— Это был просто трах. Ничего больше. Тем более… — я позволила голосу дрогнуть, и тут же прикрыла губы рукой, как будто выдала секрет, — я узнала, что он рядом со мной только потому, что хочет накопать на отца. Про своего брата… Сашу Семёнова.

Я видела, как их глаза встретились. У Фёдора — хищный блеск. У Савелия — дикий, звериный огонь. И в следующий миг они расхохотались.

Смех был резкий, хриплый, страшный. Как будто они смеялись не надо мной, а прямо мне в лицо. Как будто знали, что я сама привела себя в клетку и ещё благодарна за это.

Фёдор налил вино. Движения спокойные, как будто разговор о предательстве и сексе с врагами был для него обычной будничной темой. Он протянул бокал мне, другой — Савелию.

— За правду, — произнёс он, и они чокнулись, словно высмеивали меня заодно.

Я сделала вид, что отпила, хотя в горле стоял ком.

— Вадим… — начал Фёдор, устроившись в кресле. — Этот щенок играет в охотника. Думает, что сможет нас обмануть.

Савелий откинулся на спинку и усмехнулся, проведя языком по зубам.

— Ага. Лезет туда, куда его нос не звали. Всё ради брата. Саши… Семёнова.

Я едва удержала лицо от слишком резкой реакции. Сердце подпрыгнуло в груди, но я улыбнулась, прикусив губу.

— Он и правда верит, что сможет найти про него что-то? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал насмешливо, будто меня это забавляет. — Как будто Саша вообще стоит таких усилий.

Фёдор вскинул бровь.

— Ты знаешь, что он был ничтожество?

— Да, — вставил Савелий, глухо смеясь. — Обычный пёс на цепи. И всё равно думал, что может укусить хозяина.

— И что с ним случилось? — я постаралась спросить между делом, как будто вопрос был риторическим. Но внутри меня всё сжалось.

Фёдор сделал глоток вина и медленно ответил:

— С ним случилось то, что случается со всеми, кто играет против нас.

— Мы сделали из него урок, — добавил Савелий. Его глаза вспыхнули мерзким удовольствием. — Чтобы остальные видели и понимали: никто не тронет наше

Я чуть подалась вперёд, будто меня и правда зацепили их слова. Сделала глаза шире, изобразила искреннее любопытство.

— Урок? — я склонила голову, позволив пряди волос соскользнуть на лицо. — Что это значит?

Савелий довольно прищурился, будто ему нравилось, что я сама спрашиваю.

— Это значит, что он был выставлен. Мы не просто убрали его. Мы сделали так, чтобы каждый, кто когда-либо подумал бы о предательстве, видел: даже если ты работаешь внутри дома, даже если дышишь с ними одним воздухом — конец у тебя будет одинаковый.

Фёдор кивнул, его лицо оставалось спокойным, почти равнодушным.

— Мы не убиваем сразу. Мы ломаем, уничтожаем, а потом оставляем гнить.

— А Саша… — Савелий усмехнулся и сделал глоток вина, — этот пес слишком верил, что умный. Подсунул документы, думал, что сможет уйти чистым. А вышло, что он оказался в клетке.

Я почувствовала, как сердце больно ударилось о рёбра. Они подставили его. Это они сделали так, чтобы его посадили.

— И ты думаешь, — я нарочно позволила голосу дрогнуть, — он понял, что случилось?

Савелий склонился ближе. Его дыхание обожгло моё лицо.

— Понял. Вот это и было самым сладким. Видеть в его глазах, как рушится всё.

Фёдор всё это время молча наблюдал. Потом вдруг поставил бокал на стол и накрыл мою руку своей. Его пальцы были холодные, тяжёлые, как кандалы.

— Ты странная, Ева. Вместо того чтобы дрожать — ты слушаешь. И я вижу… тебе нравится.

Я заставила себя улыбнуться. Чуть дерзко, чуть по-детски.

— Может, я просто знаю: вы — единственные, кто способен защитить меня от таких, как он.

Савелий расхохотался, запрокинув голову.

— Бля, Федя, она создана для нас.

Он наклонился ближе, почти навис надо мной, и улыбка его была звериной.

— А теперь, Ева… можем приступить к самому интересному.

Я почувствовала, как внутри всё холодеет. Его голос был словно нож, скользящий по коже.

— Ты докажешь нам, что ты здесь ради нас.

Я моргнула, сделала вид, что растерялась.

— Э-э… может, чуть позже? — попыталась улыбнуться и выровнять дыхание. — Я ведь даже дом ваш не видела толком. Всё так… необычно. Хочу понять, почувствовать…

Савелий оскалился.

— Не бойся, малышка, — его голос стал мягче, но от этого только страшнее. — Тебе будет приятно. Настолько, что ты забудешь, как дышать.

Резко зазвонил телефон.

Резкий, раздражающий звук разорвал воздух, как пощёчина.

Савелий выругался сквозь зубы, достал трубку и зло рявкнул:

— Ну кто там ещё, мать вашу?..

Он слушал недолго. Его лицо вытянулось, брови сдвинулись, и уголки губ скривились в раздражённой ухмылке.

— Ага… ага, понял.

Он бросил взгляд на Фёдора.

— Федя, поехали. Груз приехал.

Фёдор только кивнул, ни капли удивления. Он поднялся с кресла, двигаясь спокойно, почти грациозно, и поправил манжеты, словно собирался не на «грязное дело», а на приём в мэрию.

Савелий обернулся ко мне, ухмыльнулся, и эта ухмылка была хуже удара.

— Оставайся тут, малышка. — Его голос стал низким, обещающим, от которого мороз пробежал по коже. — Никуда не сбегай.

Он шагнул ближе, наклонился, так что его дыхание обожгло мою щёку.

— Мы приедем… и продолжим.

Фёдор посмотрел на меня так, будто в его взгляде уже был приговор, но ничего не сказал. Просто развернулся и пошёл к двери.

Я осталась одна. В огромной, чужой, пропитанной их тенью комнате.

Сердце билось так громко, что казалось — его слышат даже стены.

Теперь. У меня есть время. Немного. Надо думать. Надо действовать.

Они ушли. Дверь захлопнулась за ними, и тишина обрушилась, как каменная глыба.

Я осталась одна. В сердце этого логова.

Я стояла неподвижно минуту, две, прислушиваясь к каждому шороху. Но было пусто. Только гулкое эхо моих собственных вдохов.

Сейчас или никогда.

Ноги сами понесли меня вперёд. Я знала — времени немного. Минут тридцать, может, час, пока они «разбираются» с грузом. Но если я всё испорчу — они сожрут меня живьём.

Я заходила из комнаты в комнату. Шаги тихие, осторожные. В первой — гостиная. Только мебель, книги, алкоголь в баре. Чисто. Слишком чисто.

Вторая — спальня. Огромная кровать, тяжёлые шторы, запах их парфюма. Я перебрала ящики, проверила тумбы — ничего, кроме одежды и пары игрушек, от которых по спине побежали мурашки.

Минут двадцать я бродила, всё сильнее чувствуя, как внутри копится паника. Неужели ничего?

И тут — дверь. Обычная, на первый взгляд. Но ручка холодная, замок блестит новый. Закрыто.

Я замерла. Сердце грохотало.

В голове всплыло: Набор. Быстро.

Я достала из сумочки небольшой комплект отмычек.

Руки дрожали так, что я едва не уронила железки. Несколько секунд — и щёлк. Замок поддался.

Я толкнула дверь.

И шагнула в сердце тьмы.

Комната была как архив. Стены в шкафах, полки до потолка, стол завален бумагами. Папки, документы, фотографии, флешки. Всё в хаосе, но упорядоченном их больным умом.

Я метнулась к столу, начала рыться. Контракты, счета, списки. Груз, люди, платежи. Слова мелькали перед глазами: «контрабанда», «наличка», «подкуп», «тендеры».

И вдруг — папка, толстая, чёрная. Я открыла её, и меня словно ударили.

Фотографии. Женщины. Мужчины. Маски. Кровь.

Отчёты. Подписи. Суммы.

Их империя — из грязи и боли.

Я нашла то, что искала. Доказательства. Настоящие. Бумаги, за которые можно посадить их за решётку на всю жизнь.

Я прижала папку к груди, дыхание сбилось.

Господи… Я это сделала. Теперь главное — выбраться отсюда живой.

Телефон дрожал в моих пальцах, но я всё же успела нажать вызов.

— Вадим! — зашептала я, едва слышно, но срываясь от восторга. — Я нашла! Всё! У нас есть доказательства, они не выберутся из тюрьмы никогда!