— Ты, блять, издеваешься? — прорычала она, но все смеялись над шуткой. Женщина с мускулистыми плечами, растрепанными волосами и надписью на щеке сидела за столом, оживленно беседуя с воздухом.

Санни снова взглянула на приглашение — теперь это был потрепанный цирковой плакат: «Узрите в ужасе единственную пленную эльфийку Европы!» Третьим номером после живой статуи и мужика с бородавкой. Неправда. Не про бородавку. Про эльфийку. «Публике не нужна обыденность», — говорил Директор. Она хотела, чтобы он был здесь, хоть и ненавидел ее. Даже ненависть что-то значила.

Доказательство, что ты оставил след.

Все было слишком ярко и громко. Она слышала мух. Пьяна? Не тошнило, но достоинство точно потеряла. Какая польза от достоинства, если тебя не видят? Какая польза вообще? Если тебя нет для других, то существуешь ли ты?

Оркестр играл ту самую музыку с громкой трубой, под которую ее освистывали и сбивали шутовской палкой. Санни не любила эту мелодию.

В кругу масок гуляки указывали на сгорбленного седого мужчину со шрамами. «Здесь что-то не так, — бормотал он. — Нам не стоило сюда приходить».

— Привет! — Санни щелкнула пальцами перед его лицом. — Мы знакомы?

Он не узнал ее. Не увидел. Она смяла приглашение дрожащим кулаком. Ярость, ужас, отчаяние... Никто не заметил. Да и плевать бы.

Она втиснулась в угол, сползла на пол, прижав колени к груди. Санни умела становиться невидимой. Это ее фишка.

Но как стать видимой?

Вот в чем проблема.

Ветер рвал пламя свечей, вздымая пыль в причудливые узоры. Бронзовые круги гудели и дымились. Бормотание отрубленной головы наводило Алекс на мысль, что ее спутники в доме сходят с ума. Если они вообще когда-либо были в нем.

И чему тут ухмылялся Бальтазар?

— Что-то не так, — сказала Алекс.

— Все не так! — Брат Диас махнул на голову, круги и бормочущего мага. — Уже недели как ничего не «так»!

— Он пытается разорвать буллу.

— Теперь ты эксперт и по магии, и по этикету?

— Я вижу ложь насквозь, — огрызнулась она. — Слышала, как он говорил об этом. — Кивнула на барона. — С ним.

Вампир вяло приложил руку к груди, изображая невинность.

— Со мной?

— Это правда? — Брат Диас выглядел почти раненым.

Барон Рикард вздохнул. — Ко мне обращаются без страха быть осуждеными. Я вампир. Нравственные суды оставляю тем... — Лениво махнул в сторону монаха. —...у кого меньше разума и больше лицемерия.

Бальтазар ухмылялся все шире, движения становились резче. Ветер срывал бумаги со столов, хлестал Алекс волосами по лицу, обои хлопали о гнилую штукатурку.

— Почему ты не сказала раньше? — взвизгнул брат Диас.

Алекс облизала губы. В основном потому, что надеялась сбежать еще ночью, начать новую жизнь, которую точно не угробит, как старую. Оборотни, вампиры и маги остались бы лишь пятном в памяти.

Но напали Марциан с его зверолюдьми, остальные сыновья Евдоксии, видимо, знали о ней, и пришлось держаться своих. Якоб, Вигга, Санни... Что ни говори, а они были на ее стороне. Впервые за долгое время кто-то был на ее стороне. До этого ее «сторона» напоминала блять пустыню.

— Прикажи ему остановиться! — закричала она поверх грохота.

Монах метнулся, как человек, готовый утонуть, но не отдать приказ. Хреновый лидер. Но Алекс тоже хреновая принцесса.

Она схватила его рясу. — Святейшая поставила тебя главным! Твои слова в булле! Прикажи ему остановиться!

— О, Святая Беатрикс... — Он стиснул челюсть. — Бальтазар Шам Ивам Дракси! — Маг, не прерывая бормотания, приоткрыл глаз. — Приказываю тебе...

Бальтазар рванул рукой, и слова монаха оборвались хрипом. Тот согнулся, хватая за горло, глаза вылезали из орбит.

— Маг остановил его дыхание, — невозмутимо заметил барон.

Алекс подхватила брата Диаса, опускавшегося на колени.

— Отпусти его! — завизжала она на Бальтазара, но маг неделями игнорировал ее, кроме самодовольных лекций о Карфагене. Сейчас он стоял, обнажив зубы в гримасе между болью и триумфом, ветер рвал его халат.

— Помоги! — Алекс загородилась рукой от пыли, крича барону.

Вампир даже не пошевелился. — Ты претендуешь на трон, но при этом не можешь усмирить даже одного мага?

Круги раскалились докрасна, прожигая пол. Голова орала бессмыслицу. Брат Диас пурпурнел.

— Что мне, блять, делать?! — взревела Алекс.

— Греби... — спокойно командовал Эрик у руля, держа трубку пожелтевшими зубами. — Греби... — Его голос дробил время на ритмичные доли, успокаивая ее бешено бьющееся сердце. — Греби...

Боги, как она забыла, как любила это: запах моря, хлопок парусов, ледяные брызги на коже. Забывать — ее талант. Забывать могло быть даром. Но и проклятием. Кто сказал ей это? Какой-то хмурый рыцарь. Где они встретились? Она перестала искать смысл в узорах жизни. Пусть все накрывает, как прилив после заката.

— Греби, — буркнул Хальфдан, хмурясь на нее. — Жизнь и так боль. Не усложняй.

— Ага. Греби. Конечно. — Она всегда тянула свою лямку. Шершавыми ладонями обхватила отполированное весло, вложив в него всю силу.

Смеркалось. Небо синяками затянуло грозовыми тучами. Пора бы к берегу, но где он? Было ли там вообще что-то? Может, они всегда были в открытом море, над бездной?

— Не заглядывай слишком вперед, — сказал Олаф рядом. Вигга засмеялась, но, обернувшись, увидела: половина его лица изуродована когтями, глаз — кровавая воронка.

— Что случилось? — прошептала она.

— Ты, — ответил он, держа в ладонях собственные кишки.

— Ненавидь сотоварища, но греби в такт, — сказал Эрик.

— Ага. — Вигга кивнула, глотая страх. — Часто так говорю.

— Но мы выгребли за край света, блять. — Слово вырвалось синим дымком из его почерневших губ. Может, Эрик сбежал от нее, но замерз в снегах? Она всегда знала: сбежавшие далеко не уйдут.

— Это не я, — всхлипнула Вигга, — это волк.

Она выбралась из прибоя на берег, лицо в соленых брызгах и слезах. Темный берег под черным небом, волны яростно лижут песок. Тропа меж двух камней-великанов, испещренных теми же рунами, что и ее тело.

— Я знаю это место, — прошептала она.

— Естественно, — Хальфдан двинулся к камням. Его горло зияло раной, слова пузырились кровью из носа.

— Не хочу идти.

— Но ты уже пошла.

Она попыталась бежать, но ноги понесли по тропе. Навстречу волку.

— Сиди в клетке. — В нее тыкали сквозь прутья, железо раскалено, воняет горелым. Она забилась в угол, стараясь не видеть кровь на руках, не чувствовать ее под ногтями, не ощущать корку на губах. Зарылась в вонючие тряпки, прячась от себя.

— Я ошибка. Я зло. — Она сжалась в комок, будто могла исчезнуть. — Я грязь. Мама, прошу. Люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — мать заплетала ей косу. Вигга славила богов, что дома. Странно, правда, откуда такой огромный стол в хижине? — Люблю и всегда буду с тобой. — Она закончила косу, вздохнула. — Но посмотри, к чему это привело. Любить тебя это как золото в колодец. Любить тебя это смертный приговор. Волк всего лишь отмазка, да и та хреновая. Ты и до укуса была зверем.

— Не говори так. Ты никогда...

— Но ты знаешь, что я так думала.

Больно. Она закусила губу, отвернулась. Слезы щекотали щеки. Вигга сжала кулаки, вглядываясь в тьму за обломками лодки, ее каркас — словно ребра драконьего скелета.

Волк крался за ребрами корабля, внутри ее собственной груди. Глаза сверкали во тьме. Ярость. Ненасытный голод.

— Блять, волк! — заорала она. — Вор! Ты украл мою жизнь!

Волкам слова не нужны. Только вой и голод. Крадется, выжидает. Ждет, чтобы подарить ужасный дар — укус, что станет ее концом и началом.

Она присела среди изуродованных тел товарищей. — Не сделаешь меня рабыней. — Вигги встала, сжав кулаки. — Я нацеплю на тебя намордник! Клянусь!

Ярость вспыхнула неудержимо. Она бросилась в темноту.