Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 167–175; СС-6. С. 467–471. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 301–312. 47-38. С.Я. Эфрону <Конец декабря 1938 г.> Это львица (вместо рыси.) С Новым годом. Но каким ударом для Чехии кончается — этот: 25-го, в первый день Рождества умер Карел Чапек — так и не дождавшись премии Нобеля. Очень хорошая статья Арагона[392] в Le Soir и не знаю чья в Huma<nité>. Обе газеты, постепенно, очеловечиваются.
У нас снег сошел — последние два дня ходили в черной грязи — но на Луаре, впервые с 1779 г. замерзшей от Блуа до Тура — боятся наводнений: уже взрывали динамитом, но кажется не поможет. В Версале, на pièces d’eau{180}, катались на коньках, вообще была генеральная репетиция зимы — и ничего — сошло, кроме ужасных ботиков и калош, к<отор>ые нужно надевать вдвоем — и по четверть часа. (Мур снимал вместе с башмаками, а в гостях — вовсе не снимал, а у меня вся левая нога изрезана, до того тесны́ — хотя мой номер. Нет, не калошная страна!) Да, со второго дня мороза весь (женский!) город — молниеносно покрылся цветными башлыками. Моду пустил Printemps[393], и мода тут же спустилась в самые скромные предместья: не было женской головы без башлыка. Но так как они, в большинстве, были вязаные (просто сшивали сзади шарфы), то тепла не прибавилось, только — живописности. О башлыках уже пишут стихи и шутят в T.S.F.-c[394] и одновременно сообщают разные мрачные новости про Джибути[395]. Однофамилец Ва́льтер[396] на мое письмо — не отозвался, чем и доказал, что — не наш. Мы все — грамотные. Новый Год решили встречать в к<инематогра>фе: дома скучно и грустно, а с другими не хочется: и судьбы врозь, и врозь — шаги…. Мур уже выклянчивает новогодний подарок, а сейчас в 10-тый раз пошел в B<on> Marché[397] — смотреть. Жду — про ваш Новый Год. Давно не́ было письма. Я — пишу всегда. Желаю здоровья и исполнения желаний. Р<ысь>[398]. Впервые — НИСП. С. 379 380. Печ. по тексту первой публикации Написано на открытке с изображением львицы в саванне. Датируется по содержанию. 1939 1-39. А.А. Тесковой Paris 15-me 32, B<oulevar>d Pasteur Hôtel Innova, ch<ambre> 36 3-го января 1939 г.[399] С Новым Годом, дорогая Анна Антоновна! Поздравляю Вас вторично. После Вашего большого письма, где Вы писали о радии и о деревенских детях, было два больших моих: одно — сразу (т. е. недели 2 назад), другое — 26-го декабря, сразу после смерти Карела Чапека[400] и все письмо было о нем, с отзывами на смерть здешних писателей. Дошло ли, кстати, до Вас слово Б<ернарда> Шоу[401]: — Почему о́н умер, а не я? Почему молодой, а не старый? Он его называет своим близким другом и оплакивает его — всячески. Отложила для Вас этот отзыв, и еще другие, кроме уже посланных (было, как помню, два). Но может быть, за это время, оба моих письма уже дошли — задержку объясняю праздниками. Но не пошлю имеющихся отзывов раньше, чем уверюсь в дохождении прежних. Итак, ждите двух больших писем — с запоздалыми поздравлениями и пожеланиями. Не могли же Вы подумать, что я в эти дни — рождественские и новогодние — Вас не окликнула!! …У нас перед Рождеством были сильные морозы: здесь доходило до 15 градусов — чего не́ было ровно 10 лет. А до этого года Луара замерзла от Блуа до Тура — в 1776 г<оду>! Я много ходила пешком в те дни (как, впрочем, всегда) и иногда, задумавшись, чувствовала себя в Праге — 15 лет назад! Как всё живо — и в свой час — возвращается. Просила в тех письмах — прежних — непременно сообщить мне подробную историю Рыцаря: все что́ знаю — что добыл двухвостого льва (львенка). — «А то é мало» — как говорила ехидная старушка, продававшая зеленину[402] по хатам, в ответ на мое: Нынче — ниц[403]. Я всю Чехию прожила в глубоком сне — снах — так и осталась сном, вся, с зайцами и с ланями, с перьями фазаньими — которые, кстати, у меня еще хранятся, подобранные по лесным чащам, по которым я лазала — сначала с Алей, потом с молодым Муром на руках. Мур (скоро 14 лет, ростом почти с отца) на подаренные мною на праздники деньги купил себе книгу про зверей, книгу странных историй (Histoires à dormir debout{181}) и звериное вырезание (картонаж — всякие Mickey, коровы и собаки). Мне — пепельницу и пачку папирос. У нас была (и еще е́сть) елочка, маленькая и пышная, как раздувшийся ежик. Получила от Али на Новый Год поздравительную телегр<амму>. Вот, кажется, и все наши новости. Теперь жду — Ваших. Никогда, когда долго нет вестей, не думайте, что я не пишу: пишу — всегда, и всегда сама отправляю. Ну, еще раз — с Новым Годом! Дай Бог — всего хорошего, чего нету, и сохрани Бог — то́ хорошее, что́ есть. А есть — всегда, — хотя бы тот моральный закон внутри нас, о к<отор>ом говорил Кант[404]. И то́ — звездное небо! Обнимаю Вас, сердечный привет и пожелания Августе Антоновне. М. Пишите! Открытку с Вацлавом — получила[405]. Письма́ до ответа писать не буду[406]. Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 179–180 (с купюрами); СС-6. С. 474-475. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 317–318. 2-39. А.Э. Берг Paris 15-me 32, B<oulevar>d Pasteur, Hôtel Innova, ch<ambre> 36 16-го января 1939 г. С Новым Годом, дорогая Ариадна! Все поджидала от Вас весточки и начинаю серьезно тревожиться — почему молчите?[407] Неужели — та́к плохо? Не забудьте, что скоро — весна, что день уже вырос на 20 минут, что скоро снимете — теплое и наденете — свежее (я всегда лечусь — такими вещами: зализываюсь!) — что вдруг — неожиданно — Вы приедете в Париж и мы снова окажемся с вами[408] в каком-нибудь саду, на какой-нибудь скамейке — только нас и ждавшей… А может быть даже поедем в какой-нибудь спящий городок — с чудным названием вроде Mantes[409] и с единственным событием: собором. А м<ожет> б<ыть> — просто в Версаль[410] (где я не была годы: не с кем! ни с кем не хочется) где встанем наверху большой лестницы, по которой спустимся к воде, на мое любимое (совсем не версальское!) бревно.
вернуться Луи Арагон (1897–1982) — французский писатель. вернуться T.S.F. (Transmission sans fil — передача без проводов — фр.) — радиоприемник. вернуться Город в Эфиопии, резиденция колониальной администрации. вернуться В оригинале письмо ошибочно датировано 1938 г. Дата исправлена по почтовому штемпелю на конверте (Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 209). вернуться См. коммент. 1 в письме А.А. Тесковой от 26 декабря 1938 г. вернуться Шоу Джордж Бернард (1856–1950) — английский писатель. вернуться A to je malo — маловато (чешск.); zelenina — овощи (чешск.). вернуться Одна из формулировок основного закона этики немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804) гласит: «…поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству» (Кант И. Сочинения: В 4 т. Т. 4. Ч. 1. М., 1965. С. 260). Иными словами, поступок будет моральным лишь в том случае, если он совершается единственно из уважения к нравственному закону. Цветаева имеет в виду знаменитые слова И. Канта: «Две вещи наполняют душу всё более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — звездное небо надо мной и моральный закон во мне» (Там же. С. 499). вернуться Святой Вацлав — чешский князь X в., на открытке — рисунок чешского художника Микулаша Алеша с надписью: «Святой Вацлав, молись за нас! Не дай погибнуть ни нам, ни будущим!» вернуться На это письмо (на открытке) А. А. Тескова ответила в конце января 1939 г. Дорогая Марина, Сколько раз взяла перо в руки чтобы Вам писать!.. Помните Лермонтовское: «вечно любить — невозможно, а на время — не стоит труда»? и вот подражаю: «всего — не выскажешь, а немножко — все равно не передаст»! Да, так всегда перо поставила, бумагу оставила белой, и дальше — днем, и, даже разбуждаясь ночью (что со мной бывает ежечасно), — искала слово, которое бы Вам могло сказать — всё. Но, Ваша последняя открытка меня убедила, что надо с компромисом. И пишу. Мой день? Рано утром в церковь: людей не много, полутемно, тишина. На алтаре святая жертва. И здесь только раскрывается в душе огромная, бесконечная свобода, ничем несокрушаемая, прозаренная светом любви, жертвующей собою за всё и за вся. Теряешь себя, маленькую единичку, да скорее — нуль, убогий микрокосм, и становишься смирением, благодарением (не словами) мольбою… Потом домой. Убирается, топятся печки (углей недоставало, мерзли; теперь уголь есть, но очень дорогой), корреспонденция. Бывает ее много. Перевод (теперь всё Лосского). Идем обедать в ресторан. Больше чем в еду углубляемся в газеты. Уже не хочешь читать, откладываешь газету — но в следующую минуту опять влезаешь по горло… А ведь портит желудок; нервы, переваривая (выражение неспециальное) события, не могут участвовать на переваривании пищи… Ну и болит желудок, и вдобавок голова. Затем домой; читаю, очень много: главное философические работы, историю, меньше всего беллетристики. А стихи (хорошие) люблю. Кто придет, или сама куда идем. В гости мало. Еженедельно два, три, и четыре доклада. Раз в две недели ходим слушать камерную музыку. Ну, и всё. Забот и разной суеты не описываю. Русские к нам почти совсем перестали ходить. Не понимаю. — Очень нуждаюсь на этот раз в свежем воздухе. Но придется ли ехать куда — вообще неясно. Всё неясно. За Вашим рыцарем (его снимком) чуть не всю Прагу исходила, но достану, и пошлю с описанием всей одиссеи, и скоро (объективно скоро, не по «индивидуальному»). Книг, каких Вам нужно, ни на русском, ни на французском не могу достать, но помню, и может удастся что-нибудь найти — хоть бы и не точно то, чего Вы спрашивали. И ожерелье Ваше не теряю из памяти. Даже ради его читаю с интересом о воскресающем стеклянном промысле Чехо-Словакии. Странно: Вы живете далеко, годы прошли как виделась с Вами, если встретиться, придется справлять образ сохраненный о наружности одной и другой (хотя Вам придется справлять куда больше), и все-таки с Вами остаюсь — родной, чувствую. Вы поймете, почувствуете — мое. А ведь с иными встречаешься и встречалась часто, видишь вырастают у них дети. Видишь как белеют волосы (на сколько их не красят!) с ними перечувствовала ихние беды… и… бесконечно далекими остались, и ввиду совершенной невозможности понять то. что мне свято, всё удаляются… Rosamond Lehman{296} не знаю, даже ни по имени. При случае спрошу в библиотеке. Но как давно не знаю ничего о Вашем житии-бытии! Напишите. Надеюсь, письмо получите. Прилагаю вырезки из последнего № Центральной Эвропы — прекращается{297}. Вот, видите, как ужасно мало написала, не выскажешь, не передашь… Целую Вас. Пишите. От сестры привет. И Муру привет. Ваша A. Tesková. Как узнаю определенное о Ваших стихах (когда и кде буду переведены и напечатаны) сейчас извещу. Жаль Шестова{298}. Вы с ним кажется были хорошо знакомы? (Где мои дом? С. 51–53). вернуться …почему молчите?.. — В ответ на этот вопрос А.Э. Берг в письма от 20 января писала: «И хотела бы, — не могу объяснить свое молчание, хотя физических объяснений много: бешеная работа — 8 часов за машинкой, допереписывать оконченный перевод книги Малевского…» (Письма к Ариадне Берг. С. 180). См. коммент. 14 к письму к А.Э. Берг от 15 февраля 1938 г. вернуться Вы приедете в Париж и мы снова окажемся с вами… — В ответ на это А.Э. Берг писала: «…Мне радостно, тепло слышать от Вас, про себя, про Вас и себя: „мы“. И я чувствую, что это так — во всем важном, внутреннем». В том же письме А. Берг приглашала Цветаеву в Брюссель: «Если бы Вам устроить здесь чтение, приехали бы Вы или нет? Ответьте — постараюсь. Надо было бы прочесть „Мо́лодца“ по-французски» (Там же. С. 181). вернуться Mantes-la-Jolie — городок в 50 км от Парижа с собором, построенным в то же время, что и Собор Парижской Богоматери. вернуться …просто в Версаль… — К Версалю, больше к его паркам, чем к самому замку, у Цветаевой была особая любовь. Весной 1928 г. она из Медона пошла вместе с Н. Гронским «пешком в Версаль, 15 километров, блаженство». Если судить по сохранившейся фотографии, Цветаева все же съездила в Версаль перед отъездом вместе с Муром и X. Балтер (Там же. С. 181). Фотографию см.: Фотолетопись. 2000. С. 286). Сведениями о знакомой Цветаевой X. Балтер мы не располагаем. Возможно, это родственница Павла Абрамовича Балтера (1908–1941). Одно время жил во Франции. Был связан с Эфронами, входил в Союз возвращения на родину, сотрудничал в журнале «Наш Союз». Вернулся в СССР, работал во Всесоюзном обществе культурных связей (ВОКС). По обвинению в шпионаже был репрессирован, расстрелян (Эфрон А. Письма. С. 354). |
