– Что это такое? – потребовал он ответа, но его голос захлебнулся прямо в горле. – Я не понимаю. Что все это значит?

– Ты не помнишь? – прогремел оглушительный голос ниоткуда и отовсюду одновременно.

Хант ошалело огляделся по сторонам, но вокруг никого не было.

– Помню что? – прошептал он. – Уж точно не это.

– Ты не помнишь эти события? – спросил голос. – Но ведь ты там был.

Он ощутил неожиданную вспышку гнева – отсроченный рефлекс, который должен был защитить Ханта от безжалостных нападок на его разум и чувства.

– Нет! – прокричал он. – Не так! Все было иначе. Что это еще за чертовщина?

– И что же тогда произошло?

– Они были нашими друзьями. Их приняли с распростертыми объятиями. Мы сделали им подарок. – Его гнев вскипел и превратился в трясущуюся ярость. – Кто ты? Ты что, рехнулся? Покажись.

Ганимед исчез, и перед глазами Ханта пронеслась вереница смутных образов, которые его мозг каким-то необъяснимым образом собрал в единую картину. Он увидел, как мрачные и бескомпромиссные американские военные берут ганимейцев в плен… как разрешают им починить корабль только после того, как инопланетяне раскроют им детали своей технологии… как увозят на Землю, чтобы те выполнили свою часть сделки… и как ганимейцев с позором высылают обратно в черные глубины космоса.

– Разве все было не так? – потребовал ответа голос.

– Да бога ради, НЕТ! Кем бы ты ни был, у тебя с головой не в порядке!

– И что именно здесь неправда?

– Все. Что вообще…

Советский диктор что-то говорил истерическим голосом. Несмотря на русскую речь, Хант каким-то образом понял его слова. Война должна начаться прямо сейчас, прежде чем Запад успеет облечь свое преимущество в материальную форму… речи с балкона; толпы ликующих и поющих людей… запуск американских спутников MIRV… пропаганда Вашингтона… танки, ракетные транспортеры, марширующие шеренги китайских пехотинцев… высокоэнергетическое лучевое оружие, спрятанное в глубоком космосе по всей Солнечной системе. Свихнувшаяся раса, размахивая флагами, маршировала к собственному апокалипсису под звуки оркестра.

– НЕ-Е-ЕТ! – Хант почувствовал, как его голос превращается в вопль, окружает со всех сторон, а затем угасает где-то вдалеке. Его сила вдруг испарилась, и он понял, что теряет сознание.

– Он говорит правду, – произнес кто-то. Голос был спокойным и решительным и напоминал одинокую скалу благоразумия в водовороте хаоса, который вышвырнул Ханта за пределы Вселенной.

Меркнущее сознание… падение… тьма… пустота.

Судя по ощущениям, Хант задремал в мягком и очень удобном кресле. Он чувствовал себя расслабленным и отдохнувшим, будто находился там уже какое-то время. В его сознании все еще были живы воспоминания о пережитом опыте – но лишь как призрачные отголоски, на которые он будто смотрел со стороны, с почти что академическим любопытством. Чувство страха исчезло. Свежий воздух был пропитан легким ароматом, где-то на заднем плане играла приглушенная музыка. Спустя несколько секунд Хант распознал в ней струнный квартет Моцарта. В какую безумную переделку он угодил на этот раз?

Он открыл глаза, выпрямился и огляделся по сторонам. Он сидел в кресле, которое составляло часть самой обычной комнаты, обставленной в современном стиле; помимо второго такого же кресла здесь был стол для чтения, большой деревянный стол в центре, боковой столик у двери, на котором стояла декоративная ваза с букетом роз, и толстый ковер с темно-коричневым ворсом, который неплохо вписывался в интерьер комнаты с преобладанием коричневых и оранжевых оттенков. За ним находилось единственное окно, закрытое тяжелыми шторами, которые слегка колыхались на ветру. Хант наклонил голову и увидел, что одет в темно-синюю рубашку апаш и светло-серые слаксы. Кроме него в комнате никого не было.

Спустя несколько секунд он встал, понял, что чувствует себя совершенно нормально, и, подойдя к окну, с любопытством раздвинул шторы. Снаружи его встретил приятный летний пейзаж, который мог быть частью любого крупного города на Земле. Высокие здания сверкали на солнце чистой белизной, знакомые деревья и открытые зеленые лужайки манили к себе, а непосредственно под окном Хант увидел изгиб широкой реки, старомодный мост с огороженным парапетом и округлыми арками, привычные модели наземных машин, скользящие по проезжей части, и целые процессии авиамобилей в небе. Он снова опустил шторы и взглянул на часы; те, судя по всему, работали как обычно. С тех пор как «Боинг» совершил посадку на базе «Маккласки», прошло меньше двадцати минут. Все это выглядело полной бессмыслицей.

Он повернулся спиной к окну, сунул руки в карманы и попытался вспомнить, что именно беспокоило его перед тем, как он вышел из космического корабля. Какой-то сущий пустяк, едва зацепивший его внимание за несколько секунд, прошедших между кратким появлением Калазара на борту и первым впечатлением от ошеломительного пейзажа, который встретил их снаружи самолета, – как раз перед тем, как все слетело с катушек. Это явно имело какое-то отношение к Калазару.

И тут его осенило. На борту «Шапирона» ЗОРАК переводил разговоры между землянами и ганимейцами при помощи наушников и ларингофонов, которые выдавали привычно звучащие синтезированные голоса, но не были синхронизированы с мимикой говорящего. Калазар же говорил довольно легко и без помощи каких-либо устройств. Еще более любопытным был тот факт, что речевой аппарат ганимейцев приспособлен к воспроизведению низких гортанных звуков и совершенно не годится для человеческой речи или хотя бы ее подобия. Как же тогда Калазару удалось провернуть этот фокус, да еще и не выставить себя персонажем кино с неудачным дубляжом?

«Что ж, просто стоя здесь, эту загадку не решить», – подумал Хант. Дверь выглядела совершенно нормальной, и был лишь один способ выяснить, заперта она или нет. Когда он был уже на полпути, дверь открылась и в комнату вошла Лин, в шикарном и удобном наряде из слаксов и свитера с короткими рукавами. Хант остановился как вкопанный и вытаращился на девушку; какая-то его часть инстинктивно приготовилась к тому, что Лин бросится к нему, обхватит руками за шею и расплачется на манер настоящей героини. Но вместо этого она остановилась сразу за дверью и стала как ни в чем не бывало разглядывать комнату.

– Неплохо, – заметила она. – Правда, ковер слишком темный. По цвету он должен быть ближе к ржаво-красному.

Ковер тут же поменял оттенок.

Несколько секунд Хант, моргая, просто пялился на это зрелище, а затем в оцепенении поднял голову.

– Как, черт возьми, ты это сделала? – спросил он, снова опуская взгляд, чтобы убедиться, не привиделось ли ему. Оказалось, что нет.

Лин удивилась.

– Это ВИЗАР. Он может все что угодно. Разве ты с ним еще не говорил? – Хант покачал головой. Лицо Лин приняло озадаченное выражение. – Если ты не знал, то как вышло, что на тебе другая одежда? Что стало с твоим костюмом а-ля Нанук?

Ханту оставалось лишь снова покачать головой.

– Не знаю. И как сюда попал тоже. – Он опять вперился взглядом в ржаво-красный ковер. – Удивительно… Пожалуй, я бы не отказался выпить.

– ВИЗАР, – обратилась Лин, слегка повысив голос. – Как насчет скотча, неразбавленного, безо льда?

На столике рядом с Хантом будто из ниоткуда материализовался стакан, наполовину заполненный янтарной жидкостью. Лин взяла скотч и непринужденно подала его Вику. Тот неуверенно протянул руку и коснулся стакана пальцем, отчасти надеясь, что тот окажется всего лишь иллюзией. Стакан был настоящим. Хант взял его трясущейся рукой и слегка отхлебнул для пробы, после чего осушил треть стакана одним большим глотком. Ощущение теплоты ненавязчиво прокатилось по его груди и спустя несколько мгновений сотворило собственное маленькое чудо. Хант протяжно втянул воздух, ненадолго задержал дыхание, а затем сделал неторопливый, но по-прежнему судорожный вдох.

– Сигарету? – предложила Лин.