Но я все же хочу, чтобы вы исследовали тамошние края. Поискали бы, нет ли через горы прохода, кроме того, который описал Джо. Выяснили бы, можно ли проникнуть в Башню другим путем, кроме крыши.

Фаербрасс не стал спорить. Он будет действовать, как сочтет нужным, когда доберется до полюса. Уж там-то Клеменс не сможет контролировать его действия.

— Я вышел от него веселый, как щенок, которому удалось избавиться от блох. Я рассказал фон Парсевалю о решении Сэма, и мы устроили большой кутеж по сему поводу. Но через два месяца бедного Августа слопал речной дракон. А мне лишь чудом удалось избежать его судьбы и не отправиться в ту же глотку.

Достигнув этой точки в своем рассказе, Фаербрасс решил поделиться с Джилл большим секретом.

— Ты должна поклясться своей честью, что никому не расскажешь. Я не стал бы делиться с тобой, но пароход ушел уже давно, а передать информацию королю Иоанну ты не сможешь. Да и не захочешь, если б и могла.

— Я обещаю никому не говорить. Что бы это ни было.

— Ладно… Один из наших инженеров был ученым в Калифорнии. Он знал, как можно построить лазер с радиусом действия четыреста четыре метра. На таком расстоянии лазер может рассечь «Рекса» надвое. И у нас хватило материалов на то, чтобы лазер построить. Так что он у Сэма есть.

Это был в высшей степени засекреченный проект, такой засекреченный, что на борту «Марка Твена» лишь шесть человек знали о существовании лазера. Из них один, разумеется, Сэм. Даже его приятель Джо и тот не знает.

Когда «Марк Твен» настигнет «Рекса», лазер вынесут на палубу и поставят на треногу. Бой будет коротким и приятным. Приятным для Сэма, горьким для Иоанна. И на обоих кораблях потери будут сведены до минимума.

Я знаю об этом секрете потому, что был одним из инженеров проекта. Еще до того, как дело завершилось, я спросил Сэма, не оставит ли он его здесь. Я хотел взять его на дирижабль и прожечь вход в Башню, если нам не удастся попасть туда другим путем.

Но Сэм отказал наотрез. Он сказал, что, если что-нибудь произойдет с дирижаблем, лазер будет потерян. И он не сможет вернуть его на пароход. Я спорил как сумасшедший, но ничего не вышло. И у Сэма были серьезные аргументы. Откуда знать, с какими опасностями нам предстоит столкнуться — с метеорологическими и прочими.

И все же жутко обидно!

Джилл как раз собиралась спросить у Фаербрасса, почему он не выслал разведчиков на поиски материалов для нового лазера, но в этот момент постучала в дверь секретарша Фаербрасса. Не примет ли мистер Фаербрасс Пискатора?

Фаербрасс ответил, что примет. Вошел японец и, осведомившись о здоровье шефа, сказал, что у него есть хорошие новости. Инженеры, работающие над синтетическим дизельным топливом, смогут выдать первую партию на неделю раньше срока.

— Замечательно! — воскликнул Фаербрасс. Он широко улыбнулся Джилл. — Это значит, что завтра ты сможешь поднять «Минерву». Начнешь тренировки на неделю раньше плана. Сказочно!

Джилл была в не меньшем восторге.

Фаербрасс предложил в честь такого события выпить. Однако не успели они разлить «черепной цвет» по стаканам, как секретарша возникла снова.

Улыбаясь во весь рот, она торжественно произнесла:

— Я не стала бы вас беспокоить, если б не важное дело. Я думаю, мы заполучили еще одного воздухоплавателя, причем с очень большим стажем. Он прибыл всего лишь несколько минут назад.

Близкое к экстазу настроение Джилл тут же резко упало. Казалось, в груди у нее образовалась огромная полость, заполненная пустотой. До сих пор она считала, что должность первого помощника наверняка будет принадлежать ей. Но вот появился человек, который мог обладать таким же, как она, а может, и большим опытом. Он мог даже оказаться офицером с «Графа Цеппелина» или «Гинденбурга». Ветеран полетов на огромных цельнометаллических дирижаблях мог перевесить в мнении Фаербрасса ту, у которой был опыт полетов лишь на аппаратах с мягкой оболочкой.

Сердце Джилл скакало как бешеное, когда она увидела человека, вошедшего в кабинет следом за секретаршей. Она не узнала его, но это еще ничего не значило. Были десятки воздухоплавателей в ее дни и столько же в догинденбургскую эру, чьих фотографий она никогда не видела. Кроме того, то были изображения людей среднего возраста, одетых в штатское или военное платье. У многих была растительность на лице.

— Шеф Фаербрасс, — сказала Агата Ренник, — Барри Торн.

На вошедшем были сандалии из рыбьей кожи, яркий красно-бело-голубой полосатый килт и длинное черное полотнище, сколотое у подбородка. В одной руке он держал за ручку свой грааль, в другой — горловину большого мешка из рыбьей кожи.

В нем было около 1,7 метра роста, а плечи казались столь же широкими. Корпус был так массивен, что Джилл он напомнил изображения быков. Ноги Торна, хоть и мускулистые, были непропорционально длинны. Грудь и руки могли принадлежать горилле, хотя волосы на них почти отсутствовали.

Короткие вьющиеся соломенно-желтые волосы обрамляли широкое лицо. Брови тоже соломенные, глаза темно-синие. Нос длинный и прямой. Губы полные. Улыбаясь, он обнажал очень белые зубы. Челюсти крепкие, подбородок закругленный, выдвинутый вперед, с глубокой ямочкой. Уши маленькие, прижатые к черепу.

По приглашению Фаербрасса он положил мешок и грааль прямо на пол. Несколько раз сжал и разжал пальцы, как будто они долго несли какую-то тяжесть. Возможно, впрочем, он просто вел свое каноэ издалека. Несмотря на широкие ладони, пальцы были длинные и тонкие.

Казалось, он чувствует себя здесь как дома, хотя кругом были люди незнакомые, а его самого ожидал допрос касательно квалификации и опыта. Более того, он прямо-таки излучал благополучие и магнетизм, который тут же напомнил Джилл о затасканном и часто неправильно употребляемом термине «харизма»[130].

Позже она обнаружила, что у него была странная способность как бы «выключать» это очарование, словно свет лампы. И тогда, несмотря на свой физический облик, он как бы сливался со своим окружением. Психологический хамелеон.

Джилл, поглядев на Пискатора, поняла, что и тот заинтригован незнакомцем. Его черные глаза сузились, голова чуть-чуть склонилась набок, как будто он прислушивался к тихому и очень далекому звуку.

Фаербрасс и Торн пожали руки.

— Ого! Ну и хватка! Рад видеть вас на борту, сэр, если вы тот, о ком говорила Агата. Садитесь, в ногах правды нет. Вы прибыли издалека? Да? Сорок тысяч питающих камней? Не голодны? Кофе? Чай? Самогон или пиво?

Торн отказался от всего, кроме кресла. Говорил он приятным баритоном, без особых пауз, колебаний, незаконченных фраз, которые свойственны большинству людей.

Узнав, что Торн канадец, Фаербрасс с эсперанто перешел на английский. Через несколько минут основные моменты биографии Торна стали Фаербрассу уже известны.

Барри Торн родился в 1920 году на ферме родителей неподалеку от Регины, провинции Саскачеван. Получив степень по электротехническому машиностроению в 1938 году, он записался в Британский военно-морской флот, находясь в то время в Англии. Во время войны был командиром военно-морского дирижабля. Женился на американке и после войны отправился в Штаты, так как его жена происходила из Огайо, хотела жить поближе к родителям и настояла на своем. В то же время возможностей для воздухоплавателей там было больше.

Он приобрел лицензию на коммерческие полеты, намереваясь найти работу на американских авиалиниях. Но после развода с женой он покинул Гудиар и стал чартерным пилотом на Аляске, затем вернулся в Гудиар и снова женился. После смерти второй жены нашел работу в только что созданной англо-западногерманской воздушной компании. В течение нескольких лет был капитаном большого аэростата-буксира, перегонявшего по воздуху контейнеры с природным газом с Ближнего Востока в Европу.

Джилл задала ему несколько вопросов в надежде, что ее память как-то отреагирует на полученную от него информацию. Она знала нескольких аэронавтов из компании Торна, и кто-то из них мог упомянуть в разговоре с ней кое-что связанное с ним. Тот сказал, что припоминает одного из них… или думает, что припоминает. Он не был уверен — ведь все это такие давние дела.