– Слева – одноклеточный микроорганизм, который содержит ферменты, которые умеют разбирать на части ДНК в его собственном ядре, а затем собирать из них копию ДНК хозяина, – объяснила она. – По завершении процесса вся его структура превращается в точную копию клетки, в которой находится паразит. С этого момента он буквально становится частью хозяина, неотличимой от его собственных клеток, и уже не подвержен действию антител и механизмов отторжения. Он эволюционировал на планете, которая находится под мощным ультрафиолетовым облучением горячей голубой звезды, а его поведение, скорее всего, представляет собой адаптацию механизма клеточной репарации, который обеспечивал устойчивость вида в условиях экстремальных мутаций. Насколько нам известно, эта адаптация уникальна. Я подумала, что вам будет любопытно на нее взглянуть.

– Невероятно, – пробормотал Данчеккер. Он подошел к устройству из блестящего металла и стекла, откуда поступали данные для генерации изображений, и нагнулся, чтобы заглянуть в крошечную камеру с образцами тканей. – Но больше всего мне хотелось бы по возвращении провести над этим организмом серию моих собственных экспериментов. Эм… как думаете, туриенцы позволят мне взять образец?

Шилохин рассмеялась:

– Уверена, они будут только рады, профессор, но как вы собираетесь доставить его в Хьюстон? Вы забываете, что на самом деле вас здесь нет.

Профессор цыкнул.

– Как глупо с моей стороны.

Он сделал шаг назад, чтобы взглянуть на окружающие их машины. Назначение большинства из них по-прежнему оставалось для него загадкой.

– Еще столькому надо научиться, – пробормотал он отчасти самому себе. – Еще столькому надо научиться…

Он ненадолго задумался, и его лицо приобрело хмурое выражение. Наконец он снова повернулся к Шилохин:

– Кое-что насчет туриенской цивилизации не дает мне покоя.

Я подумал, возможно вы сумеете мне помочь.

– Попробую. В чем вопрос? Данчеккер вздохнул:

– Что ж… даже не знаю… мне казалось, что за двадцать пять миллионов лет уровень ее технологий должен был стать куда выше, чем в действительности. Туриенцы, конечно, сильно опережают Землю, но земляне, думается мне, смогли бы достичь тех же высот за гораздо меньшее время. Это кажется… довольно странным.

– Мне в голову пришла та же мысль, – призналась Шилохин. – И я обсудила ее с Исианом.

– Он это как-то объяснил?

– Да. – После долгой паузы, в течение которой Данчеккер не сводил с нее любопытных глаз, Шилохин добавила: – Цивилизация туриенцев долгое время пребывала в застое. И как ни парадоксально, причиной тому стали ее научные достижения.

Данчеккер неуверенно моргнул за стеклами очков.

– Как это вообще возможно?

– Вы ведь уже проводили масштабные исследования ганимейских методов генной инженерии, – объяснила Шилохин. – После миграции на Туриен эти методы перешли на новый уровень.

– Я не вполне понимаю, какая здесь связь.

– Туриенцы довели до совершенства то качество, о котором мечтали на протяжении многих поколений, – способность перепрограммировать собственные гены, чтобы отсрочить эффекты старения и телесного износа… на неопределенный срок.

Чтобы понять смысл сказанного, Данчеккеру понадобилась пара секунд. Затем он ахнул.

– Вы имеете в виду бессмертие?

– Именно. Долгое время туриенцам казалось, что они достигли настоящей утопии.

– Казалось?

– Они не смогли предвидеть всех последствий. Но мало-помалу их прогресс, инновации и креативность сошли на нет. Туриенцы стали слишком мудрыми и слишком всезнающими. В частности, они точно знали, почему те или иные вещи невозможны и почему любые новые достижения обречены на провал.

– Иначе говоря, они перестали мечтать. – Данчеккер с сожалением покачал головой. – Как печально. Все, что мы сейчас принимаем как должное, начиналось с мечты о невозможном.

Шилохин кивнула:

– А в прошлом этим славилось именно молодое поколение, слишком наивное и неопытное, чтобы с первого взгляда распознать невозможное, – поколение, которому хватало глупости, чтобы попытаться. Просто удивительно, как часто их попытки приводили к успеху. Но к тому моменту молодых поколений, понятное дело, уже не осталось.

Слушая ее, Данчеккер медленно кивал.

– Они стали расой стариков в молодых телах.

– Именно. И стоило туриенцам осознать случившееся, они вернулись к старому образу жизни. Но стагнация длилась очень долго, поэтому большая часть их впечатляющих прорывов – дело сравнительного недалекого прошлого. Технология моментального переноса была разработана как раз вовремя, чтобы туриенцы едва успели воспользоваться ею под конец лунарианской войны. А такие вехи, как гиперпространственная энергосеть, прямое нейронное сопряжение с машинами и, наконец, ВИЗАР, были достигнуты гораздо позже.

– Я представляю масштаб проблемы, – задумчиво пробормотал Данчеккер. – Люди постоянно жалуются, что жизнь слишком коротка для их планов, но, не будь этого ограничения, они бы, наверное, и вовсе сидели сложа руки. Конечность отведенного нам времени – это и правда сильнейший мотиватор. Меня часто посещала мысль, что, если бы мечта о бессмертии осуществилась, человечество ждал бы примерно тот же исход.

– Что ж, если опыт туриенцев что-то доказывает, то вы были правы, – заметила Шилохин.

Они еще немного побеседовали о туриенцах, а затем Шилохин пришло время возвращаться на «Шапирон», чтобы встретиться с Гарутом и Мончаром. Данчеккер остался в лаборатории, чтобы ознакомиться с еще несколькими примерами биологической науки туриенцев, которые ему продемонстрировал ВИЗАР. Проведя за этим занятием какое-то время, он решил обсудить это с Хантом, пока в голове были еще свежи детали увиденного, и спросил ВИЗАРа, подключен ли Хант к системе.

– Нет, – ответил ВИЗАР. – Он сел на самолет, который около пятнадцати минут назад вылетел с базы «Маккласки». Если хотите, я могу соединить вас с их диспетчерской.

– О, эм… да, будь добр, – попросил Данчеккер.

Прямо в воздухе, в полуметре от лица Данчеккера, появилось изображение коммуникационного экрана с лицом дежурного диспетчера базы «Маккласки».

– Здравствуйте, профессор, – поприветствовал тот. – Чем я могу вам помочь?

– ВИЗАР только что сообщил мне, что Вик покинул базу, – объяснил Данчеккер. – Я хотел поинтересоваться, в чем дело.

– Он оставил для вас сообщение, в котором говорится, что он вылетел в Хьюстон, где утром его ждут дела. Но никаких деталей не уточнил.

– Это Крис Данчеккер? Давайте я сама с ним поговорю. – Голос Карен Хеллер шел издалека и звучал будто фоном. Через несколько секунд диспетчер отошел в сторону, и она появилась на экране. – Здравствуйте, профессор. Вику надоело ждать, пока Лин вернется из Вашингтона с новостями, и он позвонил в Хьюстон. Оказалось, что Грегг уже вернулся, а Лин нет. Вик отправился выяснять, в чем дело. Это все, что я знаю.

– О, понятно, – сказал Данчеккер. – Как странно.

– Я хотела обсудить с вами еще кое-что, – продолжила Хеллер. – Я плотно занялась изучением некоторых моментов лунарианской истории вместе с Калазаром и Шаум, и события приобретают довольно интересный оборот. У нас появились вопросы, и ваши ответы были бы весьма кстати. Как скоро вы сможете вернуться?

Данчеккер что-то пробормотал вполголоса и тоскливо оглядел ганимейскую лабораторию, но затем вспомнил, что все это – лишь сигналы ВИЗАРа, а его тело снова чувствует голод.

– Вообще-то, я возвращаюсь прямо сейчас, – ответил он. – Мы могли бы поговорить в столовой – скажем, минут через десять.

– Значит, там и увидимся, – согласилась Хеллер и с этими словами исчезла вместе с изображением экрана.

Спустя десять минут Данчеккер уже был в столовой «Маккласки» и старательно атаковал тарелку с беконом, яйцами, сосисками и хэшбраунами, пока сидевшая напротив Хеллер вела разговор за сэндвичем. Большинство сотрудников КСООН были заняты переоснащением другого здания базы под долговременные склады, поэтому, не считая грохота и стука, доносившегося из соседней кухни, вокруг них практически отсутствовали признаки жизни.