— Мне это известно, — сказала Джилл. — И я уже один раз извинилась. Хотите, чтоб я извинилась еще раз?

— Не обязательно, — ответил Сирано. Широкая улыбка сделала его лицо почти красивым. Или, во всяком случае, привлекательным, несмотря на огромный нос.

Джилл подхватила за ручку свой грааль и сказала:

— Как раз время ужинать.

Джилл знала кое-что о человеке по имени Одиссей, поскольку время от времени ей приходилось слышать о нем всякие россказни. Говорили, что он появился здесь совершенно неожиданно, вроде бы из ниоткуда, когда объединенные силы Клеменса и короля Иоанна отбивали нападение интервентов, стремившихся овладеть метеоритным железом. Именно он убил меткой стрелой вождя нападавших, что вызвало панику среди прочих вражеских офицеров; благодаря этому оборонявшиеся получили преимущество, которое и привело к их победе.

Одиссей с Итаки хвалился, что он и есть исторический Одиссей, который послужил основой образа мифологического героя, созданного Гомером. Он был одним из тех греков, кто воевал под стенами Трои, хотя и уверял, будто реальная Троя находилась вовсе не там, где она располагалась по мнению ученых. Ее местонахождение было совсем другим — на берегу Малой Азии, но гораздо южнее.

Джилл, впервые услышав об этом, не знала, верить ли, что он действительно Одиссей, или нет. В мире Реки было множество самозванцев. Но одна вещь заставила ее думать, что он и в самом деле мог быть тем самым историческим выходцем с Итаки. Почему он утверждал, что Троя-VII, которую даже археологи и эллинисты ее дней называли настоящим Илионом, не является истинной Троей? Почему он утверждал, что историческая Троя находилась где-то в другом месте?

Но каковы бы ни были его резоны, самого Одиссея тут больше не было. Он исчез так же таинственно, как и появился. Агентура, посланная на его розыски, не нашла нигде ни единого следа.

Фаербрасс продолжал его разыскивать и после того, как Клеменс уехал на «Марке Твене». Один из розыскников — Джим Сорли — наконец обнаружил след Одиссея, но этот след свидетельствовал лишь об одном — Одиссей не был убит людьми Иоанна.

Джилл немало удивляло то, почему Одиссей добровольно решил драться на стороне Клеменса. Почему чужестранец, который, по-видимому, совершенно случайно присутствовал при баталии, выбрал именно сторону Клеменса и рисковал ради него жизнью? Что он мог выиграть, особенно если он, как выяснилось, не знал ни одного участника битвы ни на той, ни на другой стороне? Однажды она спросила Фаербрасса об этом, и он сказал, что просто не имеет представления.

Сэм Клеменс, возможно, мог бы ее просветить, но он никогда на этот счет не высказывался.

Фаербрасс добавил, что Одиссей, возможно, появился тут по тем же причинам, что и Сирано или он сам. Все они хотели попасть на колесный пароход, чтобы добраться до Полярного моря.

Джилл подумала — как странно, что никто не предложил построить дирижабль до тех пор, пока не был построен второй пароход. Зачем тратить десятилетия на путешествие к арктическому району по воде, когда воздушный корабль может доставить туда за несколько дней?

— Просто еще одна тайна бытия, — ответил, улыбаясь, Фаербрасс. — Человек, извини, человечество иногда не может увидеть нос на собственном лице. А потом кто-то приходит и показывает ему зеркало.

— Если б у человечества был такой нос, как у меня, — откликнулся Сирано, — с ним бы никогда не могло произойти такое!

В данном случае человеком с зеркалом был Август фон Парсеваль. На Земле он был майором германской армии, но, кроме того, он конструировал дирижабли для одной немецкой фирмы. Дирижабли такого типа использовались британским и немецким правительствами между 1906 и 1914 годами.

Незадолго до того, как «Марк Твен» был готов к отплытию из Пароландо, там появился фон Парсеваль. Он был чрезвычайно поражен, что никто до сих пор не сообразил, что Lüftschiff[129] был бы лучшим средством транспорта, чем судно.

После того как Фаербрасс мысленно дал себе пинка за такой ляп, он тут же поспешил к Клеменсу, прихватив с собой и немца.

К их удивлению, Клеменс сказал, что он уже давно подумывал о возможности строительства дирижабля. В конце концов, не он ли написал «Том Сойер за границей»? И разве Том, Джим и Гекльберри Финн не летели от Миссури до Сахары на воздушном шаре?

Пораженный Фаербрасс спросил, почему же он об этом раньше даже не упомянул.

— Потому что знал, что какой-нибудь ушибленный полетами идиот захочет бросить работу над пароходом быстрее, чем взломщик бросает свои инструменты при виде полицейского! Он потребует, чтоб о колесном судне забыли и все материалы и силы были отданы летающей машине!

Нет уж, мистеры! Этот корабль имеет приоритет перед всем остальным, как сказал Ной жене, пожелавшей бросить работу и танцевать под дождем.

И клянусь раскаленными яйцами быка Башана, дирижабля не будет! Это рискованная штука, опаснейшее изобретение. Господи! Да я там даже сигару закурить не посмею, а уж если этого нельзя, то стоит ли жить вообще?

Клеменс выдвинул и другие аргументы, большей частью куда более серьезные. Фаербрасс, однако, понял, что своего главного возражения Клеменс еще не огласил. Добраться до Башни было не главной приманкой для Клеменса. Гораздо важнее для него был сам процесс путешествия.

Построить самое огромное речное судно, каких никогда еще не бывало, стать его капитаном, его повелителем, совершить плавание протяженностью в миллион километров на дивном корабле — вот о чем мечтал Сэм Клеменс.

Более того, он жаждал мести. Он хотел выследить короля Иоанна и расквитаться с ним, уничтожить его за то, что тот отобрал у него первый корабль, первую любовь — «Внаем не сдается».

Может быть, на то, чтоб добраться из Пароландо до гор, окаймляющих Полярное море, уйдет сорок лет. Какое до этого дело Сэму! Он будет не только обожаемым владельцем и капитаном величайшего и прекраснейшего речного корабля, никем ранее не виданного; он еще отправится в самое долгое путешествие, совершенное кораблем или любым другим видом транспорта! Сорок лет! Мы еще утрем носы всем этим Колумбам и Магелланам!

А по пути он увидит сотни тысяч людей и будет разговаривать с ними. Эта перспектива приводила Сэма в восторг. Люди ему были интересны не менее, чем новые соседи какой-нибудь домашней хозяйке.

А если он полетит на дирижабле, то не увидит ни единого незнакомца, с кем можно было бы потолковать.

Хотя Фаербрасс был общителен, как стая уток, но такое отношение к делу ему было чуждо. Сам он был нацелен исключительно на раскрытие тайны Башни. Именно там мог находиться ключ к тайне, завораживающей все человечество.

Фаербрасс не стал указывать Клеменсу на то, что, как он считал, было главной причиной возражений последнего против дирижабля. Ни к чему хорошему это не привело бы. Сэм поглядел бы ему прямо в глаза и сказал, что все это чушь собачья.

Однако Сэм знал, что он действительно ошибался. И поэтому за сорок дней до отплытия «Марка Твена» он пригласил Фаербрасса к себе.

— После того как я уеду, ты можешь начинать строить свой самовозгорающийся драндулет, если продолжаешь стоять на своем. Конечно, это значит, что тебе придется отказаться от поста главного инженера самого выдающегося дела рук человеческих — корабля. И дирижабль тебе придется использовать только для наблюдения, для разведки.

— Почему это?

— А как, во имя бронзовых яиц Ваала, он еще может быть использован? Он же не может опуститься на Башню или еще куда-нибудь, верно? Согласно Джо Миллеру, горы крутые, пляжей нет. И…

— Откуда Джо известно, что там нет пляжей? Море покрыто туманом. Все, что он видел, — это верхняя часть самой Башни!

Сэм так дымил сигарой, что стал похож на рассерженного дракона.

— Вполне логично предположить, что люди, которые сотворили море, не стали сотворять пляжи. Зачем им создавать такое место, где захватчики могут причалить к берегу? Да и незачем!