Смех. Женский. Знакомый.

Я застыла. Сердце в горле.

Шагнула медленно, осторожно, заглянула за угол.

И меня будто ударило током.

Кира.

Полностью голая. Она сидела сверху на нём, на моём отце. Волосы растрёпаны, глаза блестят, губы в улыбке.

Отец откинулся на спинку дивана, руки лениво держали её бёдра. Лицо… Господи. Я никогда его таким не видела. Довольный, расслабленный, будто мир принадлежал ему и эта сцена — самое естественное, что может быть.

Её смех резал, как нож. Звонкий, довольный, предательский.

Я стояла за стеной, не дышала, но каждая секунда превращалась в пытку.

Отец лениво скользнул ладонью по её груди, сжал, и она выгнулась, запрокидывая голову.

— Виктор… — протянула она, а он наклонился ближе, прошептал что-то прямо ей на ухо. Я не слышала слов, но видела её реакцию — очередной, мерзкий, звонкий смех.

Эта тварь.

Та, кого я считала подругой. Та, кому доверяла секреты, кто ходил со мной по магазинам, делал селфи, обнимал за плечи.

А она сейчас сидит на моём отце, крутит задницей и смеётся, будто всё это её мир.

И вдруг её голос.

Я сначала не поверила, что она вообще осмелится.

— Ну, как там Ева? — спросила она лениво, почти зевая.

Отец нахмурился, махнул рукой:

— Я не хочу о ней говорить.

— Она наверное опять с этим охранником шляется.

Отец нахмурился, махнул рукой:

— И что? Пусть будет с этим охранником. Так она хотя бы спокойнее стала.

Кира лениво хихикнула, скользнув пальцами по его груди:

— Всё равно смешно, Виктор… твоя дочка и её «надзиратель».

Он наклонился ближе, его голос стал низким, отрезающим:

— Забудь о них. Сейчас есть вещи поважнее.

Я вцепилась в косяк так сильно, что ногти скребли дерево до боли. Грудь сжалась, воздух пропал. Слёзы сами выступили, но вместе с ними поднялась ярость. Настоящая, звериная.

Я хотела ворваться туда. Разорвать её. Вцепиться в волосы, в лицо, вгрызться зубами. А потом — в него. Чтобы он знал, что за каждое это слово ему придётся платить.

Но рядом был Вадим. Его рука вонзилась в моё плечо, прижимая к стене. Я чувствовала его силу, его дыхание у виска.

— Не. Сейчас. — прошипел он тихо, но так, что внутри взорвалось ещё сильнее.

Отец вдруг резко подался вперёд, и Кира, хихикая, скатилась с его колен прямо на диван.

— Хватит игры, Кирочка, — его голос был низким, уверенным, с тем холодом, от которого у меня всегда по спине бегали мурашки.

Он встал, начал стягивать ремень, расстёгивать брюки.

— Сейчас будет жёстко. Настоящий трах.

Кира захохотала, запрокинув голову.

— Я только этого и ждала, Виктор…

Я вжалась в стену, руки дрожали. Желудок выворачивало. Ненависть давила на грудь так, что я едва не задыхалась. Видеть его таким. Видеть её… Эту суку. Эту тварь.

Я больше не могла. Ни секунды.

Вадим заметил, как моё тело напряглось до предела, и, не отрывая глаз от сцены, чуть дёрнул меня за руку.

— Пошли, — процедил он сквозь зубы.

Мы двигались так же тихо, как вошли. Дверь за спиной закрылась мягко, будто нас там никогда и не было. Но внутри меня уже не осталось тишины — только гул, бешеный, разрывающий изнутри.

В холле я едва удержалась, чтобы не закричать. Я чувствовала, как мир перевернулся. Как что-то во мне окончательно сломалось.

Я шла по холлу, как во сне.

Даже не почувствовала, как Вадим выдернул у меня из пальцев карту от номера и швырнул её администраторше. Она что-то спросила — голос тонкий, вкрадчивый:

— Всё в порядке?

Но я даже головы не повернула. Слова не доходили. Я слышала только звон в ушах, видела только красное перед глазами.

Я не помнила, как мы вышли на улицу. Как спустились в гараж, как сели в машину. Морозов вёл, а я смотрела в окно, но там не было ни города, ни дорог. Только пустота.

Может, прошло десять минут. Может, час. Но вот — дом. Знакомый фасад. Ворота. Коридор. И тут меня прорвало.

Я захлопнула за собой дверь, сделала пару шагов по холлу и просто рухнула на пол. Слёзы хлынули, безжалостные, горячие. Я закрыла лицо руками и разрыдалась. Громко. Судорожно. По-настоящему.

— Все меня предали, — слова вырывались из меня рывками, как будто кто-то с силой выталкивал их наружу. — Все мне врали. Всю мою жизнь!

— Ева, смотри на меня! — его голос разрезал мой хаос, низкий, твёрдый, без капли сомнения. — Я не твой отец. Не Кира. И, чёрт возьми, даже не Астахов с Савельевым.

Я подняла на него заплаканные глаза, и сквозь хриплый смех спросила:

— А кто ты тогда? Ещё один, кто будет держать меня за горло, пока я перестану дышать?

Он замер, и на секунду между нами была только тишина. Потом его пальцы сжали мои плечи сильнее, так, что стало больно, но эта боль держала меня в реальности.

— Нет, блядь, — его голос сорвался, стал хриплым. — Я тот, кто готов сорвать все руки, что уже держат тебя за горло. Я тот, кто вытащит тебя отсюда, даже если придётся пролить чью-то кровь.

— А если ты врёшь? — выдохнула я, и это был не вызов, а отчаяние. — А если ты такой же, как они?

Его взгляд стал тёмным, почти опасным. Он наклонился ближе, так что я почувствовала горячее, неровное дыхание у своего лица.

— Тогда убей меня, — сказал он тихо, но в этих словах не было ни капли игры. — Но, чёрт побери, сначала дай мне шанс доказать, что я не такой.

Она разрыдалась у меня в руках так, что я впервые за долгие годы почувствовал — меня разрывают на части. Не пули, не ножи, не кровь на ладонях. А её всхлипы. Чёртова девчонка.

Я гладил её по спине, стирал слёзы ладонями, прижимал к себе так, будто мог силой тела заслонить от всего дерьма, что на неё навалилось. Она дрожала, как сломанная птица, а я бесился от того, что не могу ей сказать: «всё будет хорошо». Потому что это была бы ложь.

Но одно я знал точно — те ублюдки, что сделали с ней это, поплатятся. Фёдор, Савелий, Кира, даже Виктор, сука, отец. Каждый. Я вырву их гнилые кишки и заставлю жрать собственный страх.

Она шептала что-то сквозь слёзы, слова путались, и я просто прижимал её сильнее. «Тише. Я здесь. Я не дам тебе упасть.» Может, это звучало мягко, но внутри меня бушевал ад.

Я не сомкнул глаз до самого утра. Лежал, слушал, как её дыхание постепенно выравнивается, как её ладонь сжимает мою футболку, будто я — последний хренов спасательный круг.

И я понял — всё, назад дороги нет.

Любовь ли это? Хер его знает. Я слишком давно похоронил в себе всё человеческое. Но то, что она стала моей слабостью, — факт. И за каждую её слезу я буду мстить так, что мир содрогнётся.

Она спала в моей кровати, а я сидел, уставившись в потолок, сжимая кулаки до белых костяшек. В голове уже складывались планы — кого и как я уничтожу.

Я похороню их всех. По одному. Медленно. Жестоко.

И если хоть кто-то ещё посмеет дотронуться до неё — я превращу эту землю в их братскую могилу.

Телефон взорвался резким рингтоном, так что я едва не рванулся с кровати. Ева дёрнулась, тихо застонала во сне.

Я схватил трубку, даже не глянув на экран:

— Что? — процедил сквозь зубы.

— Нашёл кое-что интересное, — голос Ильи был низкий, без привычной насмешки. Это значит, что дело серьёзное. — На Фёдора и Савелия.

Я прищурился, сжимая телефон так, что пластик заскрипел.

— Говори.

— Не по телефону. Встретимся на нашем месте. Сегодня. Восемь вечера. Если опоздаешь — пиши пропало.

Я встал, прошёлся по комнате, глядя, как она спит, прижавшись к подушке.

— Не успеем куда? — рявкнул я.Илья замолчал на секунду, потом хрипло усмехнулся:

— Увидишь. Только будь там, иначе потом жалеть будешь.

Связь оборвалась.

Я посмотрел на телефон, будто мог прожечь дыру в пластике.

Гнев кипел в венах, сердце гнало кровь так, что хотелось разбить что-то об стену.