Санни подняла взгляд. Снова дрожь.

— Почему?

— Я спросила о ней, Батист предложила рассказать, а Бальтазар заявил, что не вынесет такого безобразия. Он говорит, что знает все о Восточной Империи. Говорит, что знает вообще все. И говорит, что знает двенадцать языков.

— Это хорошо.

— Разве?

— Ты можешь выучить двенадцать способов послать его нахуй.

Алексия фыркнула, но по лицу Санни она не поняла, шутит ли та, и замолчала.

— Якоб считает, что я должна знать о Трое. Хотя бы немного. Если я собираюсь...

— Воссесть на Змеиный Трон?

— М-м. — Это было вверху списка вещей, о которых Алексия не хотела думать. Вместе с запахом горелой плоти в трактире, как хлестала кровь из раны на животе стража, и звук, который издал Марциан, когда волчьи челюсти сомкнулись на его голове...

Ветер стал холоднее, и Алексия обхватила себя руками. Ей не хватало герцога Михаила. Она почти не знала его, но он был ее лучшим другом. Он заставлял ее чувствовать, что она, возможно, не дерьмо. Или не всегда будет им. Приятная мысль, даже если ошибочная.

— Может, тебе вернуться к остальным? — предложила Санни.

Алексия встала, протирая глаза, делая вид, что туда что-то попало:

— Я тебе надоела.

— Нет. Я думала, что это я тебе надоела. — Санни отломила кусок хлеба и протянула. — Останься.

— Спасибо. — Алексия взяла хлеб и плюхнулась на пень. — Вигга с бароном только ссорятся.

— Как обычно.

— Батист с Бальтазаром меряются бахвальством, а Якоб хмурится в темноту.

— Якоб хороший человек.

— Правда?

— Я знала очень плохих, так что, возможно, я плохой судья, но думаю, Якоб умер бы за тебя. Если бы смог.

От этого Алексии не стало легче:

— Надеюсь, на этом пути больше никому не придется умирать. — Она прошептала: — Особенно мне.

— Надежда не ранит.

— Но и не помогает?

Санни лишь приподняла белые брови, откусывая сыр щербатыми зубами.

— Лагерь почти пуст. Все ушли на вечернюю молитву в монастырь. Самое святое место в Романье, говорят. У них список всех чудес висит на доске снаружи.

— Что-нибудь интересное?

Алексия пожала плечами:

— Не скажу. Не умею читать. Но цифр много. Там стопа Святого Варфоломея. Которой он ступил в Святой Город. Его объявили еретиком, но он вернулся в лоно Спасителя. Значит, надежда есть для всех.

— Даже для эльфов?

— Ну... нет, наверное. Брат Диас говорит, у эльфов нет души. Церковь... не фанат эльфов.

— И я с ними согласна. — Санни наклонила голову. — Ты не хотела посмотреть?

— На стопу? — Алексия сморщилась. — Одна мертвая ступня похожая на любую другую. Да еще плати.

— Просто посмотреть?

— Доплати — потрогаешь футляр. Еще доплати — попьешь из святого источника.

Санни сморщила гладкий лоб:

— Платить за воду, где была мертвая стопа?

— И дают значок.

— Зачем?

— Чтобы все знали, что ты святее других. Прилепи имя святого и паломники заплатят за что угодно. Хороший бизнес, если влезть.

— Тебе бы понравилось?

— Есть вещи и похуже.

Тишина. Уханье совы. Шум лагеря вдали. Ветер качнул листву.

— Тебе не... одиноко? — спросила Алексия. — Здесь? В одиночестве.

Санни посмотрела на звездный просвет в облаках:

— Почему?

— Я не люблю людей, и они меня тоже, но... они мне нужны.

— А по кому мне скучать?

Алексия перебрала их группу: чопорный монах, напыщенный маг, придирчивый вампир, угрюмый рыцарь, татуированная женщина-бойня... Пожала плечами:

— По мне?

— Но ты здесь.

Алексия съежилась в дерюжной рясе. Неудобно, не тепло, но бывало и хуже.

— Рада, что мы так общаемся, — пробормотала она.

— Сюда, — сказала Волчица Вигга, шагая к реке.

— Ага, — пискнула Алекс, спеша за ней. Ей приходилось делать три шага на каждые два Вигги. Отчасти потому, что она была худенькой задохлицей, а отчасти потому, что каждый ее шаг словно извинялся за что-то.

Вигга же никогда не извинялась. Никогда. Даже до укуса. Она любила идти. Чувствовать, как грязь сжимает подошвы ее ног, будто пожимая руку. Якоб что-то говорил про «инкогнито», и ей казалось, что это кто-то скрытный, но она такого не знала. Красться — это подходило Санни, которая была тонкой как проволока, подходило Батист, умевшей пролезть в замочную скважину с ехидной улыбкой, и даже Алекс, ничем не примечательную, которую можно было не заметить, даже если она стоит прямо перед тобой.

Но для Вигги это не работало. Костюмы для скрытности не шили ее размера, поэтому она скинула капюшон, встряхнула волосы и выпрямилась во весь рост. Если какому-то уебку хочется, чтобы она съежилась, то пусть попробует заставить. Посмотрим, чем это кончится.

Люди глазели, конечно. «Какая огромная женщина», наверное, думали они. И были правы. И че?

— Стыдиться нечего, — всегда говорила ее мать. — Если ты не нравишься людям — это их проблемы. Не страдай из-за этого. Нахуй их, — так она говорила. — Желающих заставить тебя страдать и так хватит, не надо помогать ублюдкам.

Ее мать так и не заставили опустить глаза. И, клянусь бородой Одина, все пытались. Поэтому Вигга тоже не опускала. Ни перед кем.

— Нахуй их, — проворчала она.

— Кого? — спросила Алекс.

— А, — Вигга забыла, что принцесса рядом. — Всех. Нахуй их всех. Это моя... как это называется?

— Философия?

— Девиз, — ответила Вигга, затем нахмурилась. Ее мучила жажда. Она постучала пальцем по грудине. Казалось, под кожей живет сама жажда: ноет и грызет ее нутро. — Надо выпить.

— Ты только что пила, — Алекс снова засеменила за ней. — Ты выпила всю нашу воду.

— Это было тогда.

Вигга редко вспоминала прошлое. Прошлое — как скорлупа. Расколол — и зачем оно? Выбрось и иди дальше, копить эту хрень незачем. Да и память у нее дырявая. Выудить что-то кроме смутных обрывков старше недели всегда казалось каторгой. Скучища ебаная. Терпения не хватало. Терпения у нее никогда не было, даже до укуса.

— Зачем переживать? — говорила мать, улыбаясь и заплетая Вигге косу. Мысль о матери заставила Виггу улыбнуться. Она провела пальцами по волосам, пытаясь вспомнить то ощущение. Тянущийся скальп. Заботу. Крики чаек над пристанью и запах рыбы. Разве она не думала, что не вспоминает прошлое? А теперь вот вспомнила. Может, она помнит все время, а потом забывает, что помнила.

Вигга снова нахмурилась. Теперь она сама себя запутала.

— Все в порядке? — спросила Алекс.

— А почему нет?

— Почему мы остановились?

— А. Точно. — Вигга двинулась дальше. Она любила идти. — О чем я говорила?

— Ты не говорила ничего.

— А. Точно. Я что-то думала?

— Откуда мне знать?

— А. Точно. Жарко, да?

— Не очень.

— М-м. — Вигга вытерла пот с ямочки у основания горла. Он почему-то всегда скапливался там. — Хочу пить.

— Ты уже говорила.

— Говорила? Надо воды достать.

— Мы... этим и занимаемся.

— А! Поэтому и идем к реке. Хорошо. Отлично. Надо взять ведро.

Алекс приподняла брови и опустила взгляд вниз. Вигга последовала за ним.

— Ааа, — у нее в руке было ведро.

— Якоб дал нам его.

— Верно. Якоб мужик практичный. — Он позаботился обобрать трупы в таверне на монеты, кольца и прочее барахло, чтобы теперь они могли купить еду, одеяла и все такое. Хотя Вигге одеяла были не нужны. Ее тело пылало жаром, словно горнило Брокка и Эйтри. Такой погоды, что заставила бы ее замерзнуть, просто не существовало. Наверное, она бы бросила всю добычу и ушла. Якоб хорош в планировании. В деталях. А Вигга была ужасна в мелочах. Всегда такой была, даже до укуса. «Ты ужасна в мелочах, Вигга», — часто говорила мать.

— Хорошо, — сказала волчица. — Деньги смазывают колеса. Без них ни хрена не купишь. Только долги наделаешь.

— Поверь, я знаю. Я, кстати, и сама оставила за собой парочку долгов...