В настоящее время данных, которые объясняли бы иначе его присутствие в мире Реки, нет. А вот у Бёртона теперь есть целых два инструмента, чтоб отлавливать этиков. Один — Казз, другой — дата смерти.

Однако человечество живет не в предполагаемом, а во вполне реальном мире, и поэтому вполне возможно, что агентов рекрутируют из времени и после 1983 года. Так что их истории могут быть правдивы.

Какое множество различных вероятностей! Например, откуда ему знать, что Монат, Фрайгейт и Руах рассказывали ему правду о том, что случилось с ними, когда он — Бёртон — отсутствовал? Был же тот инцидент, когда Фрайгейт рассказывал о встрече со своим издателем, который надул его на Земле. Фрайгейт говорил, что наконец-то осуществил мечту о мести, разбив обидчику нос.

Фрайгейт даже похвалялся синяками и ссадинами, которые, по его словам, он получил во время потасовки с Шаркко и его бандой. Но ведь с тем же успехом он мог их получить и в драке с совсем другими людьми. Характер Фрайгейта был таков, что он боялся всякого насилия, как физического, так и морального. Он вполне мог изобретать в уме любые виды мести, но вряд ли сумел бы воплотить их в жизнь.

Предположим… ну, только предположим, что агенты приобретали внешность и другие черты, взятые из реальной жизни каких-то других землян. Что, если на этой планете где-нибудь и сейчас существует настоящий Питер Джейрус Фрайгейт? Тогда псевдо-Фрайгейт вполне мог играть роль человека, который имеет такой глубокий интерес к жизни Бёртона. Это помогло ему сблизиться с Бёртоном, придало уверенности, что и сам Бёртон пойдет ему в этом навстречу. В конце концов, как можно не проникнуться симпатией к своему биографу, к человеку, который, по всей видимости, его прямо-таки обожает?

И все же зачем агенту обзаводиться такой маскировкой? Почему не использовать настоящего Фрайгейта? Возможно, в этом не было нужды, так было проще и удобней. А возможность встречи с человеком, за которого агент выдает себя, крайне маловероятна.

Столько возможностей, столько вопросов, на которые пока нет ответов.

— Дик! Что с тобой? — воскликнула Алиса.

Он рывком разорвал паутину своих мыслей. Все, кроме его экипажа и человека, у которого украли лодку, уже разбежались по домам. Владелец лодки выглядел так, как будто рассчитывал на вознаграждение, но боялся предъявить свои претензии, так как рядом не было никого, кто мог бы его поддержать.

Ветер вздымал волны на Реке и шумел в листьях, покрывавших крыши. Бился о кранцы причала «Снарк». Свет из желто-коричневого превратился в светло-серый, что делало лица людей еще более жуткими. За Рекой молния сверкнула огненным зубом, а гром взревел, как медведь в пещере. Казз и Бесст явно ждали приказа Бёртона искать место, где можно было бы найти укрытие от бури. Остальные выглядели разве что чуточку спокойней.

— Я задумался, — сказал Бёртон. — Вы спрашиваете, что будет, если у короля Иоанна не найдется для нас места? Что ж, у монархов всегда есть средства, чтобы уменьшить давку, когда им это понадобится. А если он откажется применять такое средство, то я все равно найду способ оказаться на борту. Я не позволю кому-то или чему-то встать мне поперек дороги!

Молния ударила рядом с таким треском, будто всему миру переломили хребет. Казз и Бесст первыми кинулись в близлежащую хижину.

Бёртон, стоя под буйным дождем, который начался одновременно с ударом молнии, хохотал, глядя на них.

— Вперед к Темной Башне! — вскричал он во всю силу своих легких.

Питер Джейрус Фрайгейт продирался во сне сквозь густой туман. Он был гол: кто-то свистнул у него одежду. Ему надо было попасть домой до того, как взойдет солнце и разгонит туман, выставив тем самым голого Фрайгейта на обозрение всего мира.

Трава была мокрой и жесткой. Через некоторое время, устав идти по обочине дороги, он ступил прямо на асфальтовое покрытие. То и дело, по мере того как он продвигался вперед, туман чуть редел, и Фрайгейт видел стволы деревьев справа от себя.

Откуда-то ему было известно, что он находится в сельской местности. Дом был еще далеко. Но если он пойдет быстрее, то сможет попасть домой еще до восхода солнца. И тогда придется входить туда так, чтобы не разбудить родителей. Двери и окна будут закрыты, а значит, надо будет швырять камушки в окно второго этажа с тыльной стороны дома. Их стук, возможно, разбудит его брата Рузвельта.

Но этот братишка, которому только что исполнилось восемнадцать, уже был законченным пьянчугой, бабником и гонял на своем ревущем мотоцикле вместе с дружками, украшенными бачками и затянутыми в кожу бездельниками с хирамовского спирт-завода. Это было воскресное утро, и потому Рузвельт, должно быть, храпит во все носовые завертки, наполняя маленькую комнатенку, которую он делил с Питером, вонючими парами виски.

Рузвельтом он назван в честь Теодора, а не Франклина Делано[118], которого отец просто ненавидел. Джеймс Фрайгейт на дух не переносил «Человека из Белого Дома» и уважал «Чикаго трибюн», которую к его порогу доставляли каждое воскресенье. Его старший сын терпеть не мог передовицы и весь тон этой газетенки, а вот ее комиксы очень даже уважал. С тех пор как он научился читать, он с нетерпением дожидался наступления воскресного утра с его какао, блинчиками, беконом и яйцами, после которых начинались приключения Честера Гэмпа и его друзей, искавших Город Золота; Муна Муллинса, Маленькой Сиротки Энни, Большого Дэдди Уорбукса и его приятелей — колоссального чародея Пенджаба, страшного Осу и мистера Эм, который выглядел совсем как Санта-Клаус, был древнее самой Земли и умел путешествовать во времени. А еще там были Барни Гугл и Улыбчатый Джек, и Терри, и Пираты. Восторг и упоение!

Но почему он вспомнил этих знаменитых героев комиксов сейчас, разгуливая голышом по сельской дороге в густых, влажных и зловещих клубах тумана? Впрочем, так ли уж трудно понять почему? Они давали ему ощущение тепла и безопасности и даже счастья, его желудок будто снова наполнялся стряпней матери, тихонько играло радио, а отец, сидя в лучшем кресле гостиной, читал вслух мнения «Полковника Блимпа». Питер же в это время валялся на полу гостиной с разложенной перед ним страницей комиксов. Мать хлопотала на кухне, кормя завтраком его младших братишек и совсем малюсенькую сестричку. Крошка Жаннетта, которую он так любил и которой предстояло вырасти и пройти через три брака и бесконечное число любовных связей, через тысячи порций виски — проклятия всех Фрайгейтов.

Но все это было впереди и постепенно ушло из его памяти, высосанное туманом. А сейчас он лежал в парадной комнате, такой счастливый… Нет, и это воспоминание куда-то ушло… И он стоял уже возле дома, на заднем дворе, голый и дрожащий, простуженный и смертельно боящийся, что его обнаружат без одежды и заставят давать по этому поводу объяснения. Он швырял гравий в окошко, надеясь, что шум не разбудит его маленьких братишек и сестренку, которые спали в крохотной спальне на первом этаже, но на той же стороне, что и его чердачная спальня.

Этот дом когда-то был одноэтажным школьным зданием на окраине городка Пеории, расположенного почти в самом центре Иллинойса. Но город рос, дома в нем высыпали подобно грибам повсюду, и теперь городская граница проходила уже на полмили к северу от дома. Второй этаж, внутренний водопровод, ванны и туалет были добавлены позже — когда сюда пришли дома городского типа. Это был первый дом Фрайгейта, в котором был теплый сортир. А теперь этот когда-то сельский дом каким-то образом превратился вдруг в ферму вблизи города Мехико, что в штате Миссури. Здесь Фрайгейт в возрасте четырех лет жил со своей матерью, отцом, младшим братом и семьей фермера, которая снимала у Фрайгейтов две комнаты.

Его отец — гражданский инженер-электротехник (один год обучения в Политехническом институте Роуза в Терре-Хоте, Индиана, и диплом Международного заочного училища) уже около года работал на электростанции Мехико. Именно на заднем дворе этого дома Питер до смерти перепугался, узнав, что цыплята поедают маленьких живых червячков, а он сам ест этих цыплят с червяками внутри. Так впервые Фрайгейт понял, что мир основан на каннибализме.