Итак, настоятельно прошу Вас: прочитайте это еще раз насквозь.

Эта книга написана против Рильке и против народа (легенды). От чьего имени и для кого?

А, может, этот зять — военный? И пишет от имени казармы: государства?

И наконец: не пруссак ли он?

(Райнер Мария Р<ильке>, пропущенный через Зиберово сито^{253}.)

И вот что пришло мне в голову: эта книга написана во имя порядка — то есть, возможно, и против семьи, которая тоже Я (беспорядок).

Впервые — Небесная арка. Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке / Изд. подготовил К. Азадовский. СПб., 1992. С. 220–221 (фрагмент письма). 2-е изд. СПб., 1999. С. 222–223. СС-7. С. 369–370 (фрагмент письма). Впервые полностью — «Неистовое» письмо Марины Цветаевой. Звезда. 2016. № 9. С. 22–29 (публ., перевод, вступ. статья и коммент. К.М. Азадовского). Печатается по указ, изданию.

История публикации письма печатается по тексту в «Звезде» (с незначительными сокращениями).

Публикуемое ниже письмо Марины Цветаевой к Нанни Вундерли-Фолькарт, швейцарской приятельнице и душеприказчице Рильке (на руках которой он и скончался 29 декабря 1926 г.), имеет свою историю. Написанное по-немецки, оно до настоящего времени не печаталось в Германии. Готовя в 1991 г. для немецкого издательства «Insel» письма Цветаевой к Рильке, его дочери Рут Зибер-Рильке (1901–1972) и Н. Вундерли-Фолькарт^{254}, я вынужден был отказаться от его публикации.

Для русских же читателей это письмо Цветаевой отчасти знакомо: упоминание о нем и несколько фрагментов были приведены мной в книге «Небесная арка»^{255} и позднее перепечатаны Л.А. Мнухиным в седьмом томе «Собрания сочинений» Цветаевой (М., 1995. С. 369–370).

Почему так случилось? Что стоит за изъятием этого письма в немецком издании и произведенными в нем сокращениями — в русском?

Причина — содержание письма.

Известно, что после смерти Рильке, оказавшейся для нее страшным ударом, Цветаева стремилась продолжать «общение» со своим кумиром — всеми доступными для нее способами. Она обращалась к нему в стихотворении «Новогоднее» и прозе «Твоя смерть», написала эссе «Несколько писем Райнер-Мария Рильке», перевела несколько писем Рильке «к молодому поэту» (Ф.-К. Каппусу) и др. Она настойчиво искала встреч с людьми, близко знавшими Рильке (встретилась, например, с его русской секретаршей Е.А. Черносвитовой), читала его письма, а также статьи и книги о нем, появлявшиеся в печати, и вступила, наконец, в переписку с дочерью поэта и Н. Вундерли-Фолькарт.

Поводом для публикуемого ниже письма оказалась книга «Рене Рильке^{256}. Юность Райнера Мария Рильке», автором которой был зять поэта Карл Зибер^{257} Цветаева получила ее из рук одной из своих парижских приятельниц. Ознакомившись с книгой, Цветаева пришла в ужас. Содержание книги, ее стиль и тональность она восприняла как надругательство над великим поэтом, оскорбление его памяти и даже — «преступление против духа». Не сдерживая своих чувств и не слишком стесняясь в выражениях, Цветаева излила свое негодование в письме к Вундерли-Фолькарт.

Письмо это, особенно в ракурсе темы «Цветаева — Рильке», представляется в высшей степени содержательным, поэтому, получив осенью 1988 г. копии всех писем Цветаевой к И. Вундерли-Фолькарт, я начал готовить его к печати (для упомянутой выше книги в издательстве «Insel»). Однако на моем пути возникло препятствие, оказавшееся в тот момент неодолимым: публикации решительно воспротивилась Йозефа Байер (урожд. Зибер; 1927–2004), внучка поэта, дочь Карла Зибера и Рут Зибер-Рильке. Отвечая 12 июня 1991 г. на мое письмо, в котором я просил сообщить биографические подробности о Карле Зибере, Йозефа Байер писала (по-немецки):

«Разумеется, меня заинтересовало, для чего Вам понадобились сведения о моем отце — ведь к теме „Рильке и Цветаева“ он не имеет прямого отношения. И тут я вспомнила о неистовом (wütend) письме Марины Цветаевой о моем отце и его книге. Трудно понять, как можно было столь превратно истолковать эту книгу. Может даже показаться, что Цветаева не прочитала ее полностью. <…> Если бы я стала писать все, что можно сказать по этому поводу, это завело бы нас чересчур далеко. Но я очень прошу Вас: прочитайте книгу „Рене Рильке“ еще раз и непредвзято — и Вам придется признать, что упреки Цветаевой в отношении моего отца совершенно необоснованны. Если Вы опубликуете это письмо, содержащее неоправданные нападки на моего отца, Вы нанесете нашей семье тяжелую обиду. Не потому что нужно что-то замалчивать или утаивать, а просто потому что это неверно (weil es einfach nicht stimmt)»^{258}.

Искренне и глубоко уважая Йозефу и ее мужа Клауса Байера (1922-2007), известного фотографа и яркого талантливого человека, я не мог не считаться с ее мнением. <…>.

Мне пришлось информировать издательство «Insel», что, по воле Йозефы Байер, я снимаю это письмо и прошу его не публиковать. Издательство — несмотря на то, что юридически семья Рильке не могла ни запрещать, ни разрешать публикацию цветаевских писем, — согласилось со мной. Одновременно я сообщил Йозефе, что те места цветаевского письма, в которых упоминается имя ее отца, не будут опубликованы.

Именно по этой причине «неистовое» письмо Цветаевой отсутствует в немецком издании 1992 г. Однако несколько отрывков, не затрагивающих репутацию Карла Зибера, я использовал в русской редакции этой книги, появившейся под названием «Небесная арка» полгода спустя.

Перечитывать книгу Карла Зибера, как советовала Йозефа, мне, однако, не понадобилось — ведь, по сути, я был вполне солидарен с тем, в чем она пыталась убедить меня своим письмом. Разумеется, не с ее желанием наложить запрет на публикацию — я всегда полагал, что любой значимый историко-литературный документ, независимо от его содержания, заслуживает обнародования, и дело лишь в том, чтобы дать ему достойное и убедительное освещение. Но я всецело соглашался с Йозефой, полагавшей, что упреки Цветаевой в отношении ее отца несправедливы и пристрастны. Отвечая Йозефе, я, в частности, писал (28 июня 1991 г.):

«То, что суждения Цветаевой о книге Карла Зибера совершенно необоснованны и неоправданны, очевидно для каждого, кто знаком с другими ее произведениями или письмами. Цветаева всегда была крайне субъективна, отличалось несдержанностью и безоглядностью, не желала соблюдать общепринятые условности, и, если бы мне пришлось высказаться о ее письме, посвященном книге Карла Зибера, я всячески подчеркнул бы это в своей работе. Было бы, кроме того, полезно проследить принципиальную разницу в отношении обоих к Рильке: Цветаева целенаправленно творила свой миф о Рильке, Карл Зибер же стремился к реальности»^{259}.

А кроме того говорилось в этом письме, значение Цветаевой и ее место в истории русской и мировой литературы таково, что следовало бы, закрыв глаза на «семейные обиды», обратить внимание на более важное обстоятельство: «Среди других русских писателей нашего (т. е. ХХ-го. — К.А.) столетия Цветаева была самой страстной поклонницей Рильке, и нынешний ренессанс Рильке в нашей стране в значительной степени связан с ее именем. И еще: все, что писала Цветаева, при всей резкости и преувеличенности ее суждений, она делала исключительно ради и во имя Рильке»^{260}.