И именно эта спокойность довела меня больше, чем если бы он сорвался на крик.

Он действовал так, будто у него нет ни единого сомнения — я подчинюсь.

— Нет, — ответила я, встретив его взгляд снизу вверх. Голос дрожал от злости, не от страха. — Не выйду.

Вадим не моргнул. Не изменился в лице.

Только взгляд стал тяжелее, будто давил прямо на кожу.

— Ева, — его голос опустился ниже, вкрадчиво, опасно. — Выходи. Или я тебя вытащу сам.

Я сжала пальцы в кулак на коленях, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Попробуй, — выдохнула я.

Кира шумно вдохнула, глаза по-прежнему огромные, рот приоткрыт. Она металась взглядом между нами, как будто смотрела не диалог, а столкновение хищника и жертвы.

Вадим наклонился ниже, его тень накрыла меня целиком. Я почувствовала, как запах ночи и его собственной холодной кожи смешался с моим бешеным дыханием.

— Я предупредил, — тихо сказал он и протянул руку.

— Не трогай меня! — я оттолкнула его ладонь, но он схватил меня за запястье так, будто моя сила была ничем против его стальной хватки.

— Ева, выходи, — его голос оставался спокойным, как будто я не брыкалась и не рвала воздух криками. — Добровольно.

— Ненавижу тебя! — я заорала, вцепляясь другой рукой в дверцу, ногами упираясь в пол. — Я никуда с тобой не пойду!

Кира сидела, вжавшись в сиденье, глаза у неё были шире фар, рот приоткрыт. Она не произносила ни слова, только шептала едва слышно:

— Ева… Ева, пожалуйста…

Я дёргалась, брыкалась, ударила его коленом, но он даже не поморщился. Просто чуть наклонился ближе, его губы почти касались моего уха.

— Ты сама выбрала сложный способ, — прошептал он так низко, что мурашки пробежали по коже.

И в следующее мгновение его руки оказались на моей талии. Я закричала, вцепилась ногтями в его плечо, ударила кулаком в грудь.

— Пусти, чёрт тебя побери! Пусти!

Но он поднял меня так легко, будто я ничего не весила, и выдернул из машины.

Мои каблуки стукнулись о землю, я попыталась вырваться, но его рука обхватила меня крепко, не оставляя ни миллиметра свободы.

Я дышала рывками, горло саднило от крика. Сердце бешено билось, но больше всего бесило не то, что он меня вытащил.

Машина рванула с места. Я сидела на переднем сиденье, ремень впился в грудь, руки дрожали от злости.

— Ты ненормальный! — заорала я, не дожидаясь даже, пока трасса выровняется. — Ты понимаешь, что ты сделал? Ты чуть нас не убил на этой дороге своим дебильным обгоном!

Он молчал. Просто держал руль. Спокойно. Уверенно.

— Ты вообще слышишь меня?! — я ударила ладонью по панели, так что ногти царапнули пластик. — Ты превратил мою жизнь в тюрьму! Дышать невозможно, шагу нельзя ступить без твоего «разреши». Кто ты, чёрт тебя дери, такой, чтобы решать за меня?!

Фары выхватывали из темноты куски дороги, мотор рычал. Он не ответил.

— Я не вещь, — продолжала я, голос срывался, но я не могла остановиться. — Не проект, не миссия! У тебя нет права! Ты просто охранник! Нанятый, мать твою, телохранитель!

Ноль реакции. Даже взгляд не повернул.

Я подвинулась ближе, почти нависла над ним, слова летели, как удары:

— Ты думаешь, если у тебя эти твои мышцы и холодные глаза, ты можешь ломать людей? Ты ошибаешься! Я никогда не буду твоей послушной куклой! Никогда!

И снова — тишина. Он только переключил передачу, его профиль подсвечивали огни трассы.

Я стиснула зубы, ощущая, как злость внутри рвётся уже в слёзы.

— Скажи хоть что-нибудь, трус! — выдохнула я. — Кричи! Спорь! Сделай хоть что-то, кроме этого долбаного молчания!

Он наконец повернул голову. Одним движением, медленно, будто у него было всё время мира. Его взгляд встретил мой — холодный, тёмный, такой спокойный, что мне захотелось разбить стекло, лишь бы не видеть.

— Ты закончила? — спросил он тихо.

И этим тоном — без эмоций, без давления, как будто он вообще не признавал моей ярости за что-то серьёзное — он довёл меня сильнее, чем если бы орал.

— Нет! — я сорвалась, и, не думая, врезала ему кулаком в плечо.

Он не повёлся. Даже не дёрнулся.

Я ударила ещё раз, потом ладонью — по стеклу, по панели, по чему угодно, лишь бы разорвать это мёртвое спокойствие. Стучала, кричала, рвалась, ногти впивались в кожу ладоней, грудь горела от крика.

А он ехал. Молча. Уверенно. Как будто я вообще не существовала.

Я даже не заметила, как мы свернули к дому. Деревья мелькнули знакомыми тенями, и вдруг машина остановилась у дома.

Тишина после гула мотора ударила в уши так, что стало ещё хуже — теперь слышно было только моё собственное тяжёлое дыхание.

Он вышел первым. Дверь хлопнула коротко, гулко. Несколько секунд — и тень Вадима появилась у моей стороны.

Щёлкнула ручка. Дверь распахнулась, холодный воздух ударил в лицо.

— Даже не думай, — прохрипела я, но голос сорвался, злость смешалась с усталостью.

Он ничего не ответил. Наклонился, схватил меня так, будто я весила меньше учебника, и без малейшего усилия перекинул через плечо.

— Чёрт! — я заорала, но крик звучал сдавленно, слабее, чем я хотела. Я ударила кулаком по его спине, ногами дёрнула в воздухе, но сил не хватало. Всё утекло ещё в машине, вместе с голосом и злостью.

— Поставь меня! Немедленно! — я рвалась, била его ладонью по плечам, но он шёл ровно, шаг за шагом, будто несёт не взбешённую девушку, а мешок с книгами.

Дом поднимался перед глазами вверх тормашками. Кровь стучала в висках, мир плыл, а его плечо упиралось в живот — жёстко, не давая даже вдохнуть нормально.

— Ненавижу тебя! — выдохнула я хрипло, почти сорвавшись на шёпот.

Следующее, что я почувствовала — жёсткий матрас под спиной. Он бросил меня, даже не дав опоры, и я врезалась в подушку так, что перехватило дыхание.

Я дёрнулась, собираясь подняться, но…

Щёлк.

Звонкий металлический звук разрезал тишину.

Я замерла. Лодыжка словно утонула в холоде. Я дёрнула ногой — и не смогла вырваться.

Ещё один щелчок — ближе, громче.

Я резко подняла голову, сердце ухнуло вниз.

Он склонился надо мной, тень легла на лицо, и в его глазах не было ничего, кроме спокойной, мёртвой уверенности.

— Добро пожаловать в свои новые правила, Лазарева, — произнёс он тихо.

Эта маленькая сучка.

Неделю она устраивает спектакли, будто я слепой и тупой. Платья, которых хватило бы на носовой платок. Ходит без белья, как будто я не замечаю, как ткань прилипает к коже. Специально наклоняется, выгибает спину, улыбается чужим парням, будто проверяет, сорвусь я или нет.

А я вижу всё. Каждое её движение. Каждый чёртовый вздох.

И да, Ева Лазарева — сексуальная. Грешно отрицать. Любой мужик сорвался бы. Но я не любой.

Я не трахаю тех, кого должен охранять.

Я не даю девочке играть мной, как куклой.

Я не теряю контроль.

Она думает, что если будет шевелить задницей в короткой тряпочке, то я сорвусь, залезу к ней под юбку, и отец её тут же выгонит меня к чёртовой матери. Наивная. Я таких уже видел — избалованных принцесс, которые привыкли получать всё, что захотят. Но эта — особенная. Эта сдохнет, лишь бы выиграть.

Я молчал. Терпел. Игнорировал её провокации, её дешёвые трюки.

Пока она не решила, что может сбежать.

Клуб. Машина. Этот смех.

Она реально думала, что перехитрила меня. Думала, что её маленький бунт останется безнаказанным.

Вот тогда она меня и достала. Окончательно.

Я мог бы просто вытащить её из машины за волосы. Мог бы пристегнуть к себе наручниками ещё там. Но я хотел, чтобы она сама увидела: от меня не убежишь. Никогда.

Да, её тело соблазняет. Слишком.

И если бы я не был на работе — я бы уже давно оттрахал её так, что она забыла бы своё имя. Без зазрения совести. Без сожалений.