— Закрой рот, — рычу я, опираясь на стол. — Виктор уехал в командировку. Три дня. И это идеальный шанс пролезть в его кабинет.

Пауза. Потом хриплый смешок.

— Вот это я люблю, Морозов. Конкретика.

— Сможешь взломать его электронный замок? — спрашиваю тихо, но в этом «тихо» больше угрозы, чем в крике.

— Секундное дело, — отвечает он. — Главное, дай мне доступ к панели. Я знаю модель, она с дырками похуже, чем у банкомата.

Я смотрю в окно. Двор. Сад. Ева совсем не понимает, что ее папочка не тот, за кого себя выдает.

— Хорошо, — выдыхаю я. — Значит, действуем сегодня ночью.

Илья что-то продолжает говорить в трубку, но слова умирают на фоне.

Потому что я слышу другое.

Стоны.

Чёткие, протяжные, женские.

Из-за стены.

Из её комнаты.

Я замираю, сжимаю телефон так, что пластик готов хрустнуть.

В горле поднимается хрип.

— Морозов? Ты меня слышишь? — орёт Илья.

Я оборачиваюсь к стене, будто смогу прожечь её насквозь. Каждый звук впивается в голову, врезается под кожу. Она стонет. Лазарева, чёртова избалованная принцесса, сейчас стонет так, будто…

— Я перезвоню, — срываюсь я, и голос выходит низкий, почти звериный.

Я замираю.

Не просто стоны.

Слова.

— Вааадим…

Её голос. Протянутый, дрожащий, сорванный.

Она шепчет моё имя.

Стонет моё имя.

И в этот момент у меня в голове что-то рвётся.

Гулко, громко, как выстрел.

Я вцепляюсь пальцами в край стола, чтобы не снести его к чёртовой матери. Дерево трещит, суставы побелели, зубы стиснуты так, что боль отдаёт в виски.

Она.

Сейчас.

С моим именем на губах.

Я вижу красное перед глазами.

Каждый её звук раздирает меня на куски, будто она играет на моих нервах, как на струнах.

Я не должен. Я обязан держаться. Виктор доверил мне её. У меня план, миссия, цель.

Но как, чёрт возьми, держаться, если за этой тонкой стеной маленькая сучка извивается и орёт моё имя так, будто я уже внутри неё?

— Чёртова Лазарева… — рычу я сквозь зубы, и голос звучит так, будто я готов убивать.

Я не контролирую дыхание. Оно рвётся, становится хриплым, звериным.

Каждый её стон впивается под кожу. Каждое протянутое «Вадим» — словно кнут по спине.

Грудь ходит ходуном. Я чувствую, как вены на руках вздулись, будто сейчас лопнут. Хочу вломиться к ней в комнату. Прижать к стене. Заткнуть ей рот своим ртом, своим телом. Чтобы она поняла, что значит произносить моё имя.

Я ненавижу её. Ненавижу за то, что она доводит меня до этого. За то, что я, мать его, теряю контроль. Я — Морозов. Я тот, кто всегда держит себя в руках. Кто знает, когда стрелять, а когда ждать.

Но с ней всё летит к чёрту.

Я чувствую, как жёсткое напряжение скапливается внизу живота, растягивает нервы до боли. Мозг орёт «остановись», но тело не слушается. Оно живёт только этими стонами, этим шёпотом моего имени за тонкой стеной.

Я хочу её.

До безумия.

До злости.

Вечер.

Я всё ещё в своей комнате. Сижу, уставившись в никуда, а внутри будто гулкий комок железа.

В доме странно спокойно. Слишком спокойно.

Эта девчонка, которая обычно рвёт воздух своим криком и язвительными комментариями, неожиданно притихла.

После сегодняшнего её «выступления» я ждал продолжения цирка, слёз, криков, очередного шоу. Но нет.

Тишина.

Я стягиваю одежду и иду в душ. Горячая вода обрушивается на плечи, смывая остатки дня, забивая мысли паром.

Шум воды глушит всё, но сквозь него я улавливаю лёгкий, едва слышный щелчок двери.

Тот, кто заходит в мою комнату, знает, что я здесь.

Поворачиваю голову, и в проёме душевой вижу её.

Ева.

Мокрых волос нет — они чуть взъерошены, будто она только что вылезла из своей кровати. На ней — тонкая майка и шорты, такие короткие, что это скорее вызов, чем одежда.

Она молча заходит ближе. Медленно, как хищник, сокращающий дистанцию.

И прежде чем я успеваю что-то сказать, её ладони уже на моих боках, скользят вниз, будто проверяют, насколько далеко она может зайти, прежде чем я сорвусь.

— Лазарева, — рык вырывается сам, — ты совсем…

— …с ума сошла? — его голос звучит так, будто он готов вдавить меня в плитку и сорвать всё, что на мне есть.

Я поднимаю глаза и прикусываю губу — медленно, дерзко, нарочно.

— Может, — выдыхаю. — Но не от себя.

Его взгляд цепляется за мой, и в нём нет ничего мягкого. Он жёсткий, колючий, как колючая проволока, но именно это тянет меня ближе.

Вода стекает по его плечам, по шее, по груди, и я не могу не заметить, как напрягаются мышцы под каплями.

Я скольжу пальцами вниз, туда, где его член уже горячий и твёрдый, и чувствую, как напрягается всё его тело.

Майка прилипает к моей коже, прозрачная от воды, и я знаю, что он видит всё. Знаю, что это сводит его с ума.

Он хватает меня за запястья, прижимает к холодной плитке так резко, что из груди вырывается тихий стон — не от боли, от того, как сильно он это делает.

— Ты не понимаешь, — его голос низкий, глухой, будто вырванный из самой глубины. — Я держу себя на последнем контроле, Лазарева. И ты даже не представляешь, что будет, если я сейчас сорвусь.

Я глотаю воздух, потому что в его глазах — не просто желание. Там что-то дикое. Опасное.

И именно это заставляет меня тянуться к нему ещё ближе.

— Я всё понимаю, — выдыхаю. — И всё знаю.

Он прижимается чуть сильнее, наклоняется к самому уху.

— Последний шанс, Ева, — предупреждает он, и каждое слово — как удар током по коже. — Отойди.

— Я хочу тебя, — произношу я, даже не моргнув.

Его взгляд становится ещё темнее, почти чёрным.

Тот момент, когда мужчина перестаёт быть просто мужчиной и превращается в хищника, решившего, что добыча уже не уйдёт.

Он резко разворачивает меня лицом к стене, мои ладони сами находят холодную плитку. Его тело впечатывается в моё, и я чувствую, что он уже ни черта не думает о «последнем контроле».

— И если я начну… я не остановлюсь.

— Так и не останавливайся, — отвечаю, почти теряя голос.

Он смеётся низко, без радости. Звук, от которого по коже бегут мурашки. Его ладони скользят по моим рёбрам, выше, к груди, и я ловлю себя на том, что дышу в такт его движениям.

Он отрывает меня от стены так, будто я ничего не вешу, и в следующий миг я уже в его руках — мокрая, дрожащая, прижатая к его голому телу, от которого идёт жар, сильнее, чем от душа.

Вода всё ещё стекает с нас, капли падают на пол, оставляя за нами след, как после преступления, которое мы вот-вот совершим.

Он проходит в мою комнату, даже не глядя на дверь, и швыряет меня на кровать так, что матрас пружинит подо мной.

Я успеваю вдохнуть, но он уже отходит к двери, медленно, с тем самым взглядом, от которого у меня подкашиваются ноги, даже когда я лежу.

Щелчок замка.

Глухой, окончательный.

И я понимаю, что в этот момент всё, что было до, уже не имеет значения.

Он оборачивается — капли с его плеч и груди падают на пол, волосы тёмными прядями липнут к вискам.

Ни одного слова. Только тишина, в которой слышно, как у меня бешено колотится сердце.

Он подходит ко мне медленно, так, будто растягивает моё ожидание намеренно, и с каждой его каплей на полу у меня сжимается живот.

Колени сами разъезжаются, когда он встаёт у края кровати. Его ладони ложатся мне на щиколотки, тёплые и тяжёлые, и он тянет меня к себе, пока я не оказываюсь прямо под ним.

Его член.. божечки его член.. Он большой. Настолько, что внутри всё сжимается — от желания и страха одновременно. Это не то, к чему можно быть готовой. Не то, что можно забыть.

Он ловит мой взгляд, будто чувствует, куда я смотрю. И усмехается — не нагло, а хищно. Без намёка на стеснение.