К реке понеслись на лошадях люди в лохматых шапках, это подошёл Третий кавказский корпус.

Фонтаны в реке всё учащались. Над переправой, как ястреб, вился аэроплан, металлически поблёскивая крыльями. Люди на переправе лихорадочно спешили. Какой-то конный, вероятно, один из командиров, то приближался к мосту, то галопом скакал назад. Длинной вереницей подъезжали к переправе запряжённые шестериком полевые орудия, фуры Красного креста, и шла пехота, поблёскивая штыками.

Командир батареи, похожий на Нахимова, не отрывая глаз от бинокля, что-то показывал рукой подошедшему к нему офицеру в сторону белевших холмов.

— Без телефона работаем, — сказал он.

— Какой уж тут телефон, когда всё на ладони, — отвечал офицер и беспокойно прибавил: — Ой, не успеют перейти, смотрите, как нащупывает!

И в самом деле, фонтаны воды взяли мост в вилку и, поднимаясь то справа, то слева от моста, всё ближе и ближе подходили к нему.

— Вон, вон, смотрите, упал!

Видно было, как одна лошадь с всадником от близко ударившего снаряда шарахнулась и, свалившись в воду, поплыла, кругообразным движением поворачивая назад к берегу.

Вдруг середина моста, где особенно густа была толпа, разломилась, и вместе с красной вспышкой огня полетели вверх обломки досок. Вода покрылась чёрными точками лошадиных и человеческих голов. Люди и лошади барахтались или безжизненно плыли вниз по течению, уносились быстро водой.

Люди, очутившись на той половине моста, беспокойно спешили к берегу, а оставшиеся на этой в нерешительности остановились и, спутавшись, стали поворачивать назад.

Видно было, как перешедшие реку разбегались по берегу, припадали к земле, и скоро замелькали беззвучные вспышки дымков.

А навстречу с бугра скатывались вниз и стреляли люди в сине-зелёных шинелях.

Над разорванным мостом поднимался столбом дым. Мост горел. Неприятельские снаряды, подымавшие фонтаны воды, перекидывались уже за реку. Налево от толпившейся на шоссе пехоты взлетел фонтан из камней и земли.

Послышался близкий удар. Потом такой же чёрный фонтан взлетел шагах в ста от батареи.

— Тяжёлая!.. — беспокойно сказал командир. — Отойдёмте-ка сюда.

Валентин продолжал стоять и смотреть, машинально потягивая из потухшей трубки.

Львов, тревожно оглядываясь, ждал, где упадёт следующий снаряд.

— Валентин, пойдём отсюда.

Валентин, не отвечая, продолжал стоять.

— Господа офицеры, не надо рисковать! — крикнул командир.

Грохот орудий и взрывов всё усиливался. Около крайнего орудия, стоявшего между двух молодых сосен, засуетились люди с носилками. Лошади от близко упавшего снаряда неслись под гору к мосту.

— Валентин, — крикнул Львов, — тебя убьёт там, слышишь!

— Это не имеет значения, — ответил Валентин. Он пошёл было, но вдруг посмотрел на свои руки и сказал: — Трубку потерял.

— Что ты, с ума сошёл, какая теперь трубка! — и Львов, пригибаясь, бросился бежать.

— Нет, трубка должна жить, — проговорил Валентин и крикнул Львову: — Ты её отдашь моему приятелю Митеньке Воейкову, он любит вспоминать прошлое.

И Валентин стал искать трубку в траве.

В ту же самую секунду раздался оглушающий удар, как будто раскололась и ахнула вся земля. Львов почувствовал, как дохнуло на него горячим порывом ветра и отбросило далеко на землю.

Когда он оглянулся в сторону взрыва, то на том месте, где стоял Валентин, ничего не было.

И только солдат-артиллерист нашёл потом трубку, опалённую белым налётом.

— Он нарочно там стоял, — сказал командир. — Что за странный человек!

Войска, перешедшие через реку, закрепились на том берегу, и видно было, как они, вставая с земли, начинали перебегать вперёд, стреляя на бегу, а солдаты в синих шинелях повернули назад и бежали в гору. Наша батарея замолчала.

— Что такое? — крикнул командир.

— Ваше благородие, снарядов больше нет, — ответил бородатый артиллерист.

— Сволочи! Голыми руками заставляют брать!

Преследование австро-германских войск во второй половине октября после ивангородской операции, как сказано, задержалось благодаря разрушенным противником железным дорогам и мостам.

Войска были обессилены.

Но ставка выбрала этот момент для перехода русских армий в общее наступление.

Французское командование в своих интересах толкало русскую ставку на более глубокое вторжение в Германию, в поход на Берлин.

Это отвечало также империалистическим стремлениям царского правительства, которое боялось внутренних осложнений в случае затяжной войны и желало захватить инициативу в свои руки.

Гинденбург же собрал три группы войск широким фронтом от Карпат до Восточной Пруссии, чтобы предупредить это наступление. Причем главный удар он решил нанести Девятой армией Макензена в правый фланг русского наступления.

19 октября началось контрнаступление армии Макензена в составе пяти с половиной корпусов и шести кавалерийских дивизий. Но Макензен двинул в дело свои корпуса, когда остальные части, например, Бреславльский корпус, ещё не заняли назначенных им мест. Этот скороспелый шаг значительно усложнил операцию, так как русские, как немцы на Марне, почувствовали план противника и успели приготовиться. Главная масса германских войск, подойдя к Кутно, встретила вместо одного Пятого сибирского — два с половиной корпуса.

5 ноября верховный главнокомандующий послал командующему северо-западным фронтом Рузскому телеграмму:

«Передайте от моего имени всем командующим армиями и через них остальным начальникам, что я считаю наше стратегическое положение хорошим. Наступил час, когда все до единого должны напрячь свои силы, дабы наш переход в общее наступление увенчался успехом».

Но германцы после сражения у Кутно прорвались между Первой и Второй армиями и хлынули, широкой волной на Стрыков, Брезины и Тушин, обходя правый фланг наших войск и заходя им в тыл.

Ставка предполагала, что немецкие войска, прорвав фронт; окажутся в мешке.

Это было так соблазнительно легко, что общество, всколыхнувшееся было против реакционной политики власти, поколебавшись некоторое время, решило ждать.

В Варшаве было уже заготовлено шестьдесят поездов под пленных. Но дело повернулось иначе: благодаря прорыву связь между командующим фронтом и Второй и Пятой армиями была прервана. Эти армии понесли до семидесяти процентов потерь; попытка наступления Шестого корпуса, на который возлагали большие надежды, не удалась, а Пятый сибирский корпус, понёсший огромные потери, оставшийся без оружия и без снарядов, оказался вовсе негодным к наступлению.

Спешно сформированный ловичский отряд, которому главное командование предназначало почётную роль — затянуть мешок у Брезины — Тушин, где прорвались немцы, — был смят и рассеян, так как Пятый корпус, который должен был подойти к нему на помощь, сам был разбит и обескровлен.

10 ноября начальник штаба верховного главнокомандующего Янушкевич, крайне встревоженный создавшимся положением, по прямому поводу говорил с Рузским:

— Я удивлён. Я предполагал, что наступление отряда привело к успешному результату, предполагал, что части Пятой армии, в частности, Пятый корпус, освободились и могут поддержать Девятнадцатый и Второй сибирский корпуса. Тогда, при условии развязки у Брезины — Тушин, было бы всё сомкнуто.

В результате боёв Двадцать пятый запасный немецкий корпус, Третья гвардейская дивизия и кавалерийский корпус Рихтгофена, окружённые русскими, прорвались на север, отбросив слабую Шестую дивизию, и вновь обратились фронтом против русских.

В средних числах ноября с французского фронта германцы перебросили четыре корпуса подкреплений и постепенно оттеснили русских за Раву и Бзуру.