— Думала, ты ударишь ту девчонку с ножом, — Санни наконец стащила носок, швырнула через плечо и сунула палец в воду.

— Думаю, справилась бы, — сказала Алекс.

— Не сомневаюсь. У нее длиннее руки, но ты злее в углу. — Санни скользнула в воду, почти не нарушив гладь. — О… — Она закрыла глаза, погрузившись по подбородок. — Боже.

— Понимаю.

— В смысле, я не уверена насчет Бога, и он чертовски ненавидит меня, но… боже. — Санни медленно ушла под воду, белые волосы смешались с лепестками. Алекс уже начала волноваться, как та вынырнула, фыркнув фонтанчиком с долгим хлюпающим звуком. Мокрая челка облепила лицо, обнажив заостренный кончик одного уха и отсутствие второго. Алекс устроилась на краю ванны, откинула волосы Санни пальцами. Не переставала думать, как странно и прекрасно, что ей позволено это.

— Эта леди Севера… — Санни надула щеки.

— Знаю, — Алекс вздохнула. — Всем бы такую.

— Сомневаюсь, что все могут себе ее позволить. Выглядит она дорого.

— Я могу позвать ее, — Алекс провела рукой по воде, едва не касаясь кожи Санни. — Пусть потрет тебе спину.

— Эльфы тут, наверное, еще непопулярнее, чем в Святом Городе. С учетом нашествий, резни, крестовых походов и поедания людей. Найти одного в ванной — шок для нее.

— Не знаю… Ее сложно вывести из равновесия.

— И вряд ли я страннее всего… — Санни ухватилась за халат Алекса, костяшки пальцев коснулись груди. — Что находили голым… — Приподняла лицо, губы почти соприкоснулись. — В этих покоях… — Алекс усмехнулась, дыхание участилось, думая, как странно и прекрасно…

Санни дернула за халат — Алекс шлепнулась лицом в воду. Вынырнула на коленях, откинула мокрые волосы. — Придется им снова меня расчесывать.

Санни прикусила язык: — Пусть прислуга почувствуют себя нужными.

Алекс взглянула на промокший халат. По старой привычке прикинула, сколько бы за него дала Галь Златница. Потом вспомнила, что может щелкнуть пальцами и принесут дюжину новых. Скинула халат, шлепнув его на пол.

— Знаешь… — Санни прошептала, когда Алекс перекинула ногу через нее, скользнув в ванну сверху, кожа к коже. — Именно на это я надеялась.

— Ну… — Алекс наклонилась, нежно коснувшись губами ее верхней губы. — Моя обязанность не только дать то, о чем попросишь…

Она поцеловала нижнюю губу. — Но и знать, чего ты хочешь…

Алекс вцепилась пальцами в мокрые волосы Санни и притянула ее ближе. — …прежде чем спросишь.

С последним усилием Якоб заставил свои горящие, щелкающие, дрожащие ноги преодолеть последние ступени и выбраться на ослепительную вершину Фароса Трои.

Его изможденное сердце отчаянно жаждало рухнуть на пол и кататься в агонии, словно объятый пламенем. Колени горели так, будто и вправду пылали. Вместо этого он стиснул челюсть, оперся ладонью о арку и издал стон, смешанный с рычанием. Как тысячу раз прежде, превратиа боль в пинок, заставивший двигаться дальше. Якоб поднял голову, щурясь одним глазом в ослепительное Пламя Святой Наталии.

Оно пылало в бронзовой чаше в центре галереи, поднимаясь через вентиляционный канал в куполе. Мозаика из зеркальных осколков отражала священный огонь, усиливая его свет, чтобы утешать всех в море и на суше. Те, кто осмеливался подняться сюда, видели виды, достойные ангела.

На западе — море и небо, пурпурные от заката. На востоке — Великий Акведук, уходящий в горы. На севере — изрезанный берег и черная щель Геллеспонта и огоньки путников на дорогах.

Герцог Михаил, чьи ноги не знали ран, стоял у парапета, вглядываясь на юг. В Святую Землю. Откуда пришли эльфы и куда они затем были отброшены ценой большой крови.

И откуда вернутся вновь.

— Чтоб их прокляли, — прошипел Якоб.

— Эльфов? — Герцог повернулся, пламя освещало половину его лица, вторую погрузив в тень.

— Ступени. — Якоб вдавил кулак в ноющий бок. — Эльфы хоть раз в век являются. Ступени не дают покоя никогда.

— Если не любите ступени… — Герцог усмехнулся. — Боюсь, вы выбрали не тот город.

— Я из Часовни Святой Целесообразности. — Якоб оттолкнулся от арки, выпрямил сведенную спину, заставил дрожащие ноги шагнуть. Мимо монахини у пламени, застывшей словно чучело в рясе. — Нас отправляют туда, где мы нужны.

Герцог изучал его, будто оценивая товар. — Но вы не такой, как остальные. Вас не судил Небесный Суд.

— Может, стоило.

— Вы не были приговорены к службе.

— Может, стоило.

— Вы пришли по своей воле. Могли бы уйти сейчас.

— Если бы смог спустился по этим ступеням, — пробурчал Якоб, опираясь на парапет с высеченными именами веков.

— Вы способны на все, за что возьметесь. — Герцог сжал кулак, глаза горели. — Воин вашего опыта заслуживает почета. Вы можете вернуть свою судьбу.

— Я верил в судьбу. — Якоб сжал свой кулак, изуродованный шрамами. — Думал, я орудие Божьей воли. Что любые жертвы оправданы. Прошел испытания веры, решимости. Говорил себе: «Великая цель не дается легко». Пожертвовал всем и всеми. Покрыл себя славой и пропитался кровью. И вот, на вершине холма из трупов, я достиг судьбы… — Он разжал пальцы, рука бессильно упала. — А за ней оказалась пустота. Я понял: я следовал не Божьему плану, а лжи, чтобы оправдать жадность и амбиции.

Герцог Михаил взглянул на него искоса. — Значит, вы превратили себя в стрелу, выпущенную из чужого лука. Доверили другим целиться и смыли руки с правоты или лжи. Кто-то назовет это трусостью.

Якоб хмыкнул, но слишком устало, чтобы вкладывать в это усилие. — Поверьте, мне давно все равно, что кто-то может подумать. — Пламя Святой Наталии жгло спину, и он был благодарен вечернему ветерку на лице. — Я видел все, ваша светлость, и видел, как все повторяется. Трусость для одного это благоразумие для другого. Предательство это храбрость, а судьба — катастрофа.

— Все зависит от точки зрения?

— А в мои годы ты побывал везде. Быть стрелой вот и вся вера, что у меня осталась. Целиться… оставлю тем, кто еще верит.

— Кстати о вере… — Герцог обернулся к лестнице, откуда, тяжело дыша, появился брат Диас.

— Спасительница, какой подъем! — Монах вытер лоб рукавом. Глаза расширились при виде панорамы за аркой, а затем — при взгляде вниз через парапет. Стайка птиц кружила далеко под ними, над городом. — И, Спасительница, какое падение! — Он повернулся к жаровне, где пламя рвалось вверх. — Это Пламя Святой Наталии?

— Его не гасили с тех пор, как она зажгла его века назад. — Герцог кивнул на монахиню и аккуратные штабеля кедровых поленьев. — А если и гасили, то не признаются.

— А цепь? — Брат Диас шагнул к цепи у жаровни, каждое звено которой изображало змею, пожирающую хвост.

— Сбрасывает порошок в огонь, окрашивая его в синий. Предупреждение о приближении эльфов. — Герцог наклонился к монаху. — Лучше не устраивать ложных тревог. В моей жизни ее не использовали.

Брат Диас отступил, осенив себя кругом. — Будем надеяться, не придется.

— Надежда — ценный ресурс, — пробурчал Якоб. — Не стоит тратить ее на неизбежное.

Монахиня мрачно кивнула, подбросив поленьев в пламя.

— К делу. — Якобу не терпелось прилечь. — Коронация принцессы Алексии должна состояться как можно скорее.

— Я мечтал об этом полжизни, — сказал герцог. — И я не единственный ее сторонник. Народ жаждет былой славы и новых надежд, а она дает и то, и другое. Я вернул пост командира дворцовой стражи, они подтвердили клятвы.

Якоб потер челюсть. — Клятва полезная штука. Уверены, что остатки ковена Евдоксии разгромлены?

— Рассеяны по ветру. Сопротивление будет… малозаметным.

— Малозаметные враги убивают не хуже, — Якоб хмыкнул. — Церковь Востока?

Герцог вздохнул. — С ними всегда сложно. Смирение и щедрость — не их сильные стороны.

— Носители круга немногим лучше, — проворчал Якоб, пока брат Диас качал головой.