Кто именно имеется в виду, достоверно не установлено. Возможно, Е.А. Извольская (1896–1975).

Речь идет о фотографии между с. 64 и 65.

Цветаева писала об этом Рильке 14 июня 1926 г.: «У тебя прозрачные глаза, лазурно-прозрачные, как у Ариадны…» (Небесная арка. С. 92).

Летом 1897 г. Рильке сменил — под влиянием Лу Андреас-Саломе — имя Рене на более «звучное» Райнер.

Этой фразой открывается книга К. Зибера.

 Стихи Э. Ростана, чья драма «Орленок» (1900) завершается двумя сонетами, обращенными к тени герцога Рейхштадтского, сына Наполеона Бонапарта, и месту его первого захоронения (крипта капуцинов в Вене — фамильная усыпальница Габсбургов). Увлеченная в юности Наполеоном, Цветаева перевела «Орленка» на русский язык (перевод считается утраченным) и, возможно, оба сонета, отсутствующие в русском переводе Т.Л. Щепкиной-Куперник.

См.: Нива Ж. Миф об Орленке (По материалам женевских архивов, связанных с Мариной Цветаевой) // Звезда. 1992. № 10. С. 139–143; Стрельникова Н.Д. Марина Цветаева и Эдмон Ростан // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. 2009. № 3. С. 109–115.

Что именно думала Н. Вундерли-Фолькарт о книге К. Зибера и ответила ли она на этот вопрос Цветаевой, — неизвестно. Однако еще до появления книги в письме к Гуди Нёльке (1874–1947), приятельнице Рильке в 1920-е гг., от 13 октября 1932 г. Нанни Вундерли высказывала определенные сомнения:

«…Выходит книга о его <Рильке> детстве, написанная д-ром Зибером, мужем Рут. Я настроена скептически, сама не знаю почему. Это в высшей степени ответственная книга, ведь каждый поверит тому, что он прочитает. Но все ли, что он прочитает, заслуживает доверия? В его детстве было так много тяжелого, ужасного, так много уродливого и лживого, как говорил сам Рильке <…> …Детство — это его самая глубокая и — сколь часто! — открытая рана. Сможет ли эта книга о его детстве передать все то, что было им пережито? Он ведь сам хотел ее написать, так он говорил мне, — но, конечно, он не мог этого сделать там, все это еще оставалось для него слишком болезненным, и ему каждый раз приходилось отказываться от этого замысла. Как часто я жалела о том, что не знала его, когда он был маленьким! Как бы я могла его защитить! А там, мы ни о чем не должны сожалеть, ведь именно эта невыразимая тяжесть сделала из него того, кем он стал. И мне хотелось бы сколь можно доходчиво объяснить каждому, какой он обладал невероятной силой и что он был мужественнее, когда это требовалось, решительнее и бесстрашнее — словно тот, кто для этого создан! Это я видела, и как часто! Самое нежное в нем проистекало из самого сильного, и Бог был его союзником» (Письмо от 13 октября 1932 г. // Отдел рукописей Немецкого литературного архива. Марбах, Германия). 

Неточно приведенные Цветаевой две заключительные строки, стихотворения Рильке «Menschen bei Nacht» («Люди ночью», 1899), вошедшее в первое издание «Книги образов» (1902). В русском переводе И. Клеймана: «И они говорят: Я и Я, / Полагая: Кого-нибудь» (http:/www.stihi. ru/avtor, joklmn&book=5).

В первом разделе книги К. Зибер приводит убедительные свидетельства в пользу происхождения Р.М. Рильке (по отцовской линии) от «старинного, чисто немецкого крестьянского рода» (Sieber. S. 11). Сложность проблемы заключается в том, что члены семьи Рильке (как и сам поэт, проявлявший особый интерес к своей родословной) предпочитали видеть себя потомками древнего дворянского рода, происходящего либо из Каринтии, либо из Саксонии, где как раз находились поместья Линда, Грёнитц и Лангенау, упомянутые в «Песне о любви и смерти корнета Кристофа Рильке» (1899). «В духу семейной традиции, — подытоживает Зибер, — Рильке всегда считал себя потомком корнета Кристофа Рильке, и для нас не имеет значения, признает ли ученый-генеалог эту преемственность или нет; потому что для самого Рильке важнее всех доказательств было внутреннее родство его крови (innere Zustimmung seines Blutes), тяготевшей к саксонским и каринтийским предкам…» (Там же. S. 19).

«История со шляпой», которую К. Зибер считает «чрезвычайно показательной» для отношений между отцом и сыном (Sieber. S. 42), восходит к автобиографическому фрагменту «Эвальд Траги», опубликованному после смерти поэта: отец с сыном отправляются на прогулку, но, поскольку шляпа у сына оказалась запыленной, отец переходит на другую сторону улицы и делает вид, что они не знакомы; лишь вернувшись обратно, оба встречаются у входной двери и вместе поднимаются по лестнице.

Это суждение Цветаевой несправедливо. Описывая мать Рильке, Зибер нигде не употребляет слова «фальшивая» (falsch), но характеризует ее как «нереальную» (unwirklich). София (Фия) Рильке была, по его мнению, волевой женщиной, желавшей казаться иной, чем она была на самом деле. «Она вела свою странную внешнюю жизнь, по жила, усилием воли, своей внутренней жизнью» (Sieber. S. 46). Рильке, как полагает Зибер, унаследовал от матери именно «волю»: то, что было у его матери «волей к видимости», обернулась у него «волей к действительности», волей к творчеству (Там же. S. 53).

Сам Рильке относился к своей матери, скорее, критически, о чем свидетельствуют его письма к Л. Андреас-Саломе от 15 апреля 1904 г. и жене Кларе Рильке от 2 ноября 1907 г. (оба фрагмента приводятся в книге К. Зибера). 

Sieber. S. 90–91. Рассказывая о пребывании Рильке в военном училище, Зибер говорит о Рильке как о «маленьком, озабоченном своим здоровьем и своей жизнью, нежном мальчике, который с такой невероятной охотой хотел бы быть заодно со всеми, радоваться, заниматься гимнастикой, уметь плавать и ездить верхом, как другие». О том, что Рильке-ребенок был «таким же, как другие», в книге Зибера не говорится, скорее напротив: подчеркивается, что Рильке и в детстве отличался от других детей.

Св. Кунигунда (ок. 980-1033?) — германская королева, дочь графа Зигфрида Люксембургского, жена императора Генриха II (их брак, по легенде, отличался непорочностью). Выделялась умом, склонностью к наукам и искусству, умением вести государственные дела; творила добро, помогала бедным. После смерти супруга (1024) занималась государственными делами. Позднее стала монахиней и провела остаток жизни в основанном ею монастыре Кауфунген. Канонизирована в 1200 г.

Цитируемые Цветаевой слова встречаются в одной из ее черновых тетрадей 1923–1924 гг. (см.: НИСП. С. 285). Те же слова (с незначительными изменениями) Цветаева приводит в письме к Рильке от 14 июня 1926 г. (см.: Небесная арка. С. 93).

В действительности эти слова принадлежат не самой Кунигунде. Согласно одной из легенд, связанных с ее именем, она услышала их однажды «свыше» незадолго до смерти в ответ на свое восклицание «Больно, о как мне больно!» (см.: Deutsches Nonnenleben. Das Leben der Schwestern zu Töss <…> und der Nonnen von Engelthal Büchlein <…> Eingeleitet und übertragen von Margarete Weinhandl. München, 1921. S. 281–282). 

С сентября 1886 г. Рильке обучался в военном училище в австрийском городе Санкт-Пёльтен (с осени 1890 г. — в Вайскирхене); в 1891 г. Рильке оставил училище и продолжил образование в Торговой академии в г. Линце.

У Зибера сказано не столь прямо: «Если бы его <Рильке> больше укрепляли в годы отрочества, он не только бы выдержал военное училище, но оно было бы для него целительно (heilsam) благодаря неизбежному огрублению души (Abhärtung der Seele), которое ему пришлось обрести позднее, чтобы достичь строгости и жесткости „Дуинезских элегий“. Он все равно стал бы тем Рильке, каким он был, потому что по своим задаткам он обладал силой и был способен к сопротивлению» (Sieber. S. 87–88).

«Урок гимнастики» («Урок физкультуры») — рассказ Рильке, написанный в ноябре 1899 г. и впервые опубликованный в 1902 г. К. Зибер поместил в своей книге раннюю редакцию этого рассказа, сохранившуюся в дневнике Рильке (Sieber. S. 150–158).

Имеется в виду письмо Рильке к генерал-майору Ц. фон Зедлаковицу от 9 декабря 1920 г., помещенное К. Зибером в качестве, приложения в конце книги (Sieber. S. 161–168).

Ошибка Цветаевой. Следует: Санкт-Пёльтен.

Слово «ад» («Hölle») в тексте письма отсутствует, однако, вспоминая о своем пребывании в военном училище, Рильке говорит о «злом и тревожном пятилетии своего детства», о «необозримом страдании тех лет», о «чувстве единственного ужасного проклятия», об «ежедневном отчаянии десяти-, двенадцати и четырнадцатилетнего мальчика», о «тюремных стенах» Санкт-Пёльтена и т. д. В том же письме содержится упоминание о пребывании в России и «Записках из мертвого дома» Достоевского: это произведение, с которым Рильке, по его словам, познакомился «в более зрелом возрасте», пробудило в нем чувство, как будто уже с десяти лет он «был погружен во все ужасы и всю безысходность каторги» (цит. по: Sieber. S. 163–165).

Впрочем, сам Зибер, описывая пребывание Рильке в Санкт-Пёльтене, употребляет именно это слово. Товарищи Рильке, сказано в книге Зибера, чувствовали в нем «чужого»; те чувства, которые они проявляли по отношению к нему подчас «безобразнейшим образом», были «отстранение, возможно даже ненависть и презрение»; и это становилось для Рене «сущим адом» (Sieber. S. 92). 

В оригинале «Umdichtung» (букв. переработка, поэтическое истолкование). Возможно, Цветаева отталкивается от глагола «andichten» (присочинять, приписывать), который использован в предисловии: «Ему <Рильке> приписывают, что все его детство было мученичеством…» (Sieber. S. 7).

Речь идет о Валери (Валли) фон Давид-Ронфельд (1874–1947), юношеском увлечении Рильке. Ей посвящен первый стихотворный сборник Рильке «Leben und Lieder» («Жизнь и песни», 1894).

Sieber. S. 122.

Там же. S. 123.