Маленькие, поросячьи глазки Джеффа заблестели, и он переспросил:

– Другая группа? И с чем это связано? А потом отдельная спальня?

Джез помнил: когда напиваешься до безобразия, у тебя появляется одно преимущество – ты можешь сказать все, что у тебя на уме. Если тебя достает какой–нибудь идиот, ты его посылаешь, просто и лаконично.

И без сомнения. Джефф был надоедливым идиотом.

Но в трезвом состоянии Джез не мог высказаться. О чем он очень жалел и считал это главным недостатком трезвой жизни.

Вместо этого он терпеливо объяснил:

– У Селесты все хорошо, у меня тоже. У нас все в порядке, честное слово.

Собрание закончилось. Все стали надевать свои плащи, собираясь разойтись.

– Выпьем кофе? – спросил Джефф, застегивая куртку.

– Не сегодня. – Джез проверил время на часах: полдесятого. – У меня встреча.

– Правда? – ухмыльнулся Джефф. – Надеюсь, не девица?

Джез понял, что иногда не обязательно напиваться.

– Пошел ты, Джефф, – ласково произнес он, – нельзя же всю жизнь быть таким болваном.

Когда в десять часов Джез появился в «Маршальском гербе», бар был забит до отказа, но было ясно, что Люсиль никто не слушал.

Незаметно проскользнув в дверь, Джез прошел вглубь комнаты, подальше от импровизированной сцены, заказал пинту кока–колы и сел в темном углу, где он мог остаться незамеченным и слушать Люсиль. Ему меньше всего хотелось ее смущать.

Хотя если она могла петь, пока группа накачавшихся пивом болельщиков «Бристоль Роуверс» выкрикивала и громыхала пустыми кружками по барной стойке, значит, у нее была довольно сильная воля.

– Эй вы, заткнитесь и дайте девчонке спеть, – перекричал шум хозяин заведения.

– Это барахло! – гаркнул один из болельщиков «Роуверс» с татуировкой вокруг шеи в виде колючей проволоки. – Скажи, пусть поет известное.

– Вроде Шер, – крикнул его приятель. – Или Мадонны, вот!

– И покажи сиськи, раз уж ты там. – Для выразительности татуированный стал громыхать огромным кулаком по стойке. – Да, давай! Сиськи! Сиськи! Сиськи!

Джез улыбнулся своим мыслям, сразу переносясь в старые времена, когда они играли в грязных пабах. Он скучал по тем временам больше, чем по поклонению и известности. Ему было любопытно, как Люсиль справится с этой ситуацией.

В следующий момент он инстинктивно пригнулся, потому что появилась Люсиль, но прятаться не было необходимости – ее внимание было полностью сосредоточено на Колючей Проволоке.

Она выхватила пустую кружку из его рук, вытащила его из–за барной стойки на сцену.

– Знаешь что, – сказала Люсиль в микрофон, – почему бы тебе самому не показать сиськи?

И без колебаний она начала исполнять «Ты самый сексуальный», известный номер, запомнившийся по «Толстому Монти».

Все в баре издали мощный рев одобрения. Колючая Проволока, в восторге от общего внимания, улыбался как идиот, тряс толстым животом и неуклюже отплясывал под музыку. Потом он расстегнул свою залитую пивом рубашку и бросил ее в собравшуюся вокруг сцены публику, что было встречено смехом и свистом, а Люсиль проговорила в микрофон:

– Черт, они больше, чем мои.

Когда Люсиль уже заканчивала выступление, кто–то пустил по кругу шляпу. Джез бросил в нее купюру в десять фунтов. Он видел, как несколько минут назад Колючая Проволока бросил в шляпу пару фунтов, а теперь затянул песню, явно стремясь обратно на сцену. Час назад он был как заноза в заднице. Теперь стал самым ярым поклонником Люсиль.

Джез покачал головой, молча восхищаясь ею. Это был правильный подход к буйной публике. Люсиль действовала безошибочно.

Она заметила его, когда подошла к барной стойке, чтобы выпить.

– Как давно ты здесь?

– Две минуты. – Джез пожал плечами, доставая мелочь из кармана джинсов. – Я только что пришел. Я закажу тебе что–нибудь.

– Лгун. – Люсиль неожиданно улыбнулась. – Я видела тебя в баре час назад.

– Боже, – вздохнул Джез, – из меня получился никудышный шпион.

– Верно. Но все равно можешь заплатить за меня. Мне «Гиннесс», пожалуйста.

Джез заказал «Гиннесс», а себе еще одну пинту кока–колы.

Наблюдая за ним, Люсиль спросила:

– Трудно приходить в бар и не пить спиртного?

– Нетрудно. Скучно. Живая музыка немного развлекает. – Он улыбнулся. – Ты хорошо справилась с ситуацией. И заполучила еще одного обожателя.

Люсиль приняла комплимент, печально покачав головой.

– Я справилась, но они победили. Мне пришлось играть музыку, которую им хотелось слушать.

– В таком месте у тебя нет другого выхода, – возразил Джез. – Поверь мне.

– Я знаю, ты прав. – Люсиль глотнула «Гиннесса». – Просто… если петь чужие песни, ничего хорошего не получится. Но никто не хочет слушать то, что пишу я. Я чувствую себя одной из тех, кто стоит в центре Броудмида и кричит о Иисусе и любви, которую он принес в нашу жизнь… А все бегут от них прочь, быстрее, чем произнесешь слово «псих».

– Песня, которую ты играла, когда я пришел, была одна из твоих? – спросил Джез.

– Да. Никто ее не слушал.

– Я ее слушал.

– И она была не слишком хороша. – Люсиль взглянула на него. – Верно?

– У тебя фантастический голос. Серьезно. Отличный диапазон, идеальная высота, настоящая глубина.

– Но сама песня все же барахло, – подсказала Люсиль. – Ничего, ты можешь говорить прямо. Обещаю, что не брошусь с Висячего моста.

– Ладно, – согласился Джез. – Она не была фантастически хороша.

– Правду. – У Люсиль было серьезное выражение лица. – Она была барахло.

Джез с неохотой признал:

– В общем, да.

Боже, правдивость не всегда приятна. Впрочем, что может быть хуже, чем лицемер и лжец?

– Спасибо большое.

Джез с ужасом понял, что в сияющих карих тазах Люсиль блестят слезы.

Он сразу почувствовал себя ужасно.

– Боже, теперь ты расстроилась…

– Я правда тебе благодарна, я не иронизирую. – Люсиль улыбнулась сквозь слезы. – Это как будто ты пришла в модельное агентство, а тебе сказали, что ты никогда не станешь моделью, потому что твой рост только четыре фута десять дюймов. Разве не понимаешь? – Она дотронулась до запястья Джеза, желая его утешить. – Значит, мне пора успокоиться. И прекратить попытки.

Это заставило Джеза почувствовать себя в миллион раз хуже. Определенно, честность не всегда была на пользу. Он растоптал мечты Люсиль, и это было непростительно. Он уже собирался объяснить ей, что, когда начинал, ему практически ежедневно говорили, что его музыка барахло, но его опередил Колючая Проволока.

– Классная музыка, детка, все было супер! Она у тебя соображает. – Обдав их обоих пивными парами, он одобрительно хлопнул Джеза по плечу. – И вообще хороша. Тебе повезло, парень.

– Вообще–то… – начала Люсиль.

– Дайте я вас угощу! Пинту, приятель?

– Спасибо, но я уже пью. – Джез кивнул на свой стакан, все еще полный на две трети.

Колючая Проволока взирал на него с ужасом:

– Что это? Кока–кола? Черт возьми, приятель, брось это пойло. Эй, Донк, принеси нам пару пинт «Стеллы»!

– Правда не надо, – сказал Джез. – Я не пью.

Окончательно озадаченный. Колючая Проволока произнес:

– Э? Ты кто, педик?

– Я алкоголик.

Это было выше понимания Колючей Проволоки. Он затряс своей бритой головой.

– Да, но ты же можешь выпить по одной, верно?

Конечно, это было именно то, что Джез не мог сделать. Раньше чем ты произнесешь слово «рецидив», только–одна превратится в уже–пятьдесят.

– Слушай, – весело предложил Джез, – можно я тебя угощу? Нам все равно надо уходить через пять минут. – Он быстро заказал и заплатил за пинту «Стеллы».

– Твое здоровье, парень. – Колючая Проволока был рад, что они разобрались в ситуации; он заявил: – Чертовски хорошо поет эта девочка, верно? – Сильно пихнув Люсиль, он продолжил: – Мы думали, ты будешь петь всякое барахло, но ты оказалась в полном порядке. Эй, дай–ка нам автограф, детка, вдруг станешь знаменитой.