Я опускаюсь на стул, ощущая, как Вадим медленно, почти лениво отрывается от подоконника и тоже подходит ближе. Он садится сбоку, и теперь тепло его плеча в опасной близости.

Тамара Савельевна ставит перед нами кофе, но никто не притрагивается.

Отец переплетает пальцы на столе, взгляд — острый, цепкий, как всегда, когда он собирается сказать что-то, что изменит правила.

— У меня хорошие новости, Ева.

Я уже чувствую подвох.

— Правда? — в моём голосе сухая ирония, но он её игнорирует.

— Ты выходишь замуж, — спокойно, почти буднично произносит он.

Я моргаю.

— Что?

— За Савелия Троицкого, — продолжает он, будто это не взрыв, а просто пункт в расписании. — Свадьба через два месяца.

Секунда тишины тянется вечностью.

Вадим застывает. Я чувствую, как его спокойствие трескается — совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы воздух между нами стал другим. Его пальцы сжимают чашку так, что я почти слышу скрип фарфора.

— Ты серьёзно? — мой голос чуть дрожит, но не от страха. Скорее — от ярости, которая начинает закипать.

— Абсолютно, — отвечает отец. — Это союз, который принесёт нашей семье всё, что нам нужно. И ты примешь его.

— Но, папа… — я выдыхаю, чувствуя, как внутри всё начинает кипеть. — Я его совсем не знаю.

— Вы виделись один раз, — отвечает он тоном, будто ставит точку. — И этого достаточно. Тем более, ты ему очень нравишься. Он долго добивался, чтобы я разрешил этот брак.

Я замираю, чувствуя, как в груди начинает нарастать тяжёлое, колкое раздражение.

— То есть… ты хочешь, чтобы я вышла замуж так же, как и вы с мамой? По договорённости?

Его взгляд становится холоднее, но в нём нет ни тени сомнения.

— У нас с твоей матерью был крепкий союз. Он дал этой семье то, что было нужно. И этот брак даст то же самое.

Я сглатываю, но не из-за страха — из-за злости, которая уже клокочет в горле.

— Крепкий союз? — я усмехаюсь, но в этом смехе нет ни капли радости. — Или просто удобная сделка, в которой никто не спрашивал, чего хочет женщина?

Вадим молчит, но я чувствую его взгляд сбоку — острый, как лезвие. Он ничего не говорит, но его напряжение почти ощутимо кожей.

Отец обрывает меня жёстко, так, что воздух будто выталкивают из комнаты:

— Хватит. Ты сделаешь так, как я сказал. И точка. Если ты не выйдешь, я лишу тебя всего. Денег. Образования. Дома.

Он чуть наклоняется вперёд, и голос становится ниже, опаснее:

— Ты останешься ни с чем, Ева. И поверь, я умею исполнять обещания.

Я уже открываю рот, чтобы бросить в него ещё что-то ядовитое, но встречаю его взгляд — и понимаю, что дальше разговор бессмысленен. Он встал, значит, разговор закончен.

Жесть какая глава: от «на колени» до «ты выходишь замуж» — прессинг со всех сторон. Вадим треснул по контролю, отец давит браком с Троицким — ставки взлетели.

А вы как думаете: Ева должна бежать против воли отца или сыграть в долгую и ударить в ответ по правилам? И доверяете ли вы спокойствию Вадима насчёт «это не про нас»?

Не забывайте: ⭐ и добавление в библиотеку — дикая поддержка для меня и лучший стимул писать дальше.

Чёрт. Чёрт. Чёрт.

Эта новость не укладывалась у меня в голове, как бы я ни пытался.

Я мог ожидать чего угодно от Лазарева, но не этого.

Савелий. Ублюдок. Троицкий.

Имя, от которого у любого нормального человека внутри всё переворачивалось, а у меня — закипало. Я видел, как он смотрит на женщин. Как он трогает их, будто покупает кусок мяса на рынке. И теперь этот мразь должен положить руки на Беду?

Да чтоб я сдох, но этого не случится.

Я стоял у окна, сжимая телефон так, что суставы побелели. На кончиках пальцев пульсировала злость, а в голове вертелись только две мысли:

первая — вбить Троицкому зубы в глотку,

вторая — запереть Еву там, где её никто не достанет, даже сам чёрт.

И самое ебаное в этом всём — я даже не имел права на эти мысли.

Я рванул из дома, даже не сказав, куда еду.

Нужно было проветрить голову. И — найти Илью.

Руль дрожал в руках от того, как я вжимал его в ладони.

Асфальт под колёсами мелькал полосами, но дорога будто не кончалась.

Мы встретились там, где чужие глаза не смотрят.

Заброшенная автостоянка на краю промышленной зоны, возле старых ангаров, заросших бурьяном. Металлический забор, на котором облупилась краска, ржавая будка охраны, в которой давно никто не сидит. Здесь всегда тихо. Даже ветер свистит так, будто шёпотом.

Илья уже ждал — сидел на капоте своей чёрной «Ауди», курил и смотрел в никуда.

Я подъехал, заглушил двигатель и вышел.

— Лицо у тебя такое, будто ты кого-то похоронил, — бросил он, затягиваясь и не глядя на меня.

— Скоро похороню, — ответил я. — И это будет Троицкий.

— Троицкий? — Илья косо смотрит на меня из-под бровей, выпускает дым в сторону. — А он-то что тебе сделал?

— Он просто ублюдок, — роняю я, даже не пытаясь смягчить тон. — Но я здесь не за этим.

Я опираюсь ладонями о капот рядом с ним, чувствую под пальцами холод металла.

— Ты что-нибудь нашёл в компьютере Виктора?

— Нашёл кое-что интересное, — Илья медленно выпускает дым, глядя на меня так, будто проверяет, готов ли я это слышать.

— Только, предупреждаю, это про твою малышку.

— Говори уже, блядь, — роняю, чувствуя, как внутри всё напрягается.

— Её мать, Настя… умерла не от инфаркта, как тебе втирали, — он делает паузу, чтобы затянуться, и это бесит сильнее, чем сама новость. — Она наглоталась таблеток. Виктор это прикрыл так, что даже полиция не сунулась.

В голове мгновенно вспыхивает картинка: Ева, узнавшая это, и… чёрт. Нет, это её сломает.

— Сука… — я отворачиваюсь, сжимаю кулаки, костяшки белеют. — Зачем ему это?

— Вот это вопрос, — Илья бросает окурок под ноги, раздавливает подошвой. — Либо он замешан, либо ему было плевать. Но факт — он это скрыл.

— Пиздец… — выдыхаю, глядя в сторону ангара, но вижу перед собой только Беду. — Если она узнает…

— Не «если», — отрезает он. — Когда. Такие вещи не хоронятся навсегда.

Я разворачиваюсь к нему, в голосе появляется металл:

— Что насчёт Саши?

— По Саше пусто, — он пожимает плечами, но взгляд остаётся цепким. — Только характеристика. Виктор пишет, что он «отличный работник, лоялен, дисциплинирован». Всё.

— Хуйня какая-то, — роняю. — Виктор не пишет «просто так».

— Поэтому и говорю — копать надо глубже, — Илья чуть наклоняется ко мне. — Но ты, брат, сейчас по уши вляпался в Еву. А это уже мешает тебе видеть дальше её ног и рта.

— Остынь, — огрызаюсь. — Я держу всё под контролем.

— Конечно, держишь, — усмехается он, поднимаясь с капота. — Только не забудь, что контроль — это не когда ты кончаешь в неё, а когда можешь от неё уйти.

Я молчу, потому что ответить нечем.

Я завожу двигатель, но не трогаюсь с места.

Фары выхватывают из темноты куски забора и тени ангаров, но в голове — только слова Ильи.

Настя. Таблетки. Виктор.

Чем дольше думаю, тем сильнее понимаю — это не похоже на простое «не выдержала».

Нет. Кто-то мог помочь ей «принять решение».

Я сжимаю руль так, что он скрипит.

Если это правда, значит, Виктор не просто контролирует всех живых, он держит кость и на мёртвых.

Телефон на панели моргает сообщением от Ильи: «Держи себя в руках. Ищи, но не суетись».

Я усмехаюсь без радости. Поздно.

Я уже суечусь.

И я уже знаю, с чего начну.

С Троицкого.

Если Виктор решил продать Беду этому ублюдку, значит, или Савелий ему нужен как партнёр, или он держит на него что-то настолько мощное, что готов пожертвовать собственной дочерью.

В любом случае, я раскопаю.

В универе пахнет дешёвым кофе и чужими духами.