— Ух ты! Мог бы и сам до этого додуматься!

Габель куском одежды, сорванным с одного из мертвецов, обмотал рану на руке француза. Кожа смуглого бойца приобрела серый оттенок, а огонь в его глазах еле тлел. Когда вертолет сел возле них, Сирано сделал шаг вперед и ударом своей рапиры выбил клинок из руки противника. Тот не промолвил ни слова; не стал он сопротивляться и тогда, когда Сирано перевязал тряпкой рану на его бедре.

— Ваши друзья окажут вам лучшую помощь, когда доберутся сюда, — сказал Сирано.

Он помчался к машине и вскарабкался в нее. Бойнтон тут же взлетел, не ожидая, пока закроется дверца, и послал вертолет под углом вверх и к Реке. Иоанн, все еще совершенно голый, согнулся на сиденье во втором ряду. Сирано, поглядев на него, распорядился:

— Дайте ему одежонку. А потом свяжите ему руки.

Он поглядел вниз. На взлетной палубе было человек двадцать. И откуда их столько взялось? Все палили в воздух, их пистолеты извергали огонь, будто выпускали вверх стаи сошедших с ума от любви огнемошек. Поразить свою цель у них не было ни малейшего шанса. Знали ли они, что их капитан находится на борту вертолета и что они могут попасть в него? Вероятней всего — нет.

Что-то шваркнуло его по затылку. И Сирано поплыл в какой-то густо-серой жиже, в то время как далеко-далеко от него слышались смутные голоса, произносящие странные полупонятные слова. Безобразная образина его школьного учителя — деревенского кюре — склонялась над ним. Эта подлая скотина нередко избивала своего ученика, лупя палкой по чему попало, в том числе и по голове. В двенадцать лет Сирано, пришедший в отчаяние и обезумевший от гнева, набросился на своего учителя, сбил его с ног, бил сапогами и отлупил его же собственной тростью.

Теперь это обезьянье лицо, все более разрастаясь в размерах, пронеслось сквозь его сознание, и Сирано начал обретать потерянные было чувства.

— Я не верю собственным глазам! Он сбежал! — кричал Бойнтон.

— Он саданул меня локтем под дых и ударил Сирано по башке! — вторил ему Габель.

Вертушка накренилась так, что Сирано мог видеть сквозь до сих пор не закрытую дверцу. Прожекторный луч корабля высветил летящее вниз обнаженное тело короля. Его руки бешено работали, пытаясь придать телу в воздухе вертикальное положение. Потом Иоанн исчез во тьме.

— Все равно ему не спастись, — сказал Бойнтон. — Падать-то пришлось с тридцати одного метра!

Вернуться обратно, чтоб убедиться в верности предположения Бойнтона, они не могли. И не только потому, что по вертолету все еще велась пальба из пистолетов. Кто-то на палубе уже мчался к ракетной батарее. И хотя не было никаких шансов, что пистолетная пуля долетит до вертушки, самонаводящаяся на выхлопы мотора ракета — штука, которую обмануть невозможно. Бойнтону оставалось лишь увести от них машину подальше.

Однако Бойнтон был не тем человеком, которого можно легко напугать. И к тому же он впал в бешенство из-за бегства своего пленника.

Сейчас он повел вертушку не прочь от корабля, а к нему. Вот он уже в точке, находящейся примерно в девяноста метрах от ракетной батареи. И четыре ракеты, которые несла его собственная машина, рванулись вниз, плюясь пламенем из своих сопел.

Батарея превратилась в огромный пылающий шар, в дымное облако, взметнувшееся к небу; по палубе покатились искалеченные тела и осколки металла.

— Надеюсь, это их успокоит, — сказал Бойнтон.

— А может, польем их? — спросил Стуртевант.

— Как это? — не понял Сирано. — Ах, обработаем пулеметами? Нет, давайте уходить на максимальной скорости. Ежели там кто-то выжил, он может добраться до второй ракетной батареи, и тогда нам будет хана. Мы провалили задание и потеряли слишком много храбрецов, чтоб рисковать жизнями других.

— Не вижу, как это мы провалили что-то! — воскликнул Бойнтон. — Мы действительно не привезем с собой Иоанна, но он помер! И пройдет много-много времени, пока его корабль снова сможет выйти в плавание.

— Так ты думаешь, Иоанн помер? — с сомнением спросил Сирано. — Хотелось бы мне думать так же. Я-то назову его мертвецом только тогда, когда лично увижу его труп.

Продолжая стенать от бесчисленных ушибов, экипаж «Жюля Верна» принялся осматривать друг друга на предмет уяснения масштабов бедствия. У троих ребра болели так сильно, что вполне можно было предположить, что они дали трещину или даже были сломаны. Фрайгейт считал, что у него порваны или серьезно растянуты шейные мышцы; Текс и Фриско разбили в кровь носы, а у последнего еще сильно болело ушибленное колено. У Погааса на лбу сорвана кожа и из ссадины сочится кровь. И только Нур нисколько не пострадал.

Так что насчет себя им особо тревожиться не приходилось. Шар поднимался вверх, но его уносило от гор. Штормовые тучи исчезли так же быстро, как исчезают воры, услыхав полицейскую сирену. К счастью, осветительная система работала. Фриско вполне мог разобрать показания приборов. Нур взял электрический фонарик, и они с Фриско принялись с помощью клейкой жидкостной пленки проверять места сочленений трубок. Нур, осмотрев их через увеличительное стекло, пришел к выводу, что воздушных пузырьков нигде не видно. Видимо, утечки водорода все же не произошло.

Нур открыл верхний люк гондолы, и они с Погаасом взобрались на грузовое кольцо. Пока свази светил фонариком, Нур, подобно обезьяне, стал карабкаться по веревкам сетки. Ему не удалось добраться до горловины шара, чтоб промазать ее герметизирующим материалом, но он объявил, что оболочка, по-видимому, никак не пострадала и трубы держатся прочно.

Фриско выслушал этот отчет весьма скептически.

— Ага, это они кажутся о'кей. Но сказать это наверняка можно, только спустившись вниз и выпустив газ из оболочки.

— Поскольку у нас сохранилась положительная плавучесть, нам следует остаться на плаву. Я не думаю, что следует приземляться, пока мы не достигнем зоны северных ветров, — отозвался Фрайгейт. — А это может случиться даже завтра, если мы верно оцениваем общую дальность своего полета. Если мы спустимся, мы можем потерять свой шар. Кроме того, откуда нам знать, как к нам отнесутся туземцы? В первые годы истории воздухоплавания на Земле много шаров было уничтожено невежественными и суеверными крестьянами в тех случаях, когда аэронавты садились в сельских местностях. Крестьяне считали шары порождением дьявола или колесницами злых колдунов. Мы вполне можем нарваться на таких же.

Кроме того, сказал Фрайгейт, его сильно тревожит отсутствие у них балласта. Конечно, если придется, то всегда можно отвинтить от палубы химический туалет и выбросить его за борт. Но следует учитывать, что может сложиться и такая ситуация, что у них на это просто не будет времени.

«Жюль Верн» летел над долиной, ветер нес его на северо-восток. Спустя час сила ветра уменьшилась, но аэростат все еще летел в нужном направлении; однако шар постепенно спускался все ниже.

Фрайгейт заступил на вахту при высоте 4877 метров, или чуть больше 16 000 футов. Чтобы прекратить снижение, он мелкими порциями подал в оболочку немного водорода, а когда шар все же опять пошел вниз, включил горелку. С этой минуты ему пришлось непрерывно стараться удерживать аэростат на высоте 2000 метров, теряя при этом как можно меньше газа и как можно реже прибегая к помощи горелки.

Шея и плечи Фрайгейта по-прежнему сильно болели. А поэтому он очень обрадовался, когда его сменили и он смог зарыться в ворох тряпья и вытянуться. Сейчас ему не помешал бы добрый глоток самогона, который заодно снял бы и часть боли.

До сих пор их странствие было преимущественно тяжелой работой, которую к тому же приходилось проделывать в условиях постоянной спешки, опасности, вызывающей желудочные спазмы, и… скуки. Он будет счастлив, когда они окончательно приземлятся. И тогда события ушедшего в прошлое полета начнут покрываться патиной времени, придающей всему слегка юмористический оттенок. А пройдет еще немного времени — и память о полете воссияет золотом и он предстанет удивительным и прекрасным. Рассказы экипажа о нем будут приобретать эпические масштабы, а перенесенные испытания станут выглядеть куда более кошмарными, нежели были на самом деле.