— Надо же, — произнесла она с едкой усмешкой, — должно быть, сегодня базарный день. Поглядите, как сходится добрый народ за покупками!

Я прикусил губу. «Добрый народ» состоял в основном из мужчин: сотни, и все вооружены. У каждого за плечом висело какое-то длинноствольное ружье, а на боку — длинный тесак с широким лезвием.

— Мушкет и абордажная сабля! — сказал Сэмми, поднявшийся со шкафута от своих орудий. — Они дают залп, а потом бросаются в рубку. Сабля у них не как наша флотская: короче и шире, но рубятся они ею — чертям тошно!

За свою долгую морскую жизнь он побывал везде, в том числе и на Ямайке. Он вгляделся в собиравшихся на пляже мужчин. Мы были всего в нескольких сотнях ярдов от берега, и их было прекрасно видно. Он указал на высокие, прямые фигуры.

— Это, парень, не простые туземцы, — сказал он. — Это мароны! — Он решительно покачал головой. — Таких ладных молодцов вовек не сыщешь.

И, ей-богу, он был прав. Большинство из них были наги по пояс — они презирали шляпы даже в такой испепеляющий зной. Их наряд состоял из пары свободных штанов, пояса с абордажной саблей в ножнах и перекинутой через плечо сумы для пороха и пуль. Цветом кожи они были скорее медно-коричневые, чем черные, а их гладкие мышцы бугрились, как у атлетов. В них чувствовалась та самая идеальная готовность, с какой выходит на ринг призовой боец после месяцев тренировок.

В этот миг с носа донесся грохот и рокот: отдали якорь, и якорный канат вытравил дюжину морских саженей до дна. Едва он закрепился, люди «Леди Джейн» как одержимые бросились заводить шпринг (то есть перлинь) на якорный канат и провели его через один из орудийных портов к кабестану, чтобы мы могли развернуть наш бортовой залп в любую сторону несколькими оборотами кабестана. Харви не проронил ни слова: матросы и без того работали на пределе сил, завидев на берегу встречающий комитет.

Вскоре после этого на палубу вышел капитан Клауд, вырядившийся в свой лучший наряд. На нем было длинное пальто из синего сукна с рядами блестящих пуговиц, лучшая рубашка, шелковые чулки и туфли с серебряными пряжками, легкая шпага со сверкающим стальным эфесом и большая треугольная шляпа с серебряным галуном. При виде него его люди приосанились от гордости, хотя пот уже струился по его лбу от тяжести одежд.

Заметив капитана, Сэмми проворно, как козел, метнулся по сходному трапу на шкафут и занял пост у одного из шестифунтовых орудий, которое намеренно было заряжено порохом, но без ядра. Расчет стоял наготове с прибойником и пальником, а юнга ждал с новым патроном в ящике.

— Двадцать один залп в честь капитана, мистер Боун! — проревел Харви. — И троекратное ура от всей команды… Гип-гип-гип…

— Ура!

— Гип-гип-гип…

— Ура!

Бум! — грохнула шестифунтовка, и тяжелое эхо раскололо тишину бухты, вспугнув птиц с деревьев. Расчет перезарядил орудие с проворством заправских вояк.

— Гип-гип-гип…

— Ура!

И — бум! — снова ударила пушка. Сэмми громко рассмеялся, отдавая королевский салют — все двадцать один залп, — и воздух наполнился густыми клубами стелющегося дыма.

Зрелище было впечатляющим. Команда кричала «ура» снова и снова, лоцман заткнул уши пальцами, а люди на берегу прыгали, скакали, махали ружьями и палили в воздух от возбуждения; их редкие хлопки и щелчки казались жалкими на фоне зычного голоса шестифунтовой пушки.

В разгар всего этого капитан Клауд выпятил грудь и величественно помахал рукой, словно король Георг на смотре флота. Он поймал мой взгляд и прокричал сквозь шум:

— Черт меня подери, так-то лучше! Покажем этим паршивцам, что к чему, Флетчер, мой мальчик, ибо я не собираюсь красться сюда, как треклятая мышь!

И не спрашивайте меня, правильно ли он поступил. С одной стороны, он разрядил напряжение, нараставшее с обеих сторон. Наши люди и мароны теперь улыбались и смеялись, а не хмурились, поглаживая оружие. С другой стороны, он пробудил в маронах что-то дикое. Из-за домов на берегу донесся бой барабанов, появилось питье. Начались танцы и песни, а между группами пирующих мужчин сновали женщины, поднося еду и оказывая другие знаки внимания, чтобы их мужчины были довольны. Все это прекрасно, веселые мои ребята, но замечу, что именно мне предстояло сойти на берег в самый разгар этой гулянки.

Будь я командиром, я бы бросил якорь в море, принял покупателя на борт для переговоров, а затем позволил бы ему переправлять товар на берег по частям на лоцманском боте или на чем он там еще приплыл. Так для корабля не было бы никакого риска. Но Клауд и слышать об этом не хотел. Он уже торговал здесь раньше и утверждал, что его знают и ему доверяют. Короче говоря, он надеялся на дальнейшие дела. В любом случае, каковы бы ни были доводы, Клауд был полон решимости сойти на берег и вести дела напрямую с мистером Хьюзом, что мы и сделали.

Пока дым от его пушек медленно рассеивался над бухтой, капитан Клауд велел лоцману снова подозвать свой бот, чтобы мы с ним и с лоцманом могли сойти на берег. Когда пришел черед перелезать через поручни, я не стал притворяться, что рад этому. Лица у всех в команде были серьезные; Сэмми Боун на прощание пожал мне руку и сказал, что, случись что, он не позволит Кейт попасть в руки этих язычников. Я знал, как хорошо он ко мне относится, так что, полагаю, он хотел меня подбодрить этим утешительным упоминанием о спасении женщин от насилия.

Мы спускались за борт по-флотски: младшие первыми. Лоцман соскользнул вниз легко и грациозно, как пантера, я спустил свой вес, напрягая всю силу, а капитан Клауд пыхтел и кряхтел, как морж, и бормотал что-то себе под нос на каком-то безбожном языке (вероятно, на валлийском).

Гребцы налегли на весла и мигом доставили нас за полкабельтова до берега, где нас ждали сотни их соплеменников.

Вблизи мароны производили еще большее впечатление, чем издали. Никогда я не видел людей с таким видом атлетического изящества. Из них вышли бы первостатейные акробаты. Они были ниже меня ростом (как и большинство людей), но гибки и проворны. И они были свободными людьми и вели себя соответственно. Они разительно отличались от плантационных рабов, которых я встретил позже. Правда, к тому времени большинство из них уже были пьяны или на пути к этому, ибо ром лился рекой. Их женщины тоже были великолепны. Того же коричневого цвета, но одетые в большее количество одежд ярких расцветок. У них были стройные ноги и упругие груди, они громко смеялись и шутили с мужчинами, сверкая белыми зубами и красными губами. Клянусь Юпитером, я тотчас забыл о капризах и спеси Кэти и был бы совсем не прочь развлечься с одной-двумя маронскими девицами.

Но возможности не представилось. Среди всего этого веселья, царившего на пляже и вокруг полудюжины домов, мы увидели небольшую группу ожидавших мужчин. Один из них был белым, в темной одежде и круглой гражданской шляпе. Клауд одернул свой сюртук, вытер пот со лба и повернулся ко мне.

— Держитесь теперь за мной, мистер Флетчер, — сказал он, и мы вдвоем побрели вперед под палящим солнцем по мягкому, вязкому песку, в котором ноги тонули по щиколотку и который набивался в башмаки. Идти было тяжело, и мароны смеялись над нашей неуклюжестью. Сами они порхали по песку, словно по упругому паркету.

Пока мы шли, за мной увязались две или три смуглые девушки; они хихикали, болтали и предлагали ром и всевозможные фрукты, что было весьма мило. Но с обеих сторон нас сопровождал и отряд мужчин, выстроившихся ровно, как рота легкой пехоты. Эти господа, около дюжины, были абсолютно трезвы и держали мушкеты наготове. Отчасти это было для того, чтобы отгонять своих же, пытавшихся вести себя слишком дерзко, но на нас с Клаудом они тем не менее сверлили суровым взглядом.

И вот наконец мы оказались лицом к лицу с мистером Верноном Хьюзом и его приятелями, стоявшими на солнцепеке перед ступенями, что вели на веранду самого большого дома на пляже. Дом этот был не более чем шатким бревенчатым сараем, но в здешних краях, вероятно, сходил за ратушу.