Я не собирался объяснять, что видел в ресторане. Как он на неё смотрел. Как его рука едва не коснулась её плеча. И как я уже прикидывал, под каким углом сломаю ему челюсть, если он осмелится это сделать.

— Что? — её голос прозвучал тише, чем я ожидал, но в нём была смесь возмущения и… вызова.

Я шагнул ближе, не отводя взгляда.

— Ты всё слышала, Ева. Раздевайся.

Она прищурилась, уголок её губ дёрнулся.

— Это приказ?

— Это предупреждение, — сказал я так тихо, что ей пришлось задержать дыхание, чтобы услышать.

Её улыбка стала чуть шире.

— Ты ведь понимаешь, что я могу просто сказать «нет»?

— Понимаю, — я медленно провёл пальцами по её шее, чувствуя, как там бьётся пульс. — Но знаю, что ты не скажешь.

Она всё ещё улыбалась, но в глазах мелькнуло что-то другое — интерес, опасность, азарт.

И да, она медленно потянулась к пуговицам на платье.

— Ты ненормальный, Вадим, — произнесла она почти шёпотом.

— Я предупреждал, — ответил я, глядя, как ткань сползает с её плеч.

Платье соскользнуло с её рук и упало на пол тихим шелестом.

Она стояла передо мной — без защиты, без маски, голая не только телом, но и взглядом.

— Что теперь? — её голос был спокойным, почти насмешливым, но я видел, как быстро бьётся пульс у неё на шее.

Я обвёл её взглядом медленно, намеренно, не скрывая этого.

Я обвёл её взглядом медленно, намеренно, не скрывая этого.

Ключицы — острые, как лезвие ножа, и я прекрасно помнил, как на них в ресторане лежал взгляд Савелия.

Шея — тонкая, уязвимая, с ритмом пульса, который я мог бы сбить одним движением.

Грудь — высоко поднятая, как вызов, но я видел, что это броня.

Живот — чуть втянутый, как будто она держит себя в напряжении даже сейчас.

Бёдра — мягкие линии, которые он не имел права даже представить.

Каждая деталь — метка, напоминание, что она моя территория.

Я сел на край кровати, не сводя с неё взгляда.

— А теперь, Ева, — сказал тихо, но так, чтобы в каждом слове чувствовалась команда, — ты становишься на четвереньки и ползёшь ко мне.

Она замерла на секунду, словно решала, стоит ли бросить мне вызов.

Но потом медленно опустилась на колени, опершись ладонями о ковёр.

Её движения были выверенными, почти демонстративно спокойными, но я видел, как напряглись мышцы спины и бёдер.

Каждый её шаг ко мне был не просто приближением — это была тихая, злая капитуляция, от которой у меня внутри всё сжималось.

Она ползла медленно, будто растягивая каждую секунду, и при этом смотрела прямо в мои глаза, не отводя взгляда.

Плевать, что она была нагой. Это был не флирт — это был бой.

Когда она остановилась в шаге от меня, я заметил, как часто она дышит.

Я чуть наклонился вперёд, положив ладонь ей на подбородок и заставив поднять голову выше.

— Вот так, — сказал я тихо. — Теперь ты ближе туда, где тебе положено быть.

Я видел, как по её шее скатилась тонкая капля пота, и прежде чем она успела сделать шаг назад, я уже был рядом.

Мои пальцы сомкнулись на её талии, притягивая ближе, а другой рукой я сжал её волосы у затылка, заставив поднять голову.

Она попыталась отстраниться, но я склонился к её шее и медленно провёл языком по горячей коже — от ключицы до уха.

Чёрт, этот вкус. Не просто соль, не просто жара. Это была она.

Я выпрямился, не отпуская её, и в следующий миг просто поднял и закинул на кровать.

Она упала на спину, но сразу же приподнялась на локтях, глаза метали искры.

— Ты совсем охренел? — выплюнула она, но дыхание уже сбивалось.

— Да, — сказал я, приближаясь, пока не оказался над ней.

Я снова навис, схватил её за горло — не сильно, но достаточно, чтобы она почувствовала вес моей руки. Её зрачки расширились, губы приоткрылись.

— Тебе это нравится, да? — процедил я, пальцами ощущая её пульс под кожей. — Когда я вот так держу тебя, когда ты знаешь, что я могу сделать с тобой всё, что захочу.

Она издала короткий смешок.

— А ты всё никак не сделаешь. Только трепешься, Морозов.

Я рванулся вниз, прижал её к матрасу, мои губы врезались в её губы грубо, почти болезненно. Поцелуй был не про нежность — про власть. Про то, чтобы заткнуть её. Она застонала — и это стоило м Я сжал её бёдра, раздвигая их резким движением. Она дёрнулась, но я вдавил её обратно в кровать.

— Ты даже не понимаешь, на что нарываешься. — Я говорил сквозь зубы, и каждое слово было, как удар. — Я не трахну тебя сладко. Я выебу тебя так, что ты потом неделю будешь вспоминать моё имя с дрожью.

Её дыхание сбилось, щеки пылали. Она смотрела на меня так, будто сама не знала — боится она меня или хочет ещё сильнее.не последних остатков самоконтроля.

Её дыхание рвалось, сбивалось, грудь поднималась подо мной в бешеном ритме. Я впился в её шею, оставляя на коже жёсткие следы, двигаясь грубо, без пощады. Она зашипела, но вместе с этим выгнулась навстречу, будто просила ещё.

Мои пальцы оставляли красные полосы на её коже — на бёдрах, на талии. Каждое движение было резким, каждое прикосновение требовало подчинения. Я не давал ей времени на передышку: поднял её за волосы, снова уронил на подушки, поймал её запястья и прижал так, что она едва могла дышать.

Она билась, рвалась, но тело выдавало её с головой: дрожь в ногах, судорожные вдохи, изгибы спины. Я чувствовал, как её сопротивление плавится прямо под моими руками, превращаясь в то, что она отчаянно пыталась скрыть.

— Ненавижу тебя, — выдохнула она, царапая мне плечи до крови.

Я склонился к самому уху, придавливая её руки сильнее:

— Лжёшь. Твоё тело давно выбрало меня.

Она выгнулась, стон сорвался громче, чем она хотела. Я усмехнулся.

— Вот так, Лазарева… — рычу я. — Продолжай. Кричи громче.

— Замолчи… — её голос дрожал, но бёдра выдавали обратное, подаваясь навстречу каждому моему рывку.

— Нет, — я грубо прижал её бедро к матрасу. — Теперь ты будешь слушать. Будешь помнить, кто держит тебя вот так.

Я двигался жёстко, резкими рывками, будто намеренно проверяя её на прочность. И чем сильнее она царапала мне плечи и кусала губы до крови, тем сильнее во мне разгоралась ярость, смешанная с похотью.

Она стонала, пыталась задыхаться от слов, но уже не могла спрятать того, что её ломает.

— Ещё, — сорвалось с её губ. Не приказ, не просьба — крик души, полный злости и желания.

Я зарычал в ответ, прикусил её кожу на шее, оставляя кровавый след.

— Получишь. До тех пор, пока не забудешь собственное имя.

Она выгнулась, едва не выскользнула, но я поймал её, снова поднял за волосы, заставляя стоять на коленях передо мной. Щёки мокрые, губы покусаны, дыхание рваное.

Я врезался в неё снова — грубо, резко. Она вскрикнула, но в её крике было больше удовольствия, чем боли.

— Вадим! — вырвалось у неё, и от этого у меня окончательно снесло крышу.

Я работал жёстко, рывками, толкая её всё дальше к краю. С каждой секундой её тело дрожало сильнее, мышцы сжимались, и она уже не могла скрывать, что рвётся в пропасть.

— Кричи, — прохрипел я, прижимая её лицо к своей груди. — Пусть весь дом знает, кто ебёт тебя так, что ты теряешь себя.

Она закричала. Громко, надрывно, так, что я почувствовал, как её дрожь взорвалась волной по телу. Она сломалась у меня в руках — судороги, слёзы, крики.

Я рухнул вместе с ней, вжимая в подушки, забирая до конца. Пока сам не кончился, рывком, с рыком, будто вырывал из себя всё накопленное бешенство.

Тишина накрыла комнату только тогда, когда я прижал её к себе, мокрую, дрожащую, избитую нашей общей яростью.

Она пыталась что-то сказать, но язык заплетался.

А я только выдохнул ей в волосы:

— Всё. Теперь ты никуда не денешься.

— Ева, что у тебя нового? — голос Астахова всегда звучал одинаково: будто он уже знает ответ, но проверяет, как ты себя поведёшь.