П<отому> ч<то> это дает мир, а не дружба со мною.

Я этого мира — никому не дала.

Будь я даже на все 20 л<ет> моложе, я бы Вам этого мира никогда не дала, и не по строптивости, а по невозможности в полной чистоте сердца — сказать первому встречному — с радостью, и даже с гордостью: Moi — je le suis.

(Мое suis[277] — есмь!)

П<отому> ч<то> над каждой любимой головой я видела — высшее: хотя бы голову — о́блака, и за это высшее всегда — внутри себя — отдавала все земные головы, свою включая.

Со мной — счастья — нет.

Впервые — НСТ. С. 508, 509. Печ. по тексту первой публикации.

Адресат не установлен. Перед письмом, следовавшим за наброском письма Б. Пастернаку, запись: «(Одновременно — другому: последнему, которому я нравилась — пишу это в те же дни (июньские четыре года спустя)» (НСТ. С. 507). Письмо написано в 1938 г., т. е. три года спустя. Дату удалось установить по записи Цветаевой в тетради о Международном конгрессе писателей в защиту культуры, который проходил в Париже в июне 1935 г. (НСТ. С. 618. Коммент. Е.Б. Коркиной).

В то же время, судя по тону и содержанию письма, и также с некоторой долей вероятности, как и ранее, можно предположить, что «неизвестным» мог быть Евгений Сталинский (1905–1995), «молодой собеседник», «Женя». См. письма к Неизвестному от 24 июля 1933 г. и коммент. 1 к нему, к А.А. Тесковой от 31 августа 1935 г. и коммент. 3 к нему, к Е.И. Унбегаун от 6 января 1936 г. и коммент. 3 к нему (Письма 1933–1936).

Vanves (Seine) 65, Rue J<ean->B<aptiste> Potin

28-го июня 1938 г.

               Милый Всеволод,

Вы не отвечаете, а время бежит и дорог каждый день.

1) Нужны ли Вам печки?

2) Когда (точный день недели) можете приехать за книгами, вещами и фотографиями? Я наверняка дома только по утрам (до часу).

3) Можете ли доставить на обратном пути от меня на Denfert-Rochereau ящик (не огромный, но и не маленький) с моими рукописями?[278]

Все это очень срочно, и если будете медлить — вещи (посуду и всякое хозяйственное) разберут.

Итак, жду спешного и точного ответа. Я живу совершенно каторжной жизнью и пишу Вам это в 6 ч<асов> утра.

Предупредите заблаговременно — чтобы я успела получить, а то — бывает — мы с Муром уходим на рынок, или еще куда-нибудь.

12-го вся моя квартира кончается: не останется ничего: вещи идут на склад, а мы, скорее всего, на неск<олько> дней в отельчик[279].

Обо всем этом — молчите и молча понимайте!

Жду скорого ответа.

Если приедете около 12 ч<асов> — вместе позавтракаем.

Целую всех и умоляю скорее отозваться[280].

                                             М.

Впервые — ВРХД. 1992. № 165. С. 177–178 (публ. Е.И. Лубянниковой и Н.А. Струве). СС-6. С. 651. Печ. по СС-6.

Шартр, 5-го авг<уста> 1938 г.

               Дорогая Анна Антоновна!

Сердечный привет из Шартра[281] такого же чудного (и Вашего) как Брюгге и как Прага. На днях — письмо. Всё Ваше получила[282]. Люблю и помню всегда — на весь остаток мне полагающихся лет.

                                             МЦ.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 289–290. Печ. по тексту первой публикации.

Без адреса, потому что на днях будет новый: морской — но с числом:

11-го августа 1938 г., четверг[283]

               Дорогая Ариадна,

Только что Ваше письмо[284] и тотчас же отвечаю, — завтра уже не смогу: опять укладываться! — 15-го едем с Муром на океан — на 2–3 недели: в окрестности Cabourg’a (Calvados) — 2½ ч<аса> езды от Парижа.

Бессмысленно ждать «у́ моря погоды» — не у мо́ря, а у станции метро Mairie d’Issy. А комната у моря — дешевле, чем в Исси. (Господи, как чудно было бы, если бы Вы туда ко мне приехали!! Там скалы, и ночная рыбная ловля: они бы — ловили, а мы бы — со скалы — глядели. А вдруг — сбудется?!)

Весь этот месяц доправляла свои неизбывные корректуры — и с собой везу («остатки сладки» — го́рьки!). Посылаю Вам (в подарок) уцелевшую корректуру своей Поэмы Горы[285] — са́мой моей любовной и одной из самых моих любимых и самых моих — моих вещей.

Это было — и гора и поэма — в 1923 г. — 1924 г., в Праге, а та гора была[286] — один из пражских холмов. Мне до сих пор больно — читать. А видеть его — уже не больно, давно не больно. От любви уцелели только стихи.

Он — Мо́лодец и сейчас дерется в Республиканкой Испании[287].

О другом: Лёше[288] написала сразу после Вашего отъезда — и ни звука — с моего же разрешения: «Если хотите дружить — будем, не хотите, не будем, сложно отвечать — не надо: со мной спокойно — и просторно».

Я совершенно на него не обижена и сохраню о нем лучшее воспоминание. Он — очаровательный, а это — в нашем бедном мире много.

«petits et sales…»^{127}

Она это будет повторять — всю жизнь[289]. И всю жизнь будем надеяться — будет уходить из общей комнаты — в сон — с кем нравится или одинокий. Мне очень нравится, что она выбрала себе в дружбу самую старшую: воспитательницу. Но кого она будет выбирать потом — когда старших не будет?! Ей останется только величие.

Чудная девочка. С уже судьбой: уже — бедой.

О моих приятелях[290]: он — очень хорош: широк, добр и (польское происхождение) весел, но — без культуры и, что́ еще хуже — целиком под ее владычеством: куриным (оцените созвучие! а это — та́к). До замужества она что-то любила (природу, немецкие книги, стихи, меня), выйдя замуж (первым браком) стала любить — его, а сейчас — любит только себя, то есть: только-всего. А он — любит ее (которая — ничто, но — властное и самоутверждающееся ничто). Когда Наташа была маленькая[291], она часами рассказывала — всем и каждому — про ее (она заикается) «какашки» (ка́-ка́-ка́-кашки!), и — изредка — про кашки (рисовая и манная). Безумно — обидчива — предупреждаю: любит визиты, туалеты, всё «светское» и — это уже мания — никто ей этих визитов в туалетах — не отдает, и она об этом — часами. Страшно мелка — во всем! С другой бы женой он стал бы — мог бы стать — настоящим человеком, ибо основное — grandezza^{128} — есть, не хватает культуры, а это — наживное, а эта его утопит в болоте — индефризаблей^{129}, сервизов, труа-ка́ров^{130} и «новинок» (читает только «новинки» — ее слово). Дикая мещанка. А отец — замечательный[292]. А мать — святая[293]. Но так как она кусок моей молодости (познакомилась в 1922 г., в чудной чешской деревне) кусок моей Поэмы Горы — и так как она когда-то очень трогательно и действенно меня — любила — я ее все-таки немножко люблю, хотя сейчас любить — совершенно нечего: не́кого.