— Монумент здесь ни при чём, — сказал Скагга. — Люди не пришли на наш Весенний Обряд из-за страха перед новым нападением лесовиков.

Джара кивнула.

— Думаю, это так.

Ани считала, что дело не в чём-то одном, а во всём сразу.

— В любом случае, что мы будем делать? Община скотоводов в упадке, а мы являемся их старейшинами. Что мы им скажем?

— Мы должны устоять перед искушением вести себя так, будто лучшие времена уже настали, — сказал Скагга. — Прошло несколько дождей, вот и всё. Это может быть всего лишь короткая передышка в долгой засухе. Пока мы не будем уверены в своём будущем, нас следует продолжать нормирование и подавать на пиру меньше мяса.

— Значит, наш Обряд Середины Лета станет ещё менее привлекательным.

— Зато мы сбережём остатки нашего тающего стада.

— Могу я предложить другой подход?

— Пустая трата времени.

Кефф бросил на Скаггу раздражённый взгляд и сказал Ани:

— Конечно, можешь. Прошу, продолжай.

— Спасибо. — Она перевела дух. — Наш Обряд Середины Лета всегда был главным событием года для Великой Равнины и её окрестностей. Церемония, пир, сказители и Гуляния. Люди часто говорят, что это было самое захватывающее время в их жизни.

— И что с того? — буркнул Скагга.

— Прекрасные луга Великой Равнины лишь половина нашего процветания. Другая половина — это то, что мы получаем благодаря тому, что торговцы приходят к нам, а не мы к ним. Кремни и всё остальное, что нам нужно для обмена, привозят сюда, и их меняют на то, чего, в обычные времена, у нас в избытке. Это наш скот. Мы должны снова привлечь людей.

— Иначе нас ждёт медленное угасание, — вставила Кэй.

Наступило короткое молчание. Скагга открыл рот, чтобы заговорить, но Кефф его опередил.

— Думаю, мы тебя уже достаточно выслушали, Скагга. Я считаю, ты прав. Сейчас не время тратить столько сил на организацию грандиозного праздника. Боюсь, на него никто не придёт.

Ани потерпела поражение. Верх взяла робость. Она вежливо откланялась.

У неё оставалась ещё одна надежда.

Она прошла через деревню и направилась через равнину к Монументу.

Джойа была со жрицами, они разучивали песни. Ани услышала, как она говорит:

— Мы должны начинать каждое слово вместе и заканчивать каждое слово вместе. Нужно не только петь, но и слушать друг друга.

«Моя дочь, вечно стремящаяся к совершенству», — с нежностью подумала Ани.

Она слушала, как жрицы запели снова, и была поражена, какой разительной оказалась перемена, когда они начали и закончили слова в унисон. Это было почти волшебство.

Джойа заметила Ани и, когда песня закончилась, сказала:

— На сегодня достаточно. Все молодцы.

Жрицы разошлись, а Ани и Джойа сели на землю поговорить. Ани рассказала ей о только что закончившемся совете старейшин. Джойа, что неудивительно, согласилась с Ани.

— Нам нужно полностью перестроить Монумент, — сказала она. — Только так он будет выглядеть достойно. И мы могли бы это сделать. Но Элло всё время говорит «нет».

— Давай пойдём вместе и попросим её ещё раз, — предложила Ани.

Они пошли в хижину Элло. Та лежала, но была в полном сознании.

— В эти трудные времена мы должны ожидать меньшего, — сказала она, когда Ани и Джойа изложили свою просьбу. — Мы не можем иметь всё, что хотим. Жрицы должны сократить свои обряды и больше времени проводить, собирая дикие коренья.

Джойа рассердилась.

— Жрицы существуют не для того, чтобы собирать еду! — сказала она. — Мы здесь, чтобы считать дни года и передавать знания, накопленные поколениями наших предков.

— Да, и мы снова будем это делать, но не сейчас.

— Засуха подходит к концу…

— Оставьте меня. Я устала.

Ани и Джойа с досадой уставились на Элло, но ничего не могли поделать.

Они ушли.

*

В конце дня, когда уже темнело и становилось трудно полоть борозды, Дафф неспешно приходил по берегу реки к ферме Яны и в сумерках болтал с Пией. Однажды вечером он сказал ей:

— Могу я задать тебе вопрос?

— Если хочешь.

— Довольно личный вопрос.

— Не знаю. Попробуй.

— Как думаешь, сколько времени тебе понадобится, чтобы пережить смерть Хана?

Это прозвучало очень прямолинейно. Она не ответила сразу.

— Я тебя смутил? — спросил он.

— Нет, — сказала она. — Это хороший вопрос, который я давно должна была задать себе сама.

Он молча ждал.

Через некоторое время она произнесла:

— Я никогда не забуду Хана и всегда буду его любить. Настоящий вопрос в том, смогу ли я полюбить кого-то ещё. — Она снова замолчала. Затем добавила: — Кого-то вроде тебя.

Он удивился.

— Ты это серьёзно?

— Кого-то доброго, сильного и любящего меня настолько, чтобы рискнуть жизнью ради спасения меня и моего ребёнка из огня, — сказала она.

Он был явно доволен.

— Кого-то, кто по утрам завязывает шнурки на обуви своей старой тёти, — добавила она.

Он рассмеялся.

— Кто тебе об этом рассказал?

— Моя мать. Она также просила меня открыть сердце для новой любви.

— Как думаешь, ты сможешь?

— Не знаю, но я хочу попробовать. Но если я пойму, что не могу, боюсь, ты будешь опечален.

— Не так, как если ты совсем не дашь мне шанса.

— Тогда, хорошо.

— Хорошо?

— Да, хорошо.

Он выглядел так, словно не был уверен, что делать дальше. Помолчав, он спросил:

— Можно тебя сейчас поцеловать?

— Да.

Поцелуй был нежным, но долгим. Его губы были мягкими, а кожа приятно пахла. Он гладил её волосы, она коснулась его бороды. Она почувствовала волнение, тёплой волной разлившееся по телу. Ощущение, которое она почти забыла.

Когда они наконец оторвались друг от друга, она сказала:

— Ох, как это было прекрасно.

Он улыбнулся.

— Да, — сказал он. — Прекрасно.

*

За день до Пастушьего Обряда Середины Лета Джойа застала свою мать в подавленном настроении.

— Всё будет так же плохо, как на Весеннем Обряде, если не хуже, — сказала Ани. — Посмотри вокруг. Сколько здесь торговцев?

— Двенадцать, — ответила Джойа. — Но они всё ещё прибывают.

Один из торговцев услышал их и сказал:

— Все ушли на пир к земледельцам.

Говорившим был мастер по кремню Эл.

— Но не вы, — заметила Ани.

— Я так далеко ходить не могу. А многие могут.

— Кто-то сказал мне, что у земледельцев не так много еды для пира, — сказала Джойа.

Эл пожал плечами.

— Может, и нет, но людям любопытно самим всё разузнать.

— Что ж, мы здесь, и завтрашний обряд будет прекрасен.

Так и было. Репетиции научили жриц петь как единое целое, а не просто более или менее одновременно. Это превратило музыку в нечто совершенно иное, и немногочисленные зрители слушали с изумлением и восторгом, раскрыв рты. Появление солнца и его медленный восход над краем земли были так же трогательны, как и всегда. Жаль только, что так мало людей было здесь, чтобы это увидеть.

Джойа пошла в хижину Элло, чтобы рассказать ей, как всё хорошо прошло, но Элло уже была мертва. Её голова покоилась на подушке у огня, глаза были полуприкрыты, словно она задремала. Джойа пыталась нащупать пульс, но его не было.

Она не могла испытывать сильной печали. Элло всегда была против неё. Она почувствовала, что с плеч упал тяжёлый груз.

Это означало большие перемены для жриц. Будет новая Верховная Жрица, и, вероятно, ею станет Джойа, хотя такие вещи нельзя было считать само собой разумеющимися.

На следующий день жрицы сожгли тело Элло внутри земляного круга и пели погребальные песни, пока её дым поднимался в воздух над Монументом.

После этого они поздно завтракали в трапезной. Сэри, всё ещё маленькая и худенькая, но уже не робкая, подошла к Джойе и сказала:

— Мы все хотим, чтобы ты стала Верховной Жрицей. Никто не возражает. Ею должна стать ты.

— Позволь мне поговорить с ними, — сказала Джойа.

Сэри забеспокоилась.

— Ты не хочешь быть Верховной Жрицей?