С Вами, помимо всего уютно, с Вами — как с собой, и от Вас как раз столько сердечного тепла, чтобы при встрече порадоваться, и, прощаясь — не жалеть, или — чуть-чуть пожалеть. Чтобы было совсем хорошо с человеком, нужно быть от него свободным.

Спасибо Вам за все: совместный холод — которого я не замечала, совместное стояние у темных окон, совместное обогревание в первом — неважно! да и времени нет! — кафе — за подаренный карандаш, за обещанное полотенце[436] (NB мне важно обещание: желание другому — радости) за постоянное^{193}

Спасибо за книжку — дошла и прочла[437].

Мой адрес пока — прежний и очень рада буду письмам. Морозы прошли, на днях будет весна, и я с наслаждением поездила бы с Вами по всем загородам — у меня нет спутника — на весь Париж — никого. Есть городок с дивным названием Mantes, я туда давно рвусь — там собор и сады — и больше ничего. Нет! еще поезд, который люблю — безумно. — Жаль. —

Сердечный привет от Мура: Вы ему очень понравились. Нынче говорю ему о двух мальчиках, с к<оторы>ми хочу его познакомить (он не хочет: собирают марки!) — Они мне показали всех своих медведей, и у них есть рулетка, и они мне сразу предложили с ними играть… Мур: «Еще бы! Кто Вам чего не предложит! Вы — как медведь! взять за губу — и повести».

Похоже? — Похоже.

                                             МЦ.

Впервые — Русский литературный архив. С. 231–232 (в отрывках); ВРХД. 1979. № 128. С. 175–176 (последняя страница письма, публ. Ю.П. Иваска); Швейцер В. Об одном недоопубликованном письме М. Цветаевой Ю. Иваску. В сб.: Столетие Цветаевой / Tsvetaeva Centenary Symposium. Berkeley, 1994. С. 40-43 (полностью). СС-7. С. 409-411. Печ. по СС-7.

Paris 15-me

32, В <oulevar>d Pasteur, ch<ambre> 36

Hôtel Innova,

28-го февраля 1939 г.

Дорогая Анна Антоновна! Неделю назад, а м<ожет> б<ыть> уже десять дней, отправила Вам большое письмо — с благодарностью: благодарностями. Повторю вкратце: и Рыцарь и жизнеописание его[438] — дошли, и в последнем меня поразил… страх Рыцаря перед ласковостью льва. Не боявшийся чудовищ — кротости убоялся. Сам Рыцарь — чудесен. и очень хорош формат: весь в высоту. Еще раз — огромное спасибо: не расстанусь до конца дней.

…Любопытна легенда, повсеместно: и в баснях и в сказках и в рассказах первых путешественников — заставляющая льва жить в лесу и даже царить в нем, тогда как лев никогда в лесу не живет — только в пустыне — на всей свободе. Царь леса — тигр, и ласкового тигра бы и я испугалась. Жажду весны еще из-за зоологического сада: когда я долго не вижу (больших) зверей — у меня тоска, и уже был такой день со всеми блаженными дуновениями, когда мне дико — как зверю — захотелось к ним. Так же захотелось в зверинец, как зверям — из него… Вчера был исторический день[439] — и до чего я не выношу истории и до чего ей предпочитаю (Ваш словарь, к<отор>ый я оценила) «басенки»… А слыхали ли Вы кстати про новый (американский) танец: «la chamberlaine»^{194}, к<оторый> танцуют (кавалер — один) с зонтиком. Вчера слышала подробное и серьезное описание в T.S.F. — Очень надеюсь, что мое большое письмо дошло, стихи (сбежавшие!)[440] пришлю в следующем. Отзовитесь! Ваш голос — неизменная радость. Обнимаю и горячо, горячо благодарю.

                                             М.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 180–181; СС-6. С. 476. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 320–321.

Paris, 15-eme,

32, B<oulevar>d Pasteur,

Hôtel Innova, ch<ambre> 36

18-го марта 1939 г., суббота

               Дорогая Ариадна,

Все дошло — и большое письмо, и недавнее маленькое — и прелестные летящие Качели!

Бесконечно радуюсь Вашему приезду (тьфу, тьфу, не сглазить!) — если будет. Дай Бог, чтобы были хорошие дни — Вы у меня связаны с летом, даже весной: первой травой. Ариадна, непременно поедем в Версаль, в Трианоны[441], в тот — заросший и бедноватый, где еще живы — дети[442]: маленький мальчик и большая девочка, точно эта бедность и непосещаемость и одновременная роскошь — всего разросшегося — их — сохранила. Это — сновиденное место, нам там хорошо будет…

О себе: все то же: между небом и землей. Много читаю, пишу — мало (но никогда — вяло), вокруг — много бед — концы жизней — люди одного поколения уходят сразу — точно сговорившись.

И новый удар — моя Чехия![443] Когда в газете вижу — Прага — дрожу с ног до головы — точно тот по мне в нее вошел. Чехия для меня не только вопрос справедливости, но моя живая любовь, сейчас — живая рана. В ней — на ее холмах — вдоль ее ручьев — прошла моя лучшая молодость, я ей бесконечно благодарна. В жизни я привыкла — благодарить через край — за самое малое! — заливать благодарностью, на ней — сгорать, а здесь я ничего не могу, в первый раз — ничего не могу, ничего — за все добро. «Там, где рябина — Краше Давида-Царя…»[444]

Когда приедете, я Вам покажу своего Рыцаря — добывшего Праге герб[445]: двухвостого льва. Я его получила — в последнюю минуту — последний снимок, к<отор>ый мне, обыскав всю Прагу, достали где-то на окраине. У меня в Праге давнишний друг — пожилая женщина, чешка, до 12-ти лет жившая в Москве, а потом жившая у лесника — деда — и с бабушкой вязавшая кружева при луне — жалели свеч… Переводчица В. Соловьева, Бердяева, лучших русских… Что с ней?? Она своей Чехией — жила… И написать нельзя. Пошлю открытку — с картинкой — и: обнимаю.

А когда-то, в 1870 г., Чехия, тогда — Богемия, — протестовала против присоединения Эльзаса-Лотарингии! Одна, маленькая, съеденная Австрией — заступилась за Францию!..

— Ох! —

Милая Ариадна, счастлива, что скоро Вас увижу — у меня почти никого не осталось, все — рассосалось, люди сначала (как упыри!) жили моим отъездом, а когда он затянулся — отпали.

Но до отъезда непременно напишите мне, чтобы я наверное знала и твердо радовалась.

Целую Вас и всегда люблю.

                                             МЦ.

Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 124–125. СС-7. С. 536–537. Печ. по СС-7.

22-го мая 1929 г., понедельник

               Дорогая Анна Антоновна!

Надеюсь, что Вы сейчас настолько поправились, что без труда сможете прочесть мое письмо[446]. Стараюсь писать ясно.

Все последнее время я очень много пишу, — уже целая маленькая отдельная книжка, и все никак не могу кончить — да и жалко расставаться, столько еще осталось сказать хорошего — и верного. Стихи идут настоящим потоком — сопровождают меня на всех моих путях, как когда-то — ручьи. Есть резкие, есть певучие, — и они сами пишутся. Очень много о драгоценных камнях — недрах земли — но и камни — живые! Зная, как Вы любите стихи, все время, пока пишу, пока они пишутся, о Вас думаю. Часто бываю в кинематографе, особенно люблю — видовые, и при виде каждой старой башни — опять Вас вспоминаю. Словом, мы с Вами — точно и не расставались, и поэтому мне особенно грустно, именно сейчас, Ваше молчание. Я понимаю, что при недомогании — трудно, но я письма́ и не прошу — только открыточку…