В том первом сне, пять лет назад, Бог не ответил. Теперь он проговорил:

— Сделай так, чтобы твое воскрешение оправдало мои усилия, идиот! Мне стоило больших затрат и еще большей боли дать тебе и всем этим остальным несчастным и бесполезным уродам новый шанс.

— Новый шанс чего? — спросил Бёртон и испугался того, что мог ответить Бог. Он почувствовал огромное облегчение, когда Бог — Отец Всего Сущего — только теперь Бёртон заметил, что одного глаза у Ягве-Одина нет, а из пустой глазницы светит адское пламя, — не ответил. Он исчез — нет, не исчез, а преобразился в высокую серую башню, цилиндрическую, выступающую из серого тумана, за пеленой которого слышался рев моря.

Цилиндр!

И он снова увидел человека, который рассказал ему о Великом Граале. Он слыхал о нем от другого мужчины, а тот — от женщины, которая слыхала о нем от… и так далее. Великий Грааль был одной из легенд, которые рассказывали миллиарды живущих по берегам Реки — этой Реки, что вилась, словно змея, вокруг планеты от полюса до полюса, вытекала оттуда, докуда не доберешься, и утекала туда, куда не дотянешься.

Какой-то человек, или обезьяночеловек, сумел пробраться через горы к Северному полюсу. И как раз перед тем, как упасть, увидел «Великий Грааль», «Темную Башню», «Туманный Замок». А может, он не споткнулся, а его толкнули. Он упал головой вперед, погрузился в холодное море, прятавшееся за туманом, и умер. А потом этот человек, или обезьяночеловек, снова очнулся у Реки. Смерть тут наступала не навсегда, хотя и не потеряла своего ужаса.

Он рассказал о том, что видел. И слухи побежали по долине Реки быстрее, чем доплыла бы лодка.

И Ричард Бёртон, вечный паломник и путешественник, мечтал о том, чтобы штурмовать подножие Великого Грааля. Он мечтал раскрыть тайну воскрешения и этой планеты, потому что был убежден в том, что башню построили те самые существа, которые переделали всю планету.

— Умри, Герман Геринг! Умри и оставь меня в покое! — прокричал кто-то по-немецки.

Бёртон открыл глаза и не увидел ничего, кроме бледного отсвета бесчисленных звезд в открытом окне хижины.

Бёртон опустил глаза и увидел Питера Фрайгейта и Логу, спящих на циновках у противоположной стены. Повернул голову и взглянул на полотнище-одеяло, под которым спала Алиса, увидел белое пятно ее лица и черное облако волос, разметавшихся по циновке.

Сегодня вечером одномачтовая лодка, на которой он и трое его спутников плыли по Реке, причалила к дружественному берегу. Маленькое государство Севиерия населяли в основном англичане из шестнадцатого века, хотя их предводителем был американец, живший в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого века. Джон Севиер, основатель «потерянного штата» Франклин, впоследствии превратившегося в штат Теннесси, приветствовал Бёртона и его отряд.

Севиер и его люди отрицали рабство и не удерживали гостей дольше, чем те хотели остаться. Позволив прибывшим наполнить граали и поесть, Севиер пригласил их на вечеринку. Праздновалась годовщина Дня воскрешения. Потом он отвел их в хижину, отведенную для приезжих.

Бёртон всегда спал тревожно, а сегодня — особенно. Другие уже давно глубоко дышали и храпели, а он только-только начинал дремать. После бесконечного кошмара он очнулся от звука голоса, казавшегося продолжением сна.

Герман Геринг, думал Бёртон. Он убил Геринга, но тот, конечно, снова живет где-то у Реки. Может быть, тот человек, который теперь стонет и кричит во сне в соседней хижине, тоже жертва Геринга — земная или здешняя?

Бёртон отбросил черное полотнище, которым укрывался, и встал — неловко, но бесшумно. Запахнул килт на магнитных застежках, застегнул ремень из человеческой кожи, проверил, лежит ли в ножнах кремневый стилет. Захватив ассегай — короткую рукоять из прочного дерева с острым каменным наконечником, — он вышел из хижины.

С безлунного неба лился такой же яркий свет, как в лунную ночь на Земле. Небосвод полыхал крупными разноцветными звездами и облаками бледного космического газа.

Хижины, предназначенные для путников, стояли в полутора милях от Реки, на одном из холмов за речной долиной. Бёртон насчитал семь одноэтажных хижин, выстроенных из бамбука и покрытых ветками и листьями. Вдалеке под громадными ветвями железных деревьев, под гигантскими соснами и дубами стояли другие хижины. В полумиле на вершине холма высилось большое круглое сооружение, в просторечии именуемое Круглым Домом. Там спали правители Севиерии.

По берегу Реки через каждые полмили возвышались бамбуковые башни. На платформах, где стояли дозорные, высматривающие, не приближаются ли недруги, всю ночь горели факелы.

Всмотревшись повнимательнее в тени под деревьями, Бёртон подошел к той хижине, откуда доносились стоны и крики.

Приблизившись ко входу, Бёртон отодвинул в сторону травяную занавеску. Через открытое окно свет звезд падал на лицо спящего. Бёртон присвистнул от удивления, увидев светлые волосы и крупные черты знакомого молодого лица.

Бёртон, медленно ступая босыми ногами, подошел к спящему. Тот застонал, закрыл рукой лицо и повернулся на бок. Бёртон застыл, потом снова двинулся вперед. Он положил ассегай на землю, вытащил стилет и приставил острие к горлу спящего. Рука того взметнулась, глаза открылись и уставились на Бёртона. Тот зажал ладонью открывшийся рот молодого человека.

— Герман Геринг! Не двигайся и не пытайся кричать! Я убью тебя!

Светло-голубые глаза Геринга в темноте казались темными, но то, как он побледнел, было видно отчетливо. Он дернулся, попытался сесть, но тут же откинулся на спину, потому что кинжал оцарапал его горло.

— Давно ты тут? — поинтересовался Бёртон.

— Кто?.. — начал Геринг по-английски, и тут его глаза открылись еще шире. — Ричард Бёртон? Я сплю? Это ты?

Бёртон уловил в дыхании Геринга запах мечтательной резинки в смеси с запахом пота, от которого промокла циновка. По сравнению с тем, каким он был при последней встрече, немец здорово похудел.

— Не знаю, давно я здесь или нет, — ответил Геринг. — Который час?

— Остался примерно час до рассвета. Сегодня день после празднования годовщины воскрешения.

— Значит, я тут три дня. Можно воды попить? В глотке сухо, как в саркофаге.

— Нечему удивляться. Ты и есть живой саркофаг — если пристрастился к мечтательной резинке.

Бёртон встал и указал ассегаем на глиняный горшок на бамбуковом столике:

— Можешь попить, если хочешь. Но не пытайся ничего предпринять.

Геринг медленно поднялся и побрел к столу.

— Я слишком слаб для того, чтобы с тобой драться, даже если бы захотел, — сказал он, жадно выпил воды и взял со столика яблоко. Откусив кусок, спросил:

— Что ты здесь делаешь? Я думал, я от тебя избавился.

— Сначала ответь на мой вопрос, да побыстрее, — отрезал Бёртон. — Ты создаешь проблемы, которые мне не по нраву, знаешь ли.

Геринг начал жевать, перестал, уставился на Бёртона и проговорил:

— С какой стати? Тут у меня никакой власти, да и была бы, я бы ничего с тобой сделать не смог. Я здесь просто гость. Чертовски благовоспитанные хозяева — они меня совсем не беспокоили, только время от времени интересовались, все ли со мной в порядке. Правда, не знаю, долго ли они меня потерпят при том, что я не работаю.

— Ты не выходил из хижины? — удивился Бёртон. — А кто же наполнял твой грааль? И откуда у тебя столько мечтательной резинки?

Геринг хитро усмехнулся:

— Скопил в том месте, где жил раньше. Где-то в тысяче миль отсюда по Реке.

— Без сомнения, отобрал силой у каких-нибудь бедных рабов, — заключил Бёртон. — Но если ты там так хорошо устроился, почему ушел?

Геринг расплакался. Слезы потекли по его щекам, по ключицам, на грудь, плечи его вздрагивали от рыданий.

— Я… мне… пришлось уйти. Мне уже ничего не удавалось. Я терял власть над ними… слишком много пил, курил марихуану, жевал мечтательную резинку. Они говорили, что я слабак. Они могли убить меня и сделать рабом. Вот я и удрал как-то ночью… украл лодку. Погони не было, и я плыл, пока не добрался сюда. Часть своих запасов я уступил Севиеру за то, что он позволил мне погостить здесь две недели. Бёртон удивленно смотрел на Геринга.