Слушаюсь…

Вилли подошел к редактору вплотную, сжал кулаки.

– Только не покалечьте этого кретина преждевременно, – остерег Хейниш.

– Все, что я сказал, легко проверить! – воскликнул Шныряев, со страхом глядя на увесистые кулаки долговязого Вилли.

– Вот что, Шныряев, не валяйте дурака, лучше развернем сегодняшний номер вашей газеты, – проговорил Хейниш. – Шарфюрер Бергер, прочитайте вслух обведенный карандашом абзац! – Он протянул Кристине газету. – Может, этот подонок быстрее сообразит, о чем идет речь, когда услышит текст на русском языке из собственной газеты.

Кристина охотно зачитала:

– «Временные успехи Красной Армии не разочаровали освобожденное от большевиков население оккупированных территорий. Доказательством является тот факт, что люди охотно и добровольно выезжают работать в Великогерманию…»

– Стоп! – остановил ее Хейниш и снова к Шныряе-ву: – О каких же успехах красных идет речь? Кто позволил вам пропагандировать их печатным словом?

– Но тут же нет ничего конкретного, – растерянно забубнил Шныряев.

– Ах, вам только этого не хватает?

– Признаю, недоглядел… Очевидно, вкралась досадная ошибка…

– Ошибка? Фрейлейн Бергер, читайте дальше!

– «Лишь ничтожная горстка фанатиков уклоняется от исполнения приказов оккупационной власти, чинит препятствия и пытается вести преступное сопротивление!..»

– Стоп! – снова поднял руку Хейниш. – Это тоже «ошибка»? Или замаскированные призывы к сопротивлению?

– Чья там подпись? – еле выдавил из себя редактор.

– Подписи нет, – холодно сообщила Кристина.

– А вы даже не читаете свою газету? – спросил Хейниш.

– Этот номер выходил без меня, – растерянно пробормотал Шныряев. – Я ездил в Пятигорск… Какой же мерзавец воспользовался случаем?

– Наконец-то слышу разумную речь! – отметил Хейниш. – Об упомянутом вами мерзавце подумайте конкретнее.

Шарфюреру Бергер интересно было наблюдать, как мастерски оберштурмбаннфюрер срывал с редактора маску респектабельной солидности. Стук в дверь прервал ее размышления.

– Извините, господина оберштурмбаннфюрера вызывают из СД!.. Дежурный требует господина Хейниша немедленно!.. Прошу к телефону.

– Можно переключить на мой, – услужливо предложил Шныряев.