— Прошу прощения, сэр, — говорит он, — депутация, сэр. Я говорю за всех.

— Говори громче, — говорю я, едва сдерживая желание выбить ему зубы. — Тебе нечего бояться.

Он начал медленно, но то, что он говорил, шло от сердца и с одобрения его товарищей. К концу речи он уже почти кричал, а остальные поддакивали ему.

— Эт-то не по-людски, сэр, прошу прощения, — говорит он. — Мы исполняли свой долг, как сердца из дуба, сэр, под командованием капитана Гриллиса. А потом мы остались верны и пошли против старой «Калифемы», сэр. А теперь мы работали на вас как рабы, сэр, хотя вы и не настоящий офицер, прошу прощения, сэр. — Ей-богу, он ходил по тонкому льду, этот салага, но я сцепил руки за спиной и стиснул зубы. — Мы все это делали, и делали с охотой, — говорит он и наконец переходит к сути. — Но мы нанимались как моряки, то есть моряки на кораблях на море, а не под морем, что не по-людски, и не по-правильному, сэр. Ибо это значит идти в бой без флага! И подкрадываться так, как ни один англичанин не должен… снизу! — Он вздохнул и выпрямился, словно прибыв в порт после долгого и опасного плавания. — Вот и все, сэр! — говорит он и снова отдает честь.

— Так точно! — взревели его товарищи.

Я видел, что спорить с ними бесполезно. С таким же успехом можно было бы пытаться сдвинуть Гибралтарскую скалу, как умы моряков. Так что я сменил тактику.

— Никого не станут принуждать идти за мной, — говорю я. — Но я исполню свой долг перед Англией, даже если вы не хотите. И если никто не пойдет со мной на борт, то не возьметесь ли вы хотя бы за весла на шлюпке, что отбуксирует меня одного навстречу врагу?

На это они тут же шагнули вперед, тупые болваны. Никогда не обвиняйте британского моряка в последовательности. Итак, команда для шлюпки у меня была, но кто будет работать на помпах на борту «Планджера»?

— Флетчер, — говорит Рэтклифф у меня за спиной. — Я пойду.

— Это матросская работа, — говорю я.

— Разве? — говорит он. — Там нет ни парусов, ни такелажа! — он посмотрел на «Планджер».

— Но вы… — я искал тактичное слово, — вы не жалуете такие вещи.

— Если ты хочешь сказать, что я обосрался от страха, то так и скажи, — говорит он. — Но я служу своему королю.

Вот такой командой мы и отправились. Незадолго до одиннадцати, когда ночь стала по-настоящему темной, баркас с трудом отошел от верфи Стэнли и вытащил тяжелую тушу «Планджера» из затопленного сухого дока. Тот неуклюже поплелся следом, притопленный так, что над поверхностью едва виднелся самый верхний медный купол и скопление механических деталей.

Держать его на ходу и под контролем было отчаянно трудно, и на веслах у нас сидело восемь человек. Других судов на воде почти не было, и мы медленно обогнули Северную батарею и направились на юго-восток, к скоплению песчаных банок и островов, лежащих между Бостоном и открытым морем. Мы держались как можно дальше от огней города, и после более чем часа тяжелой работы наконец прошли по каналу между Говернорс-Айлендом по левому борту и огромной блестящей массой Дорчестерских отмелей по правому. Ближе подходить на баркасе я не собирался. Мы уже могли разглядеть смутные очертания мачт и скрещенных рей «Меркюра» примерно в двух милях от нас.

— Отставить! — скомандовал я, и мерное уханье весел прекратилось, и баркас заскользил до полной остановки под журчание воды из-под носа. Затем — стук! Черная громада «Планджера» догнала баркас и медленно ткнулась в его корму. Ночь для подводного аппарата была идеальной: штиль, мягкая погода и очень тихо. Сначала мы слышали только ветер и какие-то далекие крики птиц. Затем, очень слабо, донесся звук оживленных голосов и стук инструментов с расстояния почти в три мили, с северной оконечности Лонг-Айленда.

— Это новая батарея, — прошептал Рэтклифф. — Они устанавливают тяжелые орудия, чтобы завтра стрелять по кораблям Хау. Они работают уже несколько дней… как и мы.

— Похоже, они еще не совсем готовы, — говорю я.

И вот пришло время отвинтить верхний люк «Планджера» и спуститься внутрь. Я пошел первым, затем Стэнли, затем Рэтклифф. Сначала внутри было абсолютно темно, и круглый корпус качнулся, приняв наш вес.

— Спаси нас всех Господь! — пробормотал Рэтклифф и нервно рассмеялся. Интересно, была ли на его лице сейчас эта адская ухмылка.

— Нам нужен свет, — сказал Стэнли и попросил передать вниз фонарь. Последовала короткая возня и стук, и судно наполнилось запахом горячего сала. — Это уменьшает количество воздуха, но без него мы ничего не добьемся, — сказал Стэнли, и луч желтого света озарил узкое внутреннее пространство, словно сцену из ада кисти средневекового художника.

Когда большой медный люк опустился, и Стэнли завинтил его, и баркас отдал концы и оставил нас, мы трое оказались заперты в трубчатом пространстве около тридцати футов в длину и пяти с половиной футов в высоту. И пяти с половиной футов в ширину тоже, ибо внутри оно было совершенно круглым в поперечном сечении.

Аккуратный, блестящий беспорядок рукояток, механизмов и рычагов я уже описывал, как и трепет, охвативший меня при виде этой уникальной машины, олицетворявшей новую эру человечества. Но что отличалось от моих предыдущих путешествий на «Планджере», так это то, что была ночь, и мы шли на войну. Свет фонаря отбрасывал больше теней, чем чего-либо еще, и едва давал достаточно света, чтобы мы могли занять свои места, не споткнувшись о штанги, тросы, рычаги и стойки, занимавшие большую часть пространства, куда можно было бы поставить ногу, перемещаясь от одного конца зверя к другому. Так что мы ступали осторожно и двигались, как черные демоны в кошмарном сне.

Мы договорились, что Стэнли должен встать у руля и командовать, я — вращать гребной винт, а Рэтклифф — управлять помпами для всплытия и погружения и выполнять другие обязанности, на которые у нас со Стэнли не будет времени. В этом странном аппарате место рулевого было у любого из двух медных куполов, где рукоятки соединялись с длинными штангами, идущими вдоль внутренней части корпуса и действующими через водонепроницаемые валы на руль.

Наш план состоял в том, чтобы проделать как можно большую часть работы, идя в полупогруженном состоянии, так, чтобы был виден только верхний купол, но при этом мы могли бы обновлять воздух внутри через медные дыхательные трубки. Итак, Стэнли поднялся на несколько ступенек по короткой лесенке, которая была постоянным приспособлением под верхним куполом, и откинул для себя складную банку, на которой, упершись ногами в лесенку, он мог смотреть в стеклянные иллюминаторы и управлять, поворачивая рукоятки, контролировавшие руль.

Более того, у него был своего рода миниатюрный нактоуз, прикрепленный к внутренней стороне медного купола, с наспех отремонтированным компасом, а также прибором для измерения нашей глубины. Эти приборы были покрыты фосфоресцирующим составом, что позволяло Стэнли считывать их показания даже в кромешной тьме.

Мое место было на корме, где я сидел сбоку, обеими руками вцепившись в большую железную рукоятку, вращавшую винт. Это упражнение было определенно тяжелее гребли и, будучи непрерывным, медленно изматывало. Это была работа для самого сильного человека, какого только можно найти, и я не мог жаловаться, что она досталась мне. Правда, было смертельно скучно, и лучшее усилие, которое я мог поддерживать в течение длительного времени, продвигало нас вперед лишь со скоростью медленного шага.

Рэтклифф занял свое место на миделе у главных помп и отвечал за фонарь, так как он был единственным из нас, кому могло понадобиться передвигаться, и он также был менее всего знаком с внутренностями судна. Рэтклифф мне ни капельки не нравился, ни как человек, ни как товарищ. Этот тип был слишком хитер и к тому же фанатик, но в храбрости ему нельзя было отказать, ибо он был в ужасе от того, что мы делали, и вся его напускная бодрость и веселость испарились. Он съежился, когда люк опустился, и я даже слышал, как он всхлипнул. И все же он исполнял свой долг и ни разу не пожаловался.