– Давай–ка скинем это. – С громким шуршанием Джез снял полиэтиленовый плащ. – Почему бы вам двоим не усесться поудобнее и не поболтать? Хорошо провела отпуск, Мейв?

Мейв навещала свою огромную, разросшуюся семью в Дублине. Она любовно посмотрела на Джеза и сказала:

– Отлично, милый. Просто замечательно. Потом я все тебе расскажу. Вы–то чем заняты?

Фи и Джез тактично направились к двери. Фи держала в руках красное бархатное платье.

– Мне нужно закончить подшивание.

– А у меня встреча, – сообщил Джез. – Вернусь к восьми вечера.

Не было необходимости объяснять: все знали, какую встречу имел в виду Джез.

– Славный мальчик, – одобрительно кивнула Мейв, прекрасно зная, что это выводит его из себя.

– Перестань, – вздохнул Джез. – Если ты опять назовешь меня «славным мальчиком», мне придется тебя уволить.

– Ха, – произнесла Мейв, подмигивая Сюзи и Фи. – Посмотрим, как у тебя это получится.

– Ты должна была раньше сообщить мне о Бланш, – упрекнула Мейв, когда они остались вдвоем со Сюзи. – Ты же знаешь, я бы сразу вернулась.

– И испортила бы себе отпуск. – Сюзи смотрела на нее с пониманием. – Именно поэтому мы тебя не известили. Со мной все хорошо, правда. – Она улыбнулась. – Но я рада, что теперь ты здесь.

Мейв снова крепко ее обняла – именно этого Сюзи не хватало в течение всего ее детства. Объятие растянулось на несколько минут, ощущение было божественным, и как раз это ей и было нужно. Наконец Мейв отпустила ее и ободряюще сказала: – Знаешь, дорогая, сегодня утром я выбрала для тебя маленький подарок! Небольшой пустячок, чтобы поднять тебе настроение.

Сюзи давно открыла истину: можно кого–то безумно любить, но все же испуганно вздрагивать, услышав знакомые слова, произнесенные этим человеком. Она мысленно приготовилась к худшему, а Мейв тем временем склонилась над своей сумкой и приступила к серьезным раскопкам. Страсть Мейв к благотворительным магазинам не представляла бы особую проблему, если бы не ее безудержное желание делать «маленькие подарки», которые она покупала без малейших колебаний.

– Мейв, не надо было, – обронила Сюзи, хотя Мейв обычно игнорировала подобные замечания.

– Глупости! Как только я увидела ее, поняла, что она должна быть твоей. – Мейв поцеловала Сюзи и стала с гордостью наблюдать, как спадает оберточная бумага.

Это была брошь. Огромная брошка из люцита с фотографией Донни Осмонда внутри. Донни обнажил зубы в одной из своих незабываемых улыбок и держал в руках букет красных роз, которые подозрительно смахивали на искусственные.

В глазах Сюзи снова появились слезы. Она была тронута заботой, но в то же время озадачена.

Почему? Почему эта брошь должна быть моей?

– Разве у него не прекрасные глаза? – радостно проговорила Мейв. – Говорю тебе, это было знаком судьбы–то, что я нашла ее в том магазине.

– Знак судьбы?

– Конечно, разве не ты рассказывала мне на прошлой неделе о полицейском, который, по твоим словам, «просто мечта». Что еще ты говорила о нем? – Мейв подняла брови, ожидая, пока Сюзи вспомнит. Когда Сюзи пожала плечами и покачала головой, Мейв продолжила: – Ты сказала, что у него глаза, за которые можно умереть, прекрасные синие глаза. Видишь, я сразу подумала, что брошка идеально подходит. – Она подняла палец. – А потом и остальное совпало.

– Продолжай, – сказала Сюзи, вполне уверенная в том, что у Донни и его пятисот братьев были большие карие глаза. Хотя она не так стара, чтобы помнить.

– Ладно, потом Донни Осмонд был поп–звездой, а ты от них без ума! – Мейв победно подняла второй палец. – Разве это не еще одно совпадение?

– Я без ума от поп–звезд??

– Эй, но ты же вышла замуж за Джеза, верно?

Вот, оказывается, в чем было дело. Сюзи про себя улыбнулась. Если Джеза называли поп–звездой, он просто выходил из себя.

Но было очевидно, что Мейв не терпится рассказать о третьем совпадении.

– Я вышла замуж за Джеза. Конечно, это так. А что еще, Мейв?

– Смотри, что он держит! Красные розы! А ты как раз собираешься похоронить свою мать!

– Я не заказывала красных роз для венка, – напомнила Сюзи.

– Да, но на тебе будет то красное бархатное платье, верно? – Мейв захлопала в ладоши в восторге от своей проницательности. – А разве цвет роз не совпадает по тону с платьем? Говорю тебе, брошь идеально подходит.

Все было именно так. Сюзи поняла, что вынуждена надеть брошь. Коль скоро пятилетний ребенок вручил матери значок с надписью «Лучшая в мире мама!», то остается только прицепить его к груди, скрестить пальцы на удачу и молиться – усиленно, – чтобы окружающие поняли этот демарш.

– Мне она нравится. – Она снова обняла Мейв. – Я тебя люблю.

– Сделаю нам по чашечке чая, и ты мне все расскажешь, – сказала Мейв. И сурово добавила: – Но сначала надень на себя что–нибудь.

– Но мне не холодно, – возразила Сюзи.

– Это неприлично: танцевать в белье перед Джезом.

– Я не танцевала. И это не белье. И потом, я же плаваю в бикини в бассейне Джеза, и ты не поднимаешь из–за этого шума.

– Совсем другое дело, – объявила Мейв.

– Это глупые предрассудки, если тебя интересует мое мнение.

– Слушай, ты же не видишь Фи скачущей по дому в полуголом виде на глазах у Джеза, верно? Потому что так не принято, вот почему. Это называется «соблюдать приличия», – сказала Мейв. – А так ведут себя только распутные девки.

– Мейв, ты знаешь мое отношение к Фи. Она чудесно ко мне относится, и я ужасно ее люблю. Но мы с ней похожи только в одном – много лет назад мы обе были достаточно глупы, чтобы выйти замуж за Джеза. Согласись, – продолжала Сюзи, – кроме этого факта, мы с ней совсем не похожи.

Мейв пристально посмотрела на загорелую грудь, выглядывающую из спортивного топа от Донны Каран.

– Хочешь сказать, ты распутная девка, а она нет?

* * *

В возрасте восемнадцати лет Джез Дрейфусс арендовал гараж у отца Фи. Ему и его команде нужно было где–то репетировать, так чтобы на них не орали каждые десять минут, требуя, чтобы они играли потише. Гараж был в сотне ярдов от дома, а отец Фи был глух как пень, поэтому шум, который они производили, совсем его не беспокоил.

Фи это расстраивало, потому что их грохот полностью заглушал ее любимые пластинки Энии, но Джез и его парни платили за пользование гаражом, поэтому она не могла жаловаться. И хотя Фи видела их только на расстоянии, она не могла удержаться от мысли, что солист – естественно, Джез – выглядел совсем неплохо. Неряшливый, с длинными волосами и со множеством серег в ушах.

Фи уже была неспособна погружаться в свою нежную музыку и все время отвлекалась от экзаменов по банковскому делу, к которым должна была готовиться: очень скоро она обнаружила, что ей хочется пойти в гараж, когда там репетируют парни. Скоро она привыкла к их тяжелому року, некоторые песни стали ей казаться совсем неплохими. Иногда она относила им кофе, держа ручки кружек, как кастеты, и проливая половину содержимого, еще не дойдя до гаража, но отказывалась использовать поднос, потому что однажды, когда она это сделала, барабанщик Кен вошел в роль королевы–матери и пропел:

– А, поднос, какое милое обслуживание.

Джез был единственным, кто не стал смеяться над ней. Фи ужасно покраснела, а он отбросил назад свои длинные светлые волосы и сказал сочувственно:

– Не обращай на них внимания, не стоит того, они просто компания придурков.

Она сразу же безнадежно в него влюбилась.

За следующие несколько месяцев Фи постаралась стать необходимой для группы. Она заменила целый кафетерий, снабжая музыкантов сандвичами с беконом и бесконечными кружками чая. Она таскала усилители из фургона и обратно, убирала пустые банки из–под светлого пива и старательно вышивала новое название группы «Шаровая молния» на спинах их джинсовых курток, используя нитки огненных оттенков – красный, оранжевый и охру. Еще она часами расклеивала афиши собственного сочинения, которые рекламировали их предстоящие выступления в Бристоле и окрестностях.