— Ты понимаешь, что только что сказала, малышка?

Я всхлипнула так, что сама себе поверила бы. Слёзы текли по щекам, солёные, липкие.

— Я ненавижу его, — выдохнула я, глядя Фёдору прямо в глаза. — Ненавижу, слышите? Он мне никто. Пусть вы с Савелием сотрёте его в порошок. Мне плевать.

Фёдор наклонил голову чуть набок, его глаза сузились. Взгляд прожигал до костей, будто хотел расколоть меня и увидеть нутро.

— Кто тебе рассказал, что мы следили? — голос низкий, опасный, без единой ноты сочувствия.

Я судорожно вдохнула, вытерла слёзы тыльной стороной ладони, будто собиралась с духом.

— Кира, — сказала я глухо. — Она ведь моя лучшая подруга. — Я горько усмехнулась, дернув плечом. — Или я так думала. Она сказала… что вы сами её попросили. Приглядывать за мной.

Фёдор резко отступил на шаг, его лицо исказилось — то ли злостью, то ли подозрением. Он провёл ладонью по лицу, будто сдерживал себя, и тихо процедил:

— Эта сучка слишком много болтает.

Он поднял взгляд на меня снова, в глазах горел огонь.

— Но ты… ты всё равно здесь. Сама. Добровольно. — Он шагнул ближе, медленно, как хищник. — Знаешь, Ева, мне нравится твоя честность.

Он обошёл меня кругом, как будто осматривал добычу. Его шаги были неторопливые, почти ленивые, но от каждого движения у меня по спине бежал холод.

— Добровольно, — повторил он, смакуя слово. — Знаешь, Ева… я не привык получать подарки просто так. Люди всегда хотят что-то взамен. Деньги. Власть. Защиту. — Он склонился ближе к моему уху, горячее дыхание обожгло кожу. — А ты чего хочешь?

Я сделала вид, что не могу поднять взгляд, будто стыжусь, и прошептала:

— Я хочу свободы. Я хочу быть там, где меня ценят, а не вечно загоняют в клетку, как отец.

Фёдор хрипло усмехнулся и выпрямился. Его рука вдруг скользнула к моей щеке, палец провёл по слезе.

— Ценят? — он качнул головой, глаза блеснули. — В нашем мире ценят только то, что можно сломать. Чтобы знать, сколько оно стоит.

Моё сердце застучало так громко, что казалось, он слышит. Я подняла глаза — и наткнулась на его взгляд. В нём не было ни грамма сомнения. Только испытание.

— Давай так, — сказал он мягко, но в этой мягкости слышался нож. — Если ты действительно хочешь быть с нами… ты докажешь это.

— Как? — мой голос дрогнул, и я сама сделала вид, что испугалась.

Он усмехнулся.

— Скоро увидишь. — Он провёл ладонью по моему плечу, сжал чуть сильнее, чем нужно, и добавил: — А пока… я расскажу Савелию, что у нас с тобой есть маленькая тайна. Посмотрим, как он обрадуется.

Мы вышли из кабинета вместе. Я едва дышала, сердце билось так, что гул отдавался в висках.

— Отмени всех пациентов на сегодня, — ровным голосом сказал Фёдор медсестре, даже не глядя на неё. — Я больше не вернусь.

Она кивнула, а я чувствовала на себе её любопытный взгляд, но сил даже повернуться не было.

Фёдор повёл меня к машине. Савелий уже ждал снаружи, нетерпеливо постукивая пальцами по крыше чёрного внедорожника. Его улыбка была слишком широкой, слишком голодной.

— Поехали, — коротко бросил он, распахивая дверь.

Я села внутрь, пальцы сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони. Не смела показать ни страха, ни сомнения. Только одно держало меня от того, чтобы завыть — мысль, что Вадим следит. Что он рядом. Что он не даст им меня утащить насовсем.

Машина тронулась, унося нас в неизвестность. Я молилась без слов, стиснув зубы: Вадим, пожалуйста. Следи. Найди меня. Не отпусти.

Мы ехали долго. Дорога петляла, фары выхватывали куски леса и чёрной земли, пока наконец не показался силуэт огромного дома. Двухэтажный особняк, будто вырванный из чужой жизни: строгие линии, окна в пол, ограды нет, только широкая дорожка, уходящая к массивным дверям.

Машина плавно остановилась. Сердце у меня ухало в груди, будто предупреждало: «Не заходи. Не смей». Но Фёдор первым открыл дверь, и его рука коснулась моей. Твёрдо, спокойно, без права отказаться.

— Прошу, — сказал он, и в голосе не было ни приказа, ни просьбы. Только уверенность, что я всё равно подчинюсь.

Я шагнула внутрь.

И замерла.

Дом был… слишком идеален. Богатый, холодный, мёртвый. Как музей. Высокий холл с мраморным полом, свет от хрустальной люстры, которая свисала прямо над головой, ослепляя своей безупречностью. Огромные картины в золотых рамах — портреты незнакомых людей, все с одинаково пустыми глазами. Лестница, уходящая наверх, с перилами, блестящими, будто их только что натёрли до скрипа.

В гостиной — белый кожаный диван, журнальный столик из чёрного стекла, на котором стояла ваза с лилиями. Запах цветов был сладкий, приторный, и от него меня чуть не вывернуло.

Я шла дальше, и каблуки гулко стучали по мрамору. Каждый шаг отдавался эхом, будто сам дом слушал меня, впитывал мой страх.

— Тебе нравится? — спросил Фёдор, вставая рядом. Его взгляд скользнул по моему лицу, задержался на глазах. — Тут спокойно. Никто не мешает.

Я кивнула, хотя внутри всё кричало, что это место — не дом. Это клетка. Красиво выстроенная, дорогая, но клетка.

Савелий появился у меня за спиной, я почувствовала его тень, его дыхание слишком близко к шее.

— Уютно, правда? — прошептал он, и мне захотелось выцарапать себе уши, лишь бы не слышать его голос.

Я не обернулась. Я заставила себя улыбнуться, хоть губы дрожали.

— Очень.

Фёдор легко коснулся моей ладони и повёл дальше, словно хозяин, показывающий гостю своё царство. Только я знала — я не гость. Я — добыча.

Мы свернули в коридор, где стены были тёмные, увешанные чёрно-белыми фотографиями. На них — люди в масках. Женщины, мужчины. Никого я не узнала, но от каждого кадра веяло чем-то грязным, извращённым.

Савелий шёл позади. Его шаги были тише, чем у Фёдора, но именно они заставляли холод подниматься по позвоночнику. Я чувствовала его взгляд. Тяжёлый, липкий, как будто он уже раздел меня и наслаждался видом.

Мы вошли в комнату, и у меня перехватило дыхание.

Большая, просторная. Потолки высокие, окна задёрнуты тяжёлыми шторами. В центре — стол из тёмного дерева, на нём бутылка вина и два бокала. У стены — полки с книгами, но между ними висели кожаные ремни. В углу стояло кресло, обитое красной тканью, с металлическими подлокотниками, на которых были закреплены застёжки.

Это не гостиная. Это — логово.

— Вот, — сказал Фёдор спокойно, как будто показывал кабинет или библиотеку. — Здесь мы думаем. Здесь мы принимаем решения.

Я замерла, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле.

Савелий усмехнулся и, проходя мимо, провёл пальцами по спинке кресла с ремнями.

— А ещё… здесь весело.

Я заставила себя сделать вдох, выпрямила плечи. Улыбнулась, как могла.

— Красиво… — прошептала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Фёдор обернулся ко мне. Его взгляд был внимательным, изучающим.

— Ты странная, Ева. Девушка твоего возраста должна бояться таких мест. А ты…

Он наклонился ближе, и я почувствовала его дыхание у щеки.

— Ты будто ждала этого.

Я подняла глаза на Фёдора и позволила себе улыбнуться. Пусть дрожь разрывала изнутри — снаружи я выглядела так, будто играю сама.

— Да, я ждала этого, — сказала я, тихо, но уверенно. — Я хочу быть настоящей. Кем-то нужной. И думаю… я нужна вам.

Я почувствовала, как позади Савелий замер, а потом его смех проскользнул по моей коже.

— Очень нужна, — протянул он. — Так нужна, что ты даже не понимаешь. Ты… — он сделал шаг ближе, и его глаза блеснули, — ты так похожа на неё.

Холод прошёлся по позвоночнику. Настя. Мама. Я знала, о ком он. И всё равно сжала губы в улыбку, будто слова его были комплиментом.

Фёдор прищурился, как хирург, который вскрывает скальпелем и смотрит, что внутри.

— А что насчёт Вадима? — его голос был мягким, но ударным. — Ты же трахалась с ним.

Я чуть наклонила голову, будто мне неловко.