Это забавно, хоть от смеха и не лопнешь!

Она все беспокоилась, что вот-вот появится мужик с большим налетом часов, чем у нее. Один все же появился, но он оказался неагрессивным. Его единственная амбиция — быть на корабле, а насчет того, какой пост он займет, он, видимо, не так уж волнуется.

Почему-то ей никогда в голову не приходило, что ее может «свергнуть» женщина. В ее время так мало было женщин-офицеров аэронавтов! И так мало появилось людей, живших после 1983 года (фактически только один), что дирижабли этого периода ее вообще не беспокоили. Из того, что рассказывал Фаербрасс, период после 1983 года был веком больших металлических воздушных кораблей, но шансы против появления аэронавтов той эры были очень высоки.

И все же случай бросил кости, и вот она тут — Обренова, женщина, имеющая 800 летных часов в качестве капитана громадного советского дирижабля.

Офицерские должности до сих пор еще не были официально распределены. Но не в этом дело. Джилл знала, что только что прибывшая маленькая блондиночка обязательно станет первым помощником. Если подходить реалистически, так должно быть. Если б Джилл была на месте Фаербрасса, ей пришлось бы назначить первым помощником Обренову.

С другой стороны, оставалось всего два месяца до отлета «Парсеваля» в полярный вояж. А русской может потребоваться больше времени для переподготовки. После тридцати четырех лет жизни без полетов она должна непременно утратить многие летные качества. По крайней мере месяц ей придется привыкать к газовым аэростатам, летая на «Минерве». А потом еще месяц тренировки со всей командой на большом корабле.

Справится ли она? Конечно, это не исключено. Джилл, во всяком случае, вполне могла бы управиться за такое время.

Джилл находилась в конференц-зале с офицерами-кандидатами, когда Агата ввела Обренову. Увидев ее, Джилл обомлела, ее сердце дало сбой, будто мотор вдруг заработал вхолостую. Еще до того, как она услышала восторженное представление Агаты, она уже знала, что это означает.

Анна Обренова была невысокой, тоненькой, с длинными ногами и хорошо развитой грудью. У нее были распущенные по плечам сияющие золотистые волосы и большие темно-синие глаза. Лицо «сердечком», высокие скулы; рот изогнут, как лук Купидона; темно-коричневый загар. «Красотка», если процитировать газетную статью.

Омерзительно нежная и женственная. Разве это справедливо?!

Тот самый тип, который мужчины стремятся немедленно взять под свое покровительство и в свою постель.

Фаербрасс тут же вскочил на ноги и подбежал к ней с сияющим лицом и глазами, казалось, источающими мужские гормоны.

Но что удивило Джилл, так это реакция Торна. Увидев входящую Обренову, он вскочил, открыл рот, закрыл, снова открыл и опять закрыл. Его красноватая кожа совсем побледнела.

— Вы ее знаете? — тихонько спросила Джилл.

Он опустился на стул и на мгновение прикрыл лицо руками. Затем отнял их и сказал:

— Нет! На одну секунду мне показалось, что я узнал ее! Она выглядит совсем как моя первая жена! Глазам своим не верю!

Торн все еще вздрагивал на своем стуле, тогда как остальные вились вокруг Обреновой. Лишь после того, как все мужчины были представлены ей, он встал и пожал руку. Торн тут же сказал ей, что она поразительно похожа на его жену. Она улыбнулась — если воспользоваться расхожим клише, то «дразняще», но тут это слово подходит очень точно, — и сказала по-английски, хотя и с сильным акцентом:

— А вы очень любите свою жену?

Это прозвучало как-то странно. Торн отступил на шаг и ответил:

— Да, очень. Но она бросила меня.

— Мне очень жаль, — сказала Обренова, и больше за все время пребывания в комнате они не сказали друг другу ни слова.

Фаербрасс усадил Обренову, предложил ей еду, сигареты и выпивку. Она приняла первое и отказалась от остального.

— Значит ли это, что у вас нет никаких пороков? — спросил Фаербрасс. — Я-то надеялся, что у вас найдется хоть один.

Обренова пропустила сказанное мимо ушей. Фаербрасс пожал плечами и начал ее расспрашивать. Джилл еще больше помрачнела, когда выслушала отчет о жизни Обреновой. Она родилась в Смоленске в 1970 году, получила образование как инженер-аэронавт, а в 1994 году приступила к тренировочным полетам. В 2001 году ее сделали капитаном грузопассажирского дирижабля «Лермонтов».

Наконец Фаербрасс сказал, что она, должно быть, устала. Ей придется пойти с Агатой, которая найдет ей квартиру.

— Предпочтительно в этом здании, — закончил он.

Агата ответила, что сейчас здесь нет свободных комнат. Обреновой придется удовлетвориться хижиной вблизи домов миз Галбирры и мистера Торна.

Фаербрасс был явно разочарован и пробормотал:

— Что ж, может быть, попозже нам удастся подыскать ей место здесь. А пока я пойду вместе с вами, Анна, и уверюсь, что вам не подсунули какую-нибудь развалюху.

Джилл почувствовала, что ее настроение упало еще сильнее. Как можно ждать от него объективности, если он буквально гоняется за этой русской?

Она даже позволила себе немного пофантазировать. А что, если похитить эту русскую козявку и продержать в каком-нибудь укромном месте, пока «Парсеваль» не взлетит? Не станет же Фаербрасс откладывать полет, пока ее не отыщут? А тогда Джилл Галбирра стала бы первым помощником.

Но если так можно поступить с Обреновой, то почему бы и не с Фаербрассом? Тогда она стала бы капитаном!

Чудившиеся ей картины утешали, но ведь все равно она на такое не способна даже под влиянием обуревавшей ее ревности. Нарушать человеческие права и достоинство было бы все равно что нарушать свои и уничтожить себя — Джилл Галбирру.

В течение всей следующей недели ей неоднократно приходилось стучать кулаком по столу или рыдать. А иногда — делать и то и другое сразу. Через неделю она обозвала себя дурехой. Надо принимать то, что неизбежно, и наслаждаться тем, что у тебя есть. Неужели же так важно, чтоб она стала капитаном дирижабля?

Для нее — да. Для всех остальных в мире — нет.

И она постаралась проглотить свои капризы и разочарование.

Пискатор, должно быть, понимал ее чувства. Нередко она ловила на себе его взгляды… Тогда он улыбался или отводил взгляд. Но он знал! Он знал!

Прошло шесть месяцев. Фаербрасс перестал надеяться, что ему удастся уговорить Обренову въехать в его апартаменты. Он не делал секрета из своего желания, но и из того факта, что Обренова его отвергла, — тоже.

— Не знаешь, где выиграешь, где проиграешь, — говорил он Джилл с кривой усмешкой. — Может, ей мужчины не нужны. Я знаю не меньше дюжины таких, кто бегал за ней высунув язык, но она обращала на них так же мало внимания, как статуя Венеры Милосской.

— Я уверена, что она не лесбиянка, — ответила Джилл.

— Рыбак рыбака видит издалека, а? Ха-ха!

— Да пошел ты! Ты же знаешь, что я амбивалентна, — сказала она сердито и вышла вон.

— Неопределившаяся — вот правильный термин! — заорал он ей вслед.

В то время Джилл жила с Абелем Парксом — высоким, мускулистым, красивым и неглупым человеком. Он был сыном Реки — одним из миллионов детей, умерших на Земле в возрасте старше пяти лет. Абель не помнил ни в какой стране он родился, ни каков был его родной язык. Хотя он воскрес в области, где большинство населения составляли средневековые индийцы, он был усыновлен супругами-шотландцами. Это были жители шотландских низин, выходцы из XVIII века, происходившие из крестьян. Однако, несмотря на бедность, его приемный отец умудрился стать врачом в Эдинбурге.

Абель покинул те места после того, как его родители были убиты, и странствовал вниз по Реке, пока не добрался до Пароландо. Джилл он очень понравился, и она предложила ему стать ее сожителем. Этот крупный мужчина охотно согласился въехать, и они провели друг с другом несколько идиллических месяцев. Он был умен, но очень мало образован. Джилл обучила его всему, чему могла: истории, философии, поэзии, даже арифметике. Учился он с удовольствием, но вскоре обвинил Джилл в том, что она его угнетает.