— В следующий раз получишь вместо кремня простую доску, чтоб соскребать эту дрянь, — сказал бригадир. — Нам придется экономить сланец и кремень для оружия.

Питер молча кивнул и пошел работать.

Когда-нибудь месторождения кремня будут исчерпаны. Технология мира Реки покатится назад. Вместо прогресса от деревянного века к каменному человечество пойдет вспять.

Фрайгейт подумал, удастся ли ему вывезти свое кремневое оружие за границы государства. Если он поплывет с Фаррингтоном, то, согласно закону, ему придется оставить свое драгоценное кремневое вооружение тут.

Время, которое Фрайгейт тратил на работу, учитывалось бригадиром. Если не считать солнца, других часов тут практически не было. Ничтожнейший запас стекла, которым располагала Руритания, использовался преимущественно в производстве спирта, так что даже на песочные часы его не хватало. Песок, необходимый для изготовления стекла, импортировался из страны, лежавшей в 800 километрах вниз по течению. За него Руритания расплачивалась несколькими лодками, груженными табаком, самогоном, связками кож и костей речных драконов и рогатой рыбы. Табак и спиртное собирали с граждан, получавших эти товары из граалей. Фрайгейт бросал курить и пить на два месяца, чтоб сделать свой вклад в общую копилку. Когда два месяца кончались, он продолжал воздерживаться от курения, меняя сигареты и сигары на виски. Но, как это с ним бывало и на Земле, Фрайгейт опять оказывался в объятиях демона Никотина.

А пока Питер добросовестно трудился, соскребая толстый зеленовато-голубой покров лишайника с черной скалы и набивая им бамбуковые ведра. Другие рабочие опускали ведра вниз на веревках, где их содержимое вываливалось в котлы.

Незадолго до полудня Фрайгейт сделал перерыв на обед. Прежде чем спуститься по лестнице, он бросил взгляд на холмы. Далеко внизу на ярком солнце белел корпус «Пирушки». Каким угодно путем, но он должен оказаться на борту, когда она станет сниматься с якоря.

Питер вернулся в свою хижину, увидел, что Евы еще нет, и снова зашагал к берегу. Очередь желающих, по всей видимости, нисколько не уменьшилась. Он шел по краю равнины, там, где низкая трава резко обрывалась и начинались высокие травы холмов. Чем определялась эта граница? Может быть, в почве холмов содержались химические соединения, задерживающие наступление трав береговой равнины? Или наоборот? Или то и другое вместе? И зачем?

Стрельбище находилось в полукилометре к югу от портовой зоны. Фрайгейт минут тридцать практиковался в стрельбе в цель по бамбуковой мишени в виде треножника. Затем отправился в спортивный комплекс, побегал, сделал несколько прыжков в длину, отработал приемы каратэ, дзюдо и боя на копьях — всего часа два. К концу он весь лоснился от пота и здорово устал. Но в нем бурлила радость. Так прекрасно обладать телом двадцатипятилетнего, из которого исчезли усталость зрелых лет, слабость старости; боли, болезни, жир, грыжи, расширение вен, головные боли, дальнозоркость — все это ушло. Зато появилась способность бегать быстро и далеко, а сексуальную потребность ощущать каждую ночь (и большую часть дня в придачу).

Худшим из всего, чем он занимался на Земле, была работа за письменным столом в качестве автора технических брошюр в тридцать восемь лет и потом в пятьдесят один год, когда он стал писателем-фантастом. Уж лучше было бы ему остаться на своем сталелитейном заводе. Работа, конечно, монотонная, но, пока тело занято изнурительным тяжелым трудом, ум рождает сюжеты самых фантастических историй. А ночами он читал и писал.

А вот когда он стал отсиживать задницу, тут-то он и начал пить. И чтение тоже пошло под уклон. Так просто после работы на машинке засесть на весь вечер перед телевизором, попивая бурбон или скотч. Телевизор — вот самое коварное из всего, что принес с собой XX век. После атомной бомбы, конечно. И перенаселенности.

Нет, сказал он себе, ты несправедлив. Не надо было сидеть как олух и пялиться на этот ящик для идиотов. Просто требовалась та самодисциплина, которая раньше помогала писать, а теперь позволила бы выключать эту машину на все время, кроме некоторых специальных передач. Но синдром пожирателей лотоса все же победил. Ведь некоторые программы ТВ были действительно великолепны — как развлекательные, так и образовательные.

Этот новый мир был хорош тем, что здесь не было ни ТВ, ни атомных бомб, ни автомобилей, ни колоссального массового производства, ни платежных карточек, ни ипотек, ни чеков на оплату медицинских услуг. Не было и загрязнения атмосферы и вод. Не было пыли. И всем было решительно наплевать на коммунизм, социализм, капитализм, потому что их тут просто-напросто не существовало. Нет, не совсем так. В большинстве государств было нечто вроде примитивного коммунизма.

Фрайгейт подошел к Реке и нырнул в воду, смывая липкий пот. Затем пробежался по берегу до причалов (строительство хижин запрещалось в полосе тридцати метров от кромки воды). Он проболтался там до ужина, разговаривая с друзьями. Между делом все время наблюдал за теми двумя — с «Пирушки». Они разговаривали с претендентами, время от времени смачивая пересохшие глотки выпивкой. Неужели эта очередь никогда не кончится?

Незадолго до ужина Фаррингтон встал и во всю силу своих легких объявил, что больше никаких предложений они рассматривать не будут. Стоявшие в очереди протестовали, но он сказал, что у него и без того есть хороший выбор.

К этому времени появился глава Руритании «Барон» Томас Буллит со своими советниками. Этот Буллит в свое время имел кое-какие претензии на славу. В 1775 году он исследовал пороги реки Огайо в районе, который впоследствии превратился в город Луисвилл в штате Кентукки. Нанятый Виргинским колледжем имени Вильяма и Мэри, он досконально исследовал эту область. А затем исчез из поля зрения историков. «Барона» сопровождал адъютант Паулюс Байс — голландец XVI века. Они пригласили команду «Пирушки» на вечеринку в честь прибытия корабля. Главной причиной приглашения было желание услышать о приключениях экипажа. Приречные жители любили сплетни и интересные россказни, поскольку других развлечений тут почти не было.

Фаррингтон согласился, но сказал, что шестерым матросам придется оставаться на берегу для охраны судна. Фрайгейт последовал за толпой к большой площадке под тентом, растянутым на столбах, — «Таун-Холлу». Факелы и костры разогнали тьму, играл оркестр, начались танцы — местная разновидность фестиваля на открытом воздухе. Фриско и Текс прохаживались, беседуя с главными лицами государства, с их женами и друзьями. Фрайгейт, как один из hoi polloi[121], не был допущен в этот блестящий круг. Правда, он знал, что немного спустя вечеринка станет куда менее чопорной. Пока он стоял в очереди, чтобы бесплатно получить литр чистого спирта, выдававшийся на каждого присутствующего в столь торжественных случаях, к нему присоединилась его подружка.

Ева Беллингтон помахала ему рукой и встала в очередь через двенадцать человек после него. Она была высокая, полная, черноволосая, голубоглазая — этакий персик из Джорджии. Родилась в 1850 году и умерла за два дня до своего сотого дня рождения. Ее отцом был богатый плантатор с отличным послужным списком майора конфедератской кавалерии. Хлопковую плантацию Беллингтона сожгли во время марша Шермана[122] через Джорджию, и Беллингтоны остались без гроша. Потом отец Евы уехал в Калифорнию и добыл там достаточно золота, чтобы купить партнерство в торговой фирме.

Еве очень нравилось чувствовать себя снова богатой, но она никак не могла простить отцу то, что он бросил ее мать и заставил мучиться во времена оккупации и первых лет реконструкции Юга.

Пока отец отсутствовал, Ева и ее мать жили у его брата — красивого молодого человека всего лишь на 10 лет старше Евы. Он изнасиловал ее в пятнадцать лет (правда, как признавалась сама Ева, без особого сопротивления с ее стороны). Когда мать узнала, что дочь беременна, она выстрелила дяде в ноги и в гениталии. Он прожил еще несколько лет калекой-евнухом в местной тюрьме.