Джинсы, толстовка, ключи в руке.

Она попыталась спрятать их слишком быстро. Я всё видел.

Сказала что-то про «подышать воздухом».

Воздухом в шесть утра? С ключами?

Её ложь звучит так, будто она хочет, чтобы я проверил.

Шаги на лестнице я услышал раньше, чем Ева успела сделать ещё один шаг к выходу.

Тяжёлые, размеренные — Виктор.

Он вошёл на кухню в идеально выглаженной рубашке, будто не шесть утра, а полдень.

— Доброе утро, — кивнул он. Потом, без паузы: — Вадим, у тебя сегодня выходной.

Я не двинулся.

— В смысле?

— В прямом, — он налил себе кофе, даже не глядя на меня. — Вечером мы с Евой идём в ресторан. Семья Троицких. Обсудим детали свадьбы.

Я перевёл взгляд на неё. Она стояла чуть в стороне, с тем же лицом, которое было утром — слишком спокойным, чтобы быть правдой.

— Понял, — сказал я, хотя внутри всё сжалось. Выходной — слово, которого в моей работе не существует. Если он его произнёс, значит, хочет, чтобы я был подальше.

Виктор сделал глоток и добавил:

— Так что можешь заняться своими делами.

Тогда, может, я наконец увижу Сашу.

Эта мысль всегда была спрятана в глубине — личное, не для чужих ушей. Никто в доме не знает, что у меня есть брат, и я намерен, чтобы так и осталось.

Утро я проведу с ним..

Вечером я найду её.

Где бы она ни была, с кем бы ни сидела за столом, я буду рядом. Тихо. Невидимо.

Ева стала другой. Чересчур тихая. Чересчур правильная. Это не смирение — это затишье перед бурей.

И если она собирается спрятать что-то от меня, значит, я узнаю об этом первым.

Она — моя задача.

И моё личное правило — я никогда не упускаю свою цель.

***

Я ненавижу запах тюремных коридоров.

Смесь железа, дешёвого моющего средства и чего-то гнилого, что впиталось в стены навсегда.

Металлическая дверь лязгнула, пропуская меня внутрь комнаты для свиданий. Саша уже сидел за столом, локти на поверхности, пальцы сцеплены.

Тот же взгляд — прямой, как удар.

— Не думал, что увижу тебя так скоро, — сказал он, но в его голосе не было ни радости, ни обиды. Только констатация факта.

— У меня было утро, — ответил я, садясь напротив. — И возможность.

Он усмехнулся, но быстро вернул лицу ту же спокойную маску.

— Значит, у тебя всё под контролем?

— Всегда.

Врал ли я? Нет. Но мысль об Еве всё равно стояла где-то сбоку, как заноза. Даже сейчас, в этой комнате, я видел, как она спускалась по лестнице в шесть утра с ключами в руке.

— О чём думаешь? — спросил Саша, прищурившись.

— О работе, — коротко ответил я. И это была единственная часть правды, которую я мог озвучить.

Саша откинулся на спинку стула, изучая меня так, будто знал, что есть что-то ещё. Он всегда знал.

Я сел напротив. Стол между нами был узким, но не настолько, чтобы не чувствовать, как от Саши идёт напряжение.

Он не улыбался.

— Ну? — его голос был ровным, но с металлическим оттенком. — Привёл тебе Виктор список поручений? Или просто решил проверить, дышу ли я ещё?

— Нашёл время, — ответил я, держа темп его взгляда.

— Нашёл… — он усмехнулся, но в этой усмешке было столько яда, что металл стула под ладонью заскрипел. — Тебе напомнить, кто этот человек, ради которого ты, как собака, бегаешь по команде?

— Осторожнее, — сказал я тихо.

— Почему? Боишься, что стены услышат? — он подался вперёд. — Виктор — гниль. Всегда был и будет. И вся его семья такая же.

— Хватит, — в голосе моём не было крика, но металл всё же проскользнул.

— Нет, брат. Не хватит. — Его пальцы сжались в кулак. — Я здесь из-за него. Не из-за себя. И ты это знаешь.

— Я помню наш план, — произнёс я медленно, чтобы каждое слово дошло. — И всё, о чём мы договаривались.

Саша не отводил взгляда.

— Но мы с Ильёй не нашли ничего на тебя. Ничего, что могло бы вытянуть тебя отсюда.

Его губы дёрнулись в тени усмешки.

— Значит, ищите лучше.

— Мы копаем глубоко, — сказал я, чуть подавшись вперёд. — Но если Виктор настолько зачистил следы…

— Он всегда зачищает, — перебил Саша. — Просто вы копаете там, где он хочет, чтобы вы копали.

В его голосе не было злости — только уверенность. И это злило больше.

— Не учи меня моей работе, — бросил я.

— Тогда делай её, — Саша посмотрел на меня с холодной прямотой. — Пока у тебя ещё есть время.

Гул в голове не стихал, даже когда за мной захлопнулась металлическая дверь.

Слова Саши сидели в черепе, как гвозди, и каждый удар сердца забивал их глубже.

Виктор — гниль.

Ева — пешка.

И я — тот, кто должен решить, останется ли она в игре.

Вечером я уже сидел в машине напротив дорогого ресторана, где собирались Троицкие. Мотор был заглушен, но пальцы постукивали по рулю в такт моему дыханию.

Тёмные стёкла давали иллюзию невидимости, но я всё равно отодвинулся чуть назад, чтобы слиться с тенью.

Через огромные окна я видел её.

Ева сидела рядом с ним — с этим вылизанным ублюдком, которого Виктор называл «будущим мужем». Белоснежная рубашка, натянутая улыбка, взгляд, в котором не было ни тепла, ни интереса. Только расчёт.

Она держалась прямо, но плечи были чуть напряжены, как у человека, который считает минуты до конца спектакля.

Я не слышал их слов, но они мне и не нужны.

Я читал её по глазам, по тому, как она чуть прикусила губу, когда он что-то сказал.

Знал, что это не флирт. Это сдержанность, чтоб не ответить так, как она привыкла.

Он говорил слишком много, слишком быстро, и улыбался так, будто репетировал перед зеркалом.

Она кивала. Не потому, что слушала, а потому, что ей приходилось.

Пальцы на её бокале были чуть напряжены, костяшки побелели.

Она делала вид, что расслаблена, но я видел всё.

Виктор сидел рядом, наблюдая, как удав, который уже обвил добычу, но ещё не начал душить.

Я знал этот взгляд. Он был не про семейный ужин. Он был про сделку.

В какой-то момент жених наклонился к Еве ближе, чем позволял приличный стол.

Она не отодвинулась — и это было самым громким сигналом за весь вечер.

Они вдвоём поднялись из-за стола.

Ева что-то тихо сказала Виктору, и он кивнул, отпуская их, как будто это не имело значения.

Для меня — имело.

Я проследил взглядом, как они исчезают в сторону бокового коридора ресторана, ведущего к маленьким кабинетам и террасе.

Уединённое место.

Где нет чужих ушей. И где он может позволить себе больше, чем при всех.

Грудь сжала такая злость, что пальцы на руле побелели.

Я представил, как этот вылизанный ублюдок склоняется ближе, кладёт руку ей на талию, и у меня возникло очень простое желание — войти туда и пробить ему голову об ближайшую стену.

Чёрт, я ревновал.

Сильно.

Так, что гул в ушах перебивал даже шум вечернего города.

Я уже знал, что останусь здесь ровно столько, сколько нужно, чтобы увидеть, с чем она вернётся из этого «уединённого места».

И если хоть что-то в её взгляде мне не понравится — он выйдет оттуда с кровью на лице.

Мы с отцом зашли в ресторан, и меня тут же окутал запах чего-то дорогого и приторного.

Троицкие уже сидели за столом — идеально выпрямленные спины, отрепетированные улыбки.

Я узнала Савелия сразу.

Белая рубашка, тёмный костюм, взгляд, который будто заранее привык считать, сколько ты ему стоишь.

— Ева, — сказала мать Савелия, — мы так рады.

Я изобразила вежливую улыбку и кивнула. Радость — это, видимо, когда твой сын женится по договору.

— Садитесь вместе, — предложила она. — Так будет… уютнее.

Савелий встал, пододвинул мне стул, и я села рядом. Настолько рядом, что чувствовала лёгкий запах его парфюма — холодного, как он сам.

Отец Савелия выглядел довольным. Мой же отец — ещё более довольным.

А я — просто считала секунды до конца этого спектакля.