В Союз писателей и журналистов

Покорнейше прошу Союз Писателей и Журналистов уделить мне что-нибудь с писательского новогоднего вечера[1].

С благодарностью заранее

                                             Марина Цветаева

Vanves (Seine) 65, Rue J<ean->B<aptiste> Potin

2-го января 1957 г., суббота

Впервые — ЛО. 1990. С. 107. СС-6. С. 664. Печ. по СС-6.

Vanves (Seine) 65, Rue J<ean->B<aptiste> Potin

2-го января 1937 г., суббота

               С Новым Годом, дорогая Вера!

Мы очень давно с Вами не виделись, и я слегка обижена, ибо зов, всегда, исходит — от Вас, — и уже давно не исходит.

Милая Вера, мне необходимо устроить свой вечер — прозу: чтение о Пушкине, называется «Мой Пушкин» (с ударением на мой). Я его как раз кончаю.

Я совсем обнищала: Совр<еменные> Записки (НЕГОДНЫЕ) не́ дали мне на Рождество даже 100 фр<анков> аванса — под моего Пушкина[2], под предлогом, что им нужно достать 5 тысяч (чего проще: 5.100!).

Словом, вечер мне необходим.

Хочу повидаться с Вами, чтобы посоветоваться, когда, мне бы хотелось — поскорей, но не знаю (столько было вечеров)[3] — осуществимо ли уже в январе.

Словом — зовите, и я приеду.

Обнимаю Вас. Вам и Вашим мои самые сердечные поздравления и пожелания.

                                             МЦ.

P.S. Можно Вас попросить передать или переслать Б<орису> К<онстантиновичу> Зайцеву мое прошение о чем-нибудь с новогодн<его> писательского вечера?[4]

У меня занят, пока, только четверговый вечер первого дня Русского Рождества (7-го).

Впервые — НП. С. 506–507. СС-7. С. 295–296. Печ. по СС-7.

Vanves (Seine)

65, Rue J<ean-> B<aptiste> Potin

2-го января 1937 г.

               С Новым Годом, дорогая Анна Антоновна!

Вам эту дату пишу — первой.

Дай в нем Бог Вам и Августе Антоновне[5] и всем, кого Вы любите, здоровья и успешной работы, и хороших бесед, и верных друзей.

Не поздравила Вас раньше потому, что болела, обычный грипп, но при необычных обстоятельствах нашего дома — несколько затянувшийся. Но елка, все-таки, была, и Мурины подарки (благодаря Вашему, за который Вас горячо благодарю) — были. Получил книжки: «Les Contes de ma Grand-Mère»^{1} (Жорж Занд) — «L’histoire merveilleuse de Peter Schlehmil»^{2} (во французском переводе самого Chamisso — кстати, был француз (эмигрант) — и себя на французский — переводил!!)[6] — и цветную лепку, из которой отлично лепит.

Я, как встала после гриппа, так сразу засела за переписку своей прозы — Мой Пушкин[7]. Мой Пушкин — это Пушкин моего детства: тайных чтений головой в шкафу, гимназической хрестоматии моего брата, к<отор>ой я сразу завладела, и т. д. Получается очень живая вещь.

Не знаю — возьмут ли Совр<еменные> Записки, но во всяком случае буду эту вещь читать вслух на отдельном вечере[8].

Да, та «Dichterin»^{3}, о к<оторой> Рильке пишет Пастернаку[9] — я. Я последняя радость Рильке, и последняя его русская радость, — его последняя Россия и дружба.

Как мне бы хотелось с Вами встретиться. А вдруг — в этом году?? Давайте — подумаем. А м<ожет> б<ыть> — и решим??

Обнимаю Вас, сердечный привет сестре.

Всегда любящая и помнящая Вас

                                             М.

От С<ергея> Я<ковлевича> и Мура сердечный привет и лучшие пожелания.

Аля — из моей жизни совсем отсутствует: у нее — своя, мне совсем чужая: всё, чего не только любила, но никогда не переносила — я. Ей уже 23 года[10], и это человек сложившийся.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 148 (с купюрами); СС-6. С. 447–448. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 267–268.

4-го янв<аря> 1936 г. <1937 г.>[11]

Мой первый ответ: не узнавать — себя. Я от человека всегда терплю до предела, пока не затронуто что-то для меня священное, намеренно — не затронуто, с злостным умыслом мною любимое — унизить. <зачеркнуто: В частном порядке> Вы порвали не только не попытавшись выяснить, <зачеркнуто: после моего полного и терпеливого выяснения: «не могу видеть Вас в»> а — не дождавшись моего выяснения, не оставив для него адреса — раз — и уже с моим полным и терпеливым выяснением в руках — два. «Не могу видеть вас в ничтожестве». <зачеркнуто: значит можно сказать тому человеку, от которого ждешь большего> есть именно доказательство, что человек для тебя не ничтожество.

Спросите любого и любой Вам истолкует — так.

Но не будем углубляться. Мне слишком легко разбить карточку Ваших доводов.

Но Вы даже этим любимым быть не захотели: Вам надоело быть любимым и Вы уцепились за первый предлог, как с другим, к<отор>ым Вам бы хотелось быть любимым, <вариант: в другом случае (хотели быть любимым)> уцепились бы за первый обратный благоприятный предлог.

Вы не посчитали, что перед Вами живой человек.

<Зачеркнуто: От начала до конца все это было каприз — может быть больного>

Мой друг, меня часто оскорбляли, но <зачеркнуто: все это всегда «любящие», никогда — друзья. Всегда — женщину, никогда — человека. Никогда — поэта> что в этом отношении были не только Вы, но еще — я, Вы ни на минуту не задумывались, каково мне без Вас будет (не на свете! внутри меня)

Вы <зачеркнуто: подразумевали> первую помнившую от меня обиду положили на весы <зачеркнуто: (всего моего сердца)> и она перевесила — всю меня. Ваше самолюбие Вы предпочли моей любви.

Больше Вам сказать нечего. Все это — явно: спросите любого

Как я бы поступила? Выяснила бы

Если же Вы и последнего моего черным по белому выяснения[12] <поверх строки: по той или иной причине> все же решили порвать, Вы должны были бы сказать мне это сразу — так же черным по белому, и еще лучше — устно, в первую нашу встречу: По той или иной причине, с вовсе без причин — Вы мне больше не нужны…