Ани ходила среди толпы с двумя другими старейшинами, Кеффом и Скаггой, высматривая признаки раздора. Торг обычно шёл добродушно, но мог и обернуться ссорой, и задачей старейшин было поддерживать мир.

Понятие «старейшина» было расплывчатым, люди входили в совет и покидали его без всяких церемоний. Кефф считался предводителем и звался Хранителем Кремней, потому что отвечал за общинный запас частично обработанных кремней, хранившихся в охраняемом здании в центре Излучья. Скагга был в совете, потому что возглавлял большую семью и обладал сильным характером, порой слишком сильным, по мнению Ани. Саму Ани в народе считали мудрой, хотя она бы назвала себя просто здравомыслящей. У неё были братья и сёстры, все младше её, и после её смерти они тоже могли стать старейшинами.

Власть старейшин над общиной скотоводов была мягкой. У них не было способов заставить кого-то повиноваться, но тот, кто шёл против их воли, навлекал на себя всеобщее осуждение, а с этим было трудно жить. Поэтому их решениям обычно подчинялись.

Ани верила, что счастье её детей и будущих внуков зависит от процветания и благополучия общины, поэтому свою работу в совете старейшин она считала частью долга перед семьёй.

Она была уже беременна Ханом, когда её бесстрашного мужа, Олина, до смерти затоптала корова, и она осталась одна с тремя детьми. Все думали, что она найдёт другого мужчину, чтобы разделить с ним ношу и ложе. Все-таки она была ещё молода, весьма миловидна и пользовалась всеобщей любовью на Великой Равнине. Одиноких мужчин среднего возраста всегда хватало, ведь многие женщины умирали при родах, но Ани отвергла всех поклонников. После Олина она не могла полюбить снова. Она и сейчас представила его, шагающего по равнине, с его густой светлой бородой, и от этого видения на глаза навернулась слеза. «Я однолюбка, — говорила она порой, — для меня существует лишь одна настоящая любовь».

Она радовалась за Ниин и Сефта. Он казался славным парнем. Добросердечным, хоть и неотёсанным, но достаточно умным, чтобы быстро учиться. К тому же, надо признать, он был чертовски красив. Высокие скулы, тёмные глаза и прямые, почти чёрные волосы. «Я буду очень рада, если эти двое подарят мне внука», — думала она.

А вот за Джойю душа у неё была не так спокойна. С виду Джойя была счастлива с семьёй и друзьями, приветлива с окружающими, но в глубине души она была неусидчивой и вечно чем-то недовольной. Казалось, она ищет чего-то, сама не зная что. Впрочем, может, это просто переходный возраст.

Хан был весёлым мальчиком, особенно теперь, когда у него появилась собака. Ему нравилась Пиа, но они, конечно, были слишком юны для любви. Детская дружба иногда перерастала во взрослую любовь, но нечасто, и Ани надеялась, что в этом случае такого не произойдёт, ведь Пиа была из земледельцев, а любовь между земледельцами и скотоводами часто приводила к беде.

Оглядываясь по сторонам, она снова заметила, что среди торгующих нет мужчин-земледельцев с татуировками на шеях. Почему они остались дома? Что они задумали? Она невзначай, будто в светской беседе, спросила об этом нескольких женщин из народа земледельцев, но те, казалось, ничего не знали.

Помимо скота, вокруг торговали разной едой, кремневыми орудиями, кожей, глиняной посудой, верёвками, луками и стрелами.

Скотоводы, как хозяева праздника, были в выигрыше. Все остальные привозили к ним свои товары для обмена, порой издалека. В знак благодарности за эту привилегию скотоводы в конце праздничного дня устраивали для всех собравшихся пир.

Она заметила маленькую Пию, предлагавшую для обмена козий сыр, как мягкий свежий, так и твёрдый, который может долго храниться. Рядом с Пией стояла женщина, вероятно, её мать. Ани поздоровалась с Пией и сказала женщине:

— Я Ани, мать Хана. Да улыбнётся вам Бог Солнца.

— И вам того же, — ответила женщина. — Я Яна. Спасибо, что накормили вчера Пию и Стама.

— Хану понравилось играть с Пией. — Про угрюмого Стама Ани упоминать не стала.

— Пиа любит Хана.

Пиа смутилась.

— Мама! Я не люблю Хана. Я ещё слишком мала для любви.

— Конечно, — сказала Яна.

Ани улыбнулась.

Яна сказала:

— Попробуйте мой сыр. Это вас ни к чему не обязывает. — Она протянула Ани кусок мягкого белого сыра на листке.

— Спасибо. — Люди Великой Равнины не доили коров, потому что от коровьего молока им становилось дурно. Но земледельцы умели делать из козьего молока сыр, и он считался лакомством. Ани съела кусочек и сказала: — Очень хорош. Хотите два куска кожи, достаточно больших, чтобы сшить башмаки?

— Да. За это я дам вам большую меру сыра.

— Я пришлю кого-нибудь с кожей.

— Хорошо.

Появился мальчик-посыльный и позвал троих старейшин на разбирательство. Он привёл их туда, где гончар предлагал свой товар. Недовольный мужчина держал большой горшок, со дна которого капала вода.

Увидев троих старейшин, гончар тут же выпалил:

— Сделка заключена — он не может от неё отказаться!

Мужчина возразил:

— Горшок течёт!

— Он отлично подходит для хранения зерна или дикой репы. Я не говорил, что он для воды.

Ани спросила гончара:

— Что ты получил за горшок?

— Три стрелы. — Гончар показал ей три стрелы с острыми кремневыми пластинками в наконечниках.

Мастер, делавший стрелы, сказал:

— Они безупречны.

Ани заметила, что гончар был низким и круглым, а мастер, изготавливающий стрелы, — высоким и худым. Они походили на те вещи, над которыми работали. Ей пришлось сдержать улыбку.

Она повернулась к гончару.

— Ты сказал ему, что горшок не держит воду?

Гончар виновато потупился.

— Может, и сказал. Не помню.

Мастер по стрелам сказал:

— Ты мне ничего не говорил. Если бы сказал, я бы не отдал тебе три хорошие стрелы.

Ани отвела Кеффа и Скаггу в сторону для совета.

Скагга сказал:

— Этот гончар явный обманщик. Он пытался сбыть бракованный товар. Он нечестен.

Кефф сказал:

— Это плохо для нашей репутации, если людям будет сходить с рук торговля некачественным товаром.

Ани согласилась.

Она повернулась к гончару и сказала:

— Ты должен вернуть стрелы, а он вернёт тебе горшок.

— А если я откажусь?

— Тогда можешь собирать свой товар и убираться домой, потому что никто не станет с тобой торговать, если ты пойдёшь против нашего решения. Люди сочтут тебя нечестным.

Скагга вставил:

— И будут правы!

— Ох, ладно, — сказал гончар. Он отдал стрелы и забрал горшок.

Ани сказала:

— Если хочешь продать этот горшок, скажи людям, что он не для жидкостей, и поэтому ты отдаёшь его дёшево.

Гончар неохотно хмыкнул в знак согласия.

К удивлению Ани, появилась взволнованная Джойа.

— Мама, ты должна пойти, — сказала она. — И Кефф, и Скагга. За мной, пожалуйста, это срочно.

Они последовали за ней.

— Что случилось? — спросила Ани.

— Произошла драка.

На Обряде часто случались споры, но старейшины делали всё возможное, чтобы предотвратить драки.

Джойа привела их к месту, где с полдюжины человек стояли вокруг груды наполовину обработанных кремней, словно ожидая, что будет дальше. У Ани возникло неприятное чувство, что это может быть связано с юным Сефтом.

Джойа сказала:

— Это Ког, отец Сефта. Я только что встретила Сефта, он шёл обратно к их шахте. Его лицо было всё в порезах, синяках и распухло, а сам он шёл, согнувшись пополам от боли, словно его ударили в живот. Он сказал, что его избил отец.

Ани спросила:

— Где сейчас Сефт?

— Он ушёл. Ему было слишком стыдно, что это произошло прилюдно.

Ког возмущённо заявил:

— Не ваше дело, как я наказываю непослушного сына! К тому же, он ударил меня. Посмотрите на мой нос. — Нос у Кога был в крови и сбит набок. — Это была честная драка, — с вызовом сказал он.

Двое верёвочников, которых Ани знала, стояли неподалёку, и теперь женщина, Фи, презрительно рассмеялась.