На всякий случай Питер поискал в газете, нет ли там сообщения об этом инциденте. Но если старая леди и вызывала полицию, то в газетах об этом ничего не сообщалось.

Тридцативосьмилетний мужик не должен откалывать такие коленца, годящиеся лишь для подростков, сказал Питер себе. Особенно если из-за них могут пострадать ни в чем не повинные люди. Никогда больше!

Но проходили годы, и он стал посмеиваться, вспоминая этот случай.

Хотя в пятнадцать лет Фрайгейт был уже атеистом, он все же так и не сумел отделаться от сомнений. Когда ему было девятнадцать, он посетил собрание секты новообращенных вместе с Бобом Олвудом. Олвуд воспитывался в религиозной фундаменталистской семье. Он тоже стал атеистом, но это продолжалось лишь год. За это время родители Боба умерли от рака. Испытанный шок заставил его задуматься о бессмертии. Не в силах вынести мысль, что его отец и мать умерли навсегда и что он никогда их больше не увидит, Боб начал посещать собрания секты новообращенных. Он присоединился к ним в восемнадцать лет.

Питер и Боб одно время часто встречались, поскольку сдружились еще в первом классе начальной школы, а потом пошли в одну и ту же среднюю. Они много спорили о религии и аутентичности Библии. Наконец Питер согласился пойти с Бобом на многолюдное собрание, где выступал с проповедью знаменитый достопочтенный Роберт Рэнсом.

К великому изумлению Питера, проповедь произвела на него глубокое впечатление, хотя он пришел, чтобы вдоволь поиздеваться над ней. Он был удивлен еще больше, когда вдруг обнаружил себя на коленях перед достопочтенным, обещая ему принять Иисуса Христа в качестве своего Господа.

Это обещание было нарушено уже через месяц. Питер просто не сумел так быстро укрепиться в своих новых убеждениях. Если использовать словарь Олвуда, Питер «лишился милости Господней», он «поскользнулся».

Питер сказал Бобу, что его детское религиозное воспитание и восторженное поведение новообращенных содействовали тому, что он впал в своеобразное религиозное помешательство.

Олвуд продолжал спорить с ним, уговаривая «бороться за собственную душу». Но Питер оставался твердым как камень.

Питер достиг шестидесяти лет. Его школьные приятели и друзья поумирали; сам он тоже был не в лучшей физической форме. Смерть была уже не за горами. Когда он был молод, то много думал о миллиардах людей, которые ему предшествовали, рождались, страдали, смеялись, любили, рыдали и умирали. А еще он думал о тех миллиардах людей, которые придут за ним, чтобы страдать, быть ненавидимыми, быть любимыми и уйти в пустоту. К моменту гибели Земли все они — от пещерного человека до астронавта — превратятся в прах. Даже в нечто меньшее, чем прах.

Что же все это означает? Без бессмертия это не значит ничего.

Были люди, говорившие, что жизнь нужна лишь для продолжения жизни. И в этом будто бы ее единственный смысл.

Это были дураки, занимавшиеся самообманом, и независимо от того, насколько они были умны в других областях, в этой они были настоящими остолопами. Эмоциональные идиоты в добровольно напяленных шорах.

С другой стороны, чем заслужили человеки еще один шанс в жизни после смерти? Эти жалкие, жуликоватые, готовые на любой самообман, ханжествующие мизерабли? Даже самые лучшие из них таковы. Он не был знаком со святыми, хотя и признавал, что таковые в прошлом были или могли быть. Ему казалось, что только святые достойны бессмертия. Но если даже и так, то он сомневался в достоинстве тех, кто все-таки получил сияние над головой.

Взять хотя бы святого Августина… «Дырка в заднице» — вот единственное определение, которое ему подходит. Чудовищное самодовольство и самолюбование.

Святой Франциск — тот, пожалуй, наиболее близок к святости. Но он был, без сомнения, псих. Целовать струпья прокаженного, чтоб доказать свое смирение? Это ж надо!

Видимо, как утверждает жена Питера, совершенства вообще не существует.

Был еще Иисус, хотя доказательств, что он святой, не существует. Более того, из Нового Завета явствует, что право на спасение он ограничивал одними евреями. А они его отвергли. И святой Павел, обнаружив, что евреи не собираются отпадать от религии, за которую они так жестоко сражались и так много страдали, повернулся лицом к иноверцам. Он пошел на ряд компромиссов, и христианство, которое лучше бы называть паулизмом, пошло гулять по свету. Но святой Павел был сексуальным извращением, поскольку полное половое воздержание тоже есть извращение.

Однако в таком смысле и Иисус тоже извращенец.

Надо, правда, помнить, что у некоторых людей половое чувство просто отсутствует. Возможно, и Павел, и Иисус были именно таковы. Или они сублимировали половое побуждение в нечто более важное, например в свое стремление дать людям увидеть истину.

Вот Будда, возможно, был настоящим святым. Наследник престола, богатств и могущества, женатый на прелестной принцессе, родившей ему детей, он отказался от всего. Несчастья и страдания бедных, чудовищная неотвратимость смерти толкнули его в странствия по Индии в поисках истины. И тогда он основал буддизм, в конце концов отвергнутый теми самыми людьми — индусами, — которым он старался помочь. Его ученики, однако, разнесли буддизм по другим странам, и в них его учение расцвело. Почти так же и святой Павел вынес учение Иисуса из родной страны и посеял его семена среди иностранцев.

Религии Иисуса, Павла, Будды начали дегенерировать еще до того, как тела их основателей остыли в могилах. Точно так же, как коррумпирование ордена францисканцев началось раньше, чем сгнило тело его основателя.

Во второй половине дня, когда «Пирушка» скользила по воде, подгоняемая попутным ветром, Фрайгейт высказал Hyp эль-Музафиру приведенные выше размышления. Они сидели, прислонясь к переборке на баке, покуривая сигары и лениво разглядывая людей на берегу. Фриско Кид стоял у штурвала, остальные болтали или играли в шахматы.

— Беда с тобой, Питер, точнее, одна из твоих бед заключается в том, что тебя слишком занимает поведение других людей. И ты ставишь перед ними идеальные цели, хотя сам ни в малейшей степени не собираешься жить согласно этим идеалам.

— Я знаю, что не могу им следовать, а потому и не притворяюсь, что на это способен, — ответил Фрайгейт, — но меня беспокоит, что есть люди, заявляющие, что у них подобные идеалы есть и что они живут согласно им. Когда я указываю на то, что это далеко не так, они начинают приходить в раж.

— Естественно, — хмыкнул маленький мавр. — Твоя критика угрожает разрушить их представление о себе. А если оно будет разрушено, то уничтожатся и они сами. Во всяком случае, им так кажется.

— Это я тоже знаю, — отозвался Фрайгейт. — Вот почему я перестал заниматься такими делами уже давно. Еще на Земле я научился держаться подальше от критики ближних. Кроме того, эти люди так злились, что угрожали мне даже физическим насилием. А я не переношу ни злобы, ни насилия.

— Но ты сам очень яростный человек. И я думаю, твое отвращение к насилию проистекает из того, что ты опасаешься проявить свой яростный нрав. Ты был… ты боишься причинить боль другим людям. Вот почему ты подавляешь в себе стремление к насилию.

Но как писатель, ты можешь выразить это словами. Вот почему описания насилия у тебя получаются весьма впечатляющими. Когда же ты встречаешься с людьми лицом к лицу, ты от насилия воздерживаешься.

— Это все я и сам знаю.

— Но тогда почему ты не пытаешься исправиться?

— Я пытался. Я прибегал к разным лечениям, учениям и религиям. Психоанализ, дианетика, сайентология, дзен-буддизм, трансцендентальная медитация, нихеренизм, групповая терапия, Христианская наука и фундаменталистское христианство. У меня было даже искушение стать католиком.

— Почти обо всех этих вещах я даже не слыхивал, — сказал Нур, — да и, откровенно говоря, не желаю знать, что они собой представляют. Беда-то в тебе самом, невзирая на то, действенны эти средства или нет. По твоему собственному признанию, каждое из этих средств ты применял очень недолго. Ты не давал им шанса сработать.