Он поднимается с кровати, и я чувствую, как воздух в комнате меняется.

Тяжелеет. Становится плотным, как перед грозой.

Останавливается прямо передо мной. Смотрит сверху вниз так, что внутри всё сжимается.

— На колени, Ева.

Сердце гулко бьётся в висках.

— Что? — выдыхаю, хотя прекрасно слышала его.

Его губы чуть приподнимаются в улыбке, от которой меня бросает в жар.

— Ты слышала меня.

Я чувствую, как пальцы сильнее сжимают простыню, будто это единственная защита.

Но защита — иллюзия.

С ним всегда так.

Я медлю. Ему это нравится — я вижу по тому, как в его глазах темнеет и разгорается одновременно.

И всё же… колени предательски находят пол.

Я опускаюсь ниже, и холод пола бьёт в колени, но это ощущение мгновенно тонет под его взглядом.

Он берёт меня за подбородок, заставляя поднять голову, и я упираюсь глазами в его тело.

Сильное. Резкое. Опасное.

— Смотри на меня. Всегда на меня. Не отводи глаза, я хочу видеть как ты сосешь мой член.

Я чувствую его тепло так близко, что дыхание перехватывает.

Вадим откидывает голову чуть назад, на мгновение просто наблюдая, как я тянусь ближе.

— Хочешь? — его голос низкий, почти срывающийся.

Я киваю, и он усмехается, как хищник, получивший подтверждение того, что добыча сама идёт в капкан.

— Докажи.

Его ладонь ложится мне на затылок, мягко, но с той силой, которая не оставляет сомнений — он решает, что будет дальше.

Я беру в рот воздух — глубокий, как перед прыжком в холодную воду, — и подаюсь вперёд.

Его запах накрывает мгновенно — смесь воды, его кожи и чего-то тёмного, мужского, от чего внутри всё сжимается.

Вадим смотрит сверху вниз, держа меня за затылок, и этот взгляд прожигает сильнее, чем прикосновения.

— Вот так, блядь… — его голос звучит прямо над моей головой, низко и жёстко. Пальцы в волосах сжимаются сильнее, приближая меня ещё на миллиметр, ещё на вдох. — Не смей останавливаться. Ты такая красивая, когда позволяешь мне тебя трахать.

Эти слова бьют по мне сильнее, чем давление на затылок. Я ощущаю его внутри так плотно, что по телу проходит горячий разряд, но он не даёт мне дойти до предела — ещё нет. Резким рывком он отрывает меня от себя, и я слышу влажный, липкий звук, когда мои губы отпускают его.

— Но ещё красивее ты будешь с моей спермой во рту, — бросает он, глядя на меня так, что по коже бежит дрожь.

Я остаюсь на коленях, дышу быстро, губы горят. Кончик языка невольно касается их, будто я заранее пробую вкус того, что он только что пообещал. Это движение, кажется, добивает его — он берёт себя в руку, проводит по моим губам, а потом резко, без предупреждения, вталкивается обратно в мой рот.

Я чувствую, как он заполняет меня полностью, как каждый толчок отдаётся в горле и внизу живота. Я принимаю его ритм, жадно, почти с голодом, позволяя себе быть игрушкой в его руках.

Он двигается глубже, медленно вытаскиваясь почти до конца и тут же вталкиваясь обратно так резко, что я не успеваю вдохнуть. Моё дыхание рвётся на короткие, влажные глотки воздуха между его толчками.

Волосы натянуты так сильно, что кожа головы чуть ноет, но эта боль только сильнее привязывает меня к нему. Он задаёт темп — сначала быстрый, рваный, потом вдруг замедляется, заставляя меня ждать, и от этого ожидания я дрожу сильнее, чем от самого движения.

Слюна стекает по подбородку, я чувствую, как она смешивается с водой, капающей с моих волос. Я задыхаюсь, но не отталкиваю его — наоборот, цепляюсь за его бёдра, будто сама прошу глубже.

Он рычит тихо, но так, что этот звук проникает в грудь и низ живота одновременно.

— Вот так… хорошая… держи… — каждое слово он будто выбивает из себя вместе с толчком.

Я не знаю, сколько это длится. Минуты? Час? Время растворилось в жаре, в воде, в его руках, которые держат меня.

И в следующую секунду горячая волна заполняет мой рот. Он не отпускает меня, пока я глотаю — глубоко, до конца, ощущая вкус, который смешивается с моим дыханием.

— Глотай, — приказывает он, удерживая мой взгляд.

Я делаю это, чувствуя, как горло движется, и, по его просьбе, открываю рот, показывая пустой язык. Его глаза становятся темнее, и в этом взгляде столько первобытного, что я понимаю — сейчас он владеет мной полностью.

Пальцы скользят по моей щеке, тёплые и чуть грубые, и я ощущаю, как пульс в висках бьётся быстрее, чем сердце.

— Умница, — его голос мягче , но в нём всё ещё есть та хрипотца, которая только что сводила меня с ума.

И в эту секунду — стук в дверь. Глухой, резкий, без пауз.

— Ева! — голос отца. Жёсткий, нетерпеливый. — Открывай. Быстро.

Всё внутри обрывается. Воздух застревает в горле. Я поднимаю глаза на Вадима — он напрягся, плечи чуть приподнялись, челюсть сжата.

— Иди в ванную, — шепчу быстро, почти беззвучно, хватая его за руку.

— Нет, — отвечает он так же тихо, но глухо, будто в нём нет и намёка на панику.

— Пожалуйста, — умоляю, уже подталкивая его в сторону ванной. — Это не обсуждается.

Он смотрит на меня пару секунд, в которых слишком много и злости, и понимания, и какого-то опасного обещания, потом медленно уходит в сторону, скрываясь за дверью.

Я вбегаю в гардеробную, хватаю лёгкий халат, запахиваюсь так, чтобы он полностью скрывал моё тело, и стараюсь сбить дыхание. Сердце всё равно колотится, будто я только что бежала марафон.

Выхожу к двери, делаю глубокий вдох и открываю.

— Что случилось? — спрашиваю сонным, чуть рассеянным голосом, притворно щурясь, как будто только что проснулась.

Отец стоит на пороге, хмурый, с каким-то недобрым взглядом, и я понимаю — игра только что стала куда опаснее.

— Ты почему дверь так долго открывала? — голос низкий, медленный. — Спала?

— Угу, — киваю, стараясь не моргнуть слишком часто. — Только задремала.

Он делает шаг внутрь. Я машинально отступаю, оставляя в дверях достаточно места, чтобы он прошёл, но внутренне молюсь, чтобы он этого не сделал.

— Где Вадим?

— Папа, — говорю резко, почти с вызовом, — мне откуда знать, где этот тупой охранник?

На мгновение в его глазах вспыхивает раздражение, но он не даёт ему вырваться наружу.

— Ладно, — произносит наконец. — В общем… я приехал. И приехал с новостями. Поэтому жду тебя к завтраку. Не опаздывай.

Он задерживает взгляд. Секунду. Две. Будто пытается что-то считать с моего лица.

И только потом уходит, оставив за собой ощущение, что воздух в комнате стал тяжелее.

Я прикрываю дверь и в ту же секунду слышу тихий, но хриплый выдох за спиной. Оборачиваюсь — Вадим уже стоит, опершись о стену.

— Слышал новости? — шепчу, сжимая халат на груди. — Вдруг он узнал… о нас?

Вадим скользит по мне взглядом, в котором всё ещё есть тень напряжения, но голос — ровный, уверенный, как всегда.

— Ева, не переживай. Это точно не про нас.

Он говорит это так, будто его слова — броня, в которую можно завернуться и не бояться. Но я знаю: за этой бронёй он просчитывает всё до миллиметра.

Его спокойствие странно заразительно. Оно будто стягивает мой пульс обратно в норму, даёт выдохнуть. Я отворачиваюсь, потому что слишком легко могу поверить в эту иллюзию безопасности.

Через час я уже спускаюсь вниз.

На кухне пахнет кофе и свежей выпечкой. Отец сидит во главе стола, в костюме, как будто уже готов к какому-то важному совещанию. Тамара Савельевна тихо хлопочет у плиты.

А Вадим — там. Стоит у окна, облокотившись на подоконник, и пьёт кофе, глядя куда-то в сад.

И на секунду мне кажется, что его взгляд чуть задерживается на мне. Совсем немного. Но достаточно, чтобы внутри всё снова стало опасно горячим.

Я прохожу к столу, стараясь не смотреть на Вадима, но ощущая его взгляд так, будто он физически касается моей кожи.

— Садись, — говорит отец. Голос сухой, в нём нет утренней мягкости, которой он иногда умел притворяться.