— Пит! Мне кажется, это плот! И очень большой! Его несет течением, и он движется прямо на нас! Там есть вышка, на которой находится рулевой. Он неподвижен — просто стоит, и все. Уверен…

Ни в чем он не был уверен. Человек на вышке не двигался. Если бы он бодрствовал, он бы обязательно заметил, что плоту грозит столкновение.

Бёртон сгибом руки уцепился за веревку, поднес сложенные рупором ладони ко рту и взревел. Фигура, прислонившаяся к бортовому ограждению, даже не шевельнулась. Бёртон перестал пытаться докричаться до нее.

— Буди всех! — проревел он Фрайгейту. — Быстрее! Надо освободить ему дорогу!

Бёртон стремительно спустился вниз и прямо через борт перескочил на опалубку дока. Здесь, когда его голова перестала возвышаться над пеленой тумана, он почти ничего не мог различить. Однако, касаясь борта корабля, он сумел нащупать дорогу к причальным кнехтам; к тому моменту, когда он отвязал два каната, он уже слышал топот остальной команды на палубе над своей головой. Он крикнул, чтоб Монат и Казз перелезли на другую сторону дока и отдали там швартовые концы.

В спешке Бёртон наскочил на кнехт и несколько секунд прыгал на месте, придерживая рукой ушибленное колено. Затем снова принялся за работу.

Закончив свою долю возни с канатами, он ощупью вернулся к кораблю. Кто-то уже сбросил сходни, и Бёртон взлетел вверх, придерживаясь за поручни, и оказался на палубе. Теперь ему были видны макушки голов женщин и лицо американца.

— Что у вас стряслось? — спросила Алиса.

— Ты приготовил шесты? — крикнул он Фрайгейту.

— Ага.

Бёртон снова вскарабкался по лесенке наверх. Оба предмета все еще шли курсом, который должен был привести их прямо к доку. Человек на рулевой вышке так и не пошевелился.

Но теперь они слышали голоса островитян. Ганопо проснулись и громкими голосами спрашивали, что случилось.

Голова Моната и его плечи возникли из серой массы тумана. Он казался монстром, неслышно выползающим из тумана, как это описывается в готических романах. Череп арктурианца еще напоминал человеческий, но мясистое лицо явно могло принадлежать лишь получеловеку. Широкие черные брови изгибались вниз к выступающим вперед скулам и отчасти скрывали их. Тонкая пленка мембраны шевелилась при каждом движении головы и свисала от нижней части ноздрей. Утолщенный хрящ на конце носа рассекала глубокая впадина. Губы — как у собаки: тонкие, темные, кожистые. Уши без мочек, закрученные на манер морских раковин.

Откуда-то совсем рядом с Монатом заорал Казз. Его Бёртон видеть не мог, так как тот по росту был вторым от конца — всего пять футов, или полтора метра. Когда он подошел ближе, Бёртон смог смутно различить его почти квадратную фигуру.

— Хватайте шесты и выводите корабль из дока! — вопил Бёртон.

— Да где они, эти чертовы шесты? — кричала Бесст.

— Я вытащил их из стойки. Они на палубе, — откликнулся Фрайгейт где-то совсем рядом с ней.

— За мной! — крикнул Бёртон. И тут же грубо выругался, споткнувшись обо что-то и ничком шлепнувшись на палубу. Он сейчас же вскочил, но только для того, чтоб опять с кем-то столкнуться. По крупным формам он определил, что это Бесст.

После недолгой неразберихи шесты нашлись, и члены команды, держа их в руках, выстроились вдоль бортов. По команде Бёртона они уперлись концами шестов в верхние бревна дока, так как между бортом корабля и стенками дока не оставалось зазора, в который можно было бы засунуть шесты, чтобы упереться в каменное дно шельфа. Поскольку им приходилось преодолевать силу течения, которое было особенно мощным на середине озера, то вывести корабль из дока оказалось делом нелегким. Выйдя из него, они опустили шесты в воду и принялись отталкиваться от твердого дна. Но здесь шесты скользили по ровной и гладкой поверхности скалы.

Бёртон приказал развернуть нос корабля к чистой воде. Когда это было сделано, шестоносцы с левого борта перешли на правый, чтоб помочь товарищам удержать корабль от бортового дрейфа, сносившего их прямо к скалистому шпилю. В этой точке и пляж, и шельф внезапно как обрезало. Теперь надо было держать шесты горизонтально, отталкиваясь от скользкой стены самого острова.

Бёртон, услышав чей-то незнакомый голос, обернулся. Темная фигура на вышке теперь ожила и что-то вопила в густом тумане. Другие голоса, менее громкие, чем голос впередсмотрящего, с трудом пробивались сквозь туман.

Большой круглый темный предмет стал теперь еще больше. В свете звезд он выглядел как голова какого-то гиганта. Бёртон прикинул, что расстояние между вышкой и этим объектом составляло около ста метров. А это означало, что надвигавшийся на них плот имел огромные размеры. Бёртон не знал его ширины и надеялся избежать знакомства с этим обстоятельством на практике до тех пор, пока корабль благополучно не обогнет остров.

Как раз в тот момент, когда Бёртон снова вернулся к своим делам, он заметил, что на вышке появился еще один человек. Человек бешено размахивал руками, а его пронзительный голос заглушал голос впередсмотрящего.

— Берегись! — закричал Фрайгейт.

Бёртон не винил его за панику, прозвучавшую в этом возгласе. Он и сам был как в лихорадке. Вся эта масса с ее колоссальной инерцией — сотни, а может, тысячи бревен — шла прямо на «Хаджи-2».

— Толкайте изо всех сил! — орал он. — Нас раздавит, если мы не уберемся с дороги!

К тому времени бушприт — большое бревно, торчащее на носу корабля, — уже вышел из-под прикрытия скалы. Еще несколько рывков — и корабль обогнул бы угол скалы, течение подхватило бы «Хаджи-2» и унесло его прочь от скалы и от опасности.

Крики с плота приближались и становились все громче. Бёртону все же удалось бросить взгляд на вышку. Теперь она была всего лишь футах в 400, или в 122 метрах. Больше того, боковая поверхность вышки предстала под другим углом. Бёртон яростно выругался — ведь это означало, что плот развернулся или разворачивается, что он меняет курс, чтоб не налететь на остров прямо в лоб. К сожалению, он поворачивал влево, а не вправо.

— Навались!!! — орал Бёртон.

А любопытно, где эта вышка? На самом носу или отступя от него? Если последнее, то тогда перед ней торчит еще здоровенная часть плота. А это означает, что под прикрытием тумана эта передняя часть уже совсем вплотную подобралась к его кораблю.

Во всяком случае, плоту скалы не миновать. И Бёртону наплевать на это, если только при столкновении не пострадает и «Хаджи-2».

Человек на вышке выкрикивал команды на неизвестном языке, глухо звучавшие в тумане.

Теперь уже и нос «Хаджи» миновал скалу. Но тут же сильное боковое течение прижало корабль к скалистой стене, и шесты соскользнули с нее, так как скала тут была еще более гладкой.

— Толкайте, сучьи дети, толкайте! — гремел Бёртон. Раздался рев, палуба подпрыгнула вверх и наклонилась к стене. Бёртона швырнуло на сверкающую твердь, которая превратила его в нечто аморфное и незрячее. Он смутно ощутил, что падает обратно на палубу, что лежит на спине и пытается подняться в этой загустелой серой жиже. Кругом слышались вопли. Эти вопли да еще треск ломающихся шпангоутов и громкий взрывной звук — результат удара плота о скалу, были последними звуками, которые успел услышать Бёртон.

Туман ослепил Джилл Галбирру.

Только держась вплотную к правому берегу Реки, она могла разобрать смутные очертания питающих камней. Они казались зловещими, как чудовищные мухоморы, разбросанные по безжизненной пустыне.

Следующий питающий камень будет концом ее одиссеи. Она пересчитывала все, мимо которых проплывала; считала всю ночь напролет.

А сейчас — призрак в призрачном каноэ — она продолжала работать веслом. Ветер умер, но она сама слегка оживила его, вернее, породила псевдоветер, направляя свое каноэ против течения. Теплый, насыщенный влагой воздух легко касался ее лица, подобно завесе из эктоплазмы[79].