Я делаю шаг назад, чувствуя холод пола через тонкую ткань пижамных штанов.

— Значит, Виктор не узнает, — роняю я, и голос мой дрожит не от страха, а от злости.

Тамара чуть улыбается уголком губ, но эта улыбка — из тех, что лучше бы никогда не видеть.

— Ты всё больше становишься похожа на мать, — произносит она так, будто это предупреждение, а не комплимент.

На секунду она задерживается, изучая меня, а потом поворачивается к двери.

— Ладно. Спрячь это подальше, если думаешь, что сумеешь сохранить. Но, Ева… — она оборачивается, и её глаза становятся ледяными, — в этом доме нет секретов.

Дверь за ней закрывается почти бесшумно, но напряжение остаётся висеть в воздухе.

Я медленно выдыхаю, прижимая конверт к груди. И понимаю — теперь мне нужно найти место, куда даже она не сможет добраться.

Я дождалась, пока шаги Тамары Васильевны растворятся в конце коридора.

Плевать, что босиком и что ковёр под ногами холодный — я почти бежала в комнату, прижимая конверт к груди.

Дверь. Замок. Щелчок.

Только теперь позволила себе выдохнуть, хотя лёгкие будто и не хотели работать.

Конверт был старый, с пожелтевшими краями. Пах пылью, временем… и чем-то, что я знала только в детстве.

Я поддела клапан ногтем, бумага поддалась с сухим треском.

Почерк был её.

Маминым. Чёткие буквы, но кое-где чернила смазаны, как будто рука дрожала.

"Если ты читаешь это письмо, значит, я спрятала дневник достаточно глубоко, чтобы они его не нашли.

В нём всё, что я не успела сказать вслух. Всё, что не должно попасть в чужие руки.

Ты найдёшь его там, где я пряталась чаще всего. Там, где даже стены знают мои тайны."

Строки заканчивались резко, как обрубленная нить.

Я сидела, вцепившись в лист, и чувствовала, как слова будто впиваются в кожу.

Воспоминание вспыхнуло само.

Мне девять. Летний полдень. Я ищу маму, а дождь уже хлещет по крыше дома.

Я бегу по саду, босиком, трава липнет к ступням.

И вдруг вижу: дверь старого сарая приоткрыта.

Внутри темно, пахнет деревом и мёдом.

Она сидит в углу за старыми ящиками, обнимая колени, и улыбается, когда я подхожу.

— Здесь нас никто не найдёт, — шепчет. — Даже если очень постараются.

Я помню, как тогда подумала, что это её секретное место.

И теперь я знала — дневник именно там.

Я открыла глаза.

Сарай. Тот самый. Он всё ещё стоит в дальнем углу сада. Там редко кто бывает — разве что садовник пару раз в год.

Я сжала письмо сильнее. Если дневник там, значит, мне нужно забрать его первой. До того, как кто-то другой догадается.

На секунду воображение подкинуло картинку: Вадим. Он идёт за мной, как всегда. Его взгляд, от которого невозможно спрятать ничего.

Нет. В этот раз он не должен знать.

Я проснулась в пять утра, ещё до будильника.

Дом спал — даже обычно шумная лестница казалась пустой.

Письмо лежало под подушкой, как живое, и я знала: если не сделаю это сейчас, потом может быть поздно.

Быстро натянула джинсы, толстовку, волосы собрала в небрежный хвост. Тихо, на носках, вышла в коридор. Двери спален — закрыты, внизу темно.

Идеальное время.

Я спустилась по лестнице, шаг за шагом, обходя места, где доски могли скрипнуть. Прошла мимо гостиной и уже почти добралась до черного входа, когда заметила слабое свечение из кухни.

Сердце ухнуло.

Там, за столом, сидел он.

Вадим.

Чёрная футболка, руки скрещены на груди, взгляд — прямо на меня. И ни намёка на сонливость. Такое чувство, будто он вообще не спит.

— Рано встала, — его голос был тихим, но резанул, как лезвие. — Куда-то собралась?

Я остановилась, сжав руки в карманах, чтобы он не увидел, как дрожат пальцы.

— Просто решила пройтись. Воздухом подышать.

Он чуть приподнял бровь, скользнув взглядом от моей головы до кроссовок.

— В джинсах и с ключами в руке?

Я опустила глаза — чёрт. Ключ от сарая торчал между пальцами.

Я заставила себя улыбнуться, легко, будто ничего не произошло.

— Забыла, что они у меня в руке, — сказала я, сунув ключ в карман. — Вдруг захочу потом что-то из кладовой взять.

Вадим не двинулся. Просто продолжал смотреть, будто считывал меня по слоям.

— Кладовая не в саду.

— А если я хочу яблоки? — парировала я, делая шаг к двери.

Его пальцы медленно коснулись стола, и я услышала, как скользит дерево под его ладонью.

— Пойдём, — сказал он.

— Куда? — я прищурилась.

— К яблокам. Или куда ты там собралась.

— Я могу и сама.

— Не сомневаюсь. Но я не для того здесь, чтобы ты гуляла одна.

Внутри всё сжалось. Он был как замок с кодом, который невозможно подобрать — всегда на шаг впереди.

— Ладно, — кивнула я, стараясь, чтобы это выглядело равнодушно. — Пойдём.

Мы вышли на задний двор. Трава ещё была мокрой от ночной росы. Я шла чуть впереди, чувствуя его шаги за спиной. Он не прикасался, но это «почти рядом» давило сильнее любого прикосновения.

Сарай показался из-за яблони. Я знала, что внутри, знала, зачем мы здесь… но с каждым метром понимала: открыть его при нём — значит выдать всё.

Я обернулась.

— Я возьму яблоки, а ты можешь подождать снаружи?

— Нет, — ответил он, даже не моргнув. — Я зайду с тобой.

Мы вошли в сарай, и воздух тут сразу сменился — запах старого дерева и пыли, тонкая паутина в углу.

Вадим обвёл взглядом полки, ящики, мешки с чем-то непонятным.

— Кто вообще прячет яблоки в сарае? — спросил он, и в его голосе было что-то между насмешкой и подозрением.

— Тот, кто не любит делиться, — ответила я, наклоняясь к ящику в дальнем углу. — Здесь их никто не ищет.

Он чуть прищурился, будто проверяя, насколько убедительно я вру, но ничего не сказал.

Я достала пару яблок, стряхнула с них пыль и сунула одно ему.

— Держи. Чтобы не думал, что я тебя обманываю.

Он взял, но не откусил. Просто смотрел, как я делаю вид, что занята исключительно фруктами.

— Ладно, — сказал он наконец, разворачиваясь к выходу. — Воздухом подышала — возвращаемся.

— Ага, — кивнула я, пряча взгляд.

Мы вышли, и я почувствовала, как напряжение отпускает плечи. Дневник был там, за досками в углу… но сегодня я его не достану. Не при нём.

Мы вернулись в дом, и первым, что я увидела, была Тамара Савельевна.

Она стояла у плиты, что-то помешивала в кастрюле. Запах кофе смешивался с чем-то сладким.

— Доброе утро, — сказала она, бросив короткий взгляд в нашу сторону. И этот взгляд был… как всегда. Слишком внимательный.

— Утро, — отозвалась я, проходя мимо.

Вадим остался на пару секунд, что-то тихо сказав ей, но я не стала прислушиваться. Слишком хорошо знала — чем больше слушаешь их разговоры, тем сильнее вязнешь.

Развернулась и поднялась наверх.

В своей комнате я заперла дверь и села на кровать.

Письмо снова оказалось в руках.

Ева что-то скрывает.

Я это чувствую.

Она всегда была шумной, колкой, с глазами, которые умели стрелять словами. Сейчас — тишина. Слишком много тишины.

С того дня, как Виктор объявил о её «будущем замужестве», она будто вышла из нашего мира. Смотрит сквозь людей. Слушает, но не слышит. Даже на меня.

Особенно на меня.

Не знаю, что раздражает больше — эта показная покорность или то, что она больше не бросает в меня свои острые реплики. Её язвительность всегда была оружием. И я знал, куда она целится. Теперь она разоружена. Или делает вид.

Сегодня она встала в пять утра.

Для неё это ненормально. Для меня — сигнал.

Лёгкие шаги по лестнице. Замедленные, чтобы никто не услышал.

Она появилась в дверях кухни, и первое, что мелькнуло в её глазах, — разочарование. Не удивление. Разочарование, что я здесь.