Радосав подхватил Йованку, она обвила его бедрами, вцепившись в волосы. Их рты слились в дуэте приглушенных стонов. Он отступил, наткнувшись на стол, опрокинув кубки. Вино растеклось по картам.

— Эти двое начали войну… — Бальтазар скрестил руки, наблюдая за ними. — Сея огонь и смерть в своих же землях, гробя жизни… Из-за любовной ссоры?

Барон Рикард откинул голову, глядя на облака. — А нас называют чудовищами.

Граф с графиней умчались первыми. Видимо, предаться любовной авантюре, столь же яростной, как и их вражда. Бальтазар не мог сказать, что сильнее: отвращение или зависть. Его собственные похождения стерлись в памяти, да и лучше бы забылись. Слово «авантюра» придавало тому провалу незаслуженный лоск.

Священники разъехались, препираясь о формулировках древнего договора. Вековая вражда Церквей Востока и Запада оказалась слишком колючей для постельного решения. Стража разошлась объявить о перемирии, а лагеря по склонам долины схлопнулись, будто проколотые бурдюки. Солдаты потянулись к унылым будням, не ценя собственной удачи. Слуги унесли стол и балдахин, следуя за хозяевами, так что к закату от переговоров осталась лишь вытоптанная трава да шкурки экзотических фруктов, брошенных графиней. Бальтазар подумывал подобрать их и выскрести зубами, но даже его упавшее до подполья достоинство воспротивилось.

Батист ткнула его носком сапога, как пастушка упрямую козу. — Пора найти нашу заблудшую принцессу. — Она кивнула на Якоба со скрещенными руками и барона Рикарда, чистившего клыки щепкой. — Черная Магия тут никого не смутит.

— Вряд ли. — Бальтазар встал, отряхивая мокрые штаны покойника, и охнул.

Раньше ритуал, даже простой, восхищал его. Какие риски? Как их обойти? Какие слова, символы, жесты избрать? Магия как наука, искусство, зрелище!

Теперь он чувствовал лишь раздражение, отвращение к своему падению и вечный гнет заклятия.

— Нужно острие, — сказал он, и когда Батист с Якобом потянулись к оружию, добавил: — Что плавает в воде. Или молоке. Стрелка компаса.

Барон Рикард поднял щепку. — Подойдет?

— Зубочистка вампира. — Бальтазар взял ее без энтузиазма. — Зловеще символично.

— Дальше? — спросил Якоб.

Бальтазар сел в центр круга.

— Зароем. — Он начал рвать траву, выкапывая ямку.

Могила для надежд и амбиций. Для человека, которым он был. Крошечная, как и его нынешнее величие.

Он поднял руки для жестов, отметив грязь под сломанными ногтями, струпья на пальцах, шрамы от провалившегося в Венеции прижигания заклятия. Когда-то его руки были прекрасны.

— Если найдем Алексию, — пробормотал он, — что тогда?

— Доставить в Трою, — тупо бросил Якоб.

— Преодолевая лишения, сражаясь с кузенами-убийцами, плодами безумных опытов Евдоксии, колдунами и монстрами?

— Скорее всего, — сказал барон.

— Без благодарности, наград или надежды на свободу.

— Меня редко благодарят, — буркнула Батист.

— Нисходящая спираль отвратительных унижений.

— Такова работа, — рыкнул Якоб.

— Даже вне темницы я в кандалах папского заклятия, раб прихотей десятилетки.

— Она повзрослеет, — жизнерадостно заметил барон.

— Рабство у тринадцатилетней ненамного лучше.

— Скорее хуже, — сказала Батист. — Но ты не первый в такой ловушке.

— О, да! — Бальтазар отряхнул грязь с ладоней. — Целый парад колдунов прошел через Часовню Святой Целесообразности к славе и богатству. — Он окинул взглядом спутников. — Ой, простите, все они мертвы.

— Тебя осудил Небесный Хор. Какая альтернатива?

— Батист нетерпеливо почесала затылок.

— Альтернатива? — Бальтазар горько усмехнулся. — Размышляю об этом с тех пор, как провалился в снятии заклятия в Венеции. — Он почувствовал знакомый гнет, тошноту, горечь отчаяния. — Я раб глупцов, пиршество для вшей, посмешище для идиотов. У меня отняли все: книги, достоинство, свободу, будущее.

— Трагично, — Батист изучала ногти.

— К чему вся болтовня? — спросил Якоб.

— Мне нечего терять. — Бальтазар повернулся к каменным воротам, где закатный луч пробивался между менгирами. Здесь, где граница миров тонка. — А значит… мне нечего терять.

Он воздел грязные руки, совершая знак призыва. Театрально? Да. Но кто он, как не маг?

— Погоди… — барон Рикард нахмурился. — Что ты...

Бальтазар произнес Имя.

Демонология — самая опасная из Черных Искусств. Даже величайшие колдуны Карфагена гибли, унося города. Призвать инфернальное существо против его воли — риск.

Но позвать того, кто жаждет явиться?

Достаточно встать в нужном месте… и попросить.

— Нет! — Рикард в ужасе вскричал. Поздно.

Дверь между мирами распахнулась. Солнце погасло. Свет исчез за пределами камней.

Дверь втрое выше человека, и все же ей пришлось согнуться, чтобы войти.

Лишь мельком Бальтазар увидел ее... И тут же опустил глаза, спасаясь от жгучей боли. Отпечатались рога с двадцатью девятью отростками, черные как фосфоресцирующие чернила, как переливчатая нефть, усыпанные кольцами, серьгами, цепями, жемчугом и драгоценностями — дарами, выкупами и жертвами всех культур под ночным небом.

Призвать демона, жаждущего явиться... Стоит лишь попросить.

Но когда он приходит — начинаются проблемы.

Батист сдавленно застонала, рухнув на колени, закрыла лицо руками и сжалась в дрожащий комок.

Якоб застыл, рот открыт, шрамы на побледневших щеках резко выделялись.

Лишь барон Рикард сохранил дар речи. — Остановись, дурак! — взмолился он, прикрывая глаза. — Отправь ее назад! Закрой дверь… — Его голос сорвался в писк, затем смолк. Тишина поглотила все: жужжание пчел, пение птиц, шелест травы.

— Меня… пригласили, — прогремел голос демона, словно отдаленная гроза. — Неужели ты, паразит, личинка, пиявка, осмелишься изгнать меня?

— Нет, — прохрипел барон. — О, нет…

— Я — Шаксеп, герцогиня Преисподней. Моя жадность — голод. Моя зависть — чума. Моя похоть — потоп. Моя ярость — ураган. — Последнее слово ударило, как молния. Демоница распахнула крылья, погрузив камни в кромешную тьму. Ветер, пахнущий медом, рвал лицо Бальтазара, выжимая слезы. Черные перья и золотая пыль кружили у его ног. Сквозь ужас он подумал: А ведь это могла быть моя лучшая идея.

— Я замолчу, — захныкал барон Рикард.

— Мудрый выбор, — проурчала демоница, и ее довольство пугало больше, чем гнев. Бальтазар почувствовал ее взгляд, колени задрожали. — Итак, Бальтазар Шам Ивам Дракси… к делу.

Шаги приближались, мягкие, медленные. Трава хрустела под когтями цвета крови из перерезанного горла, длинными, как кинжалы, с золотым узором.

— Ты осмелился призвать меня, и я снизошла. Знай: ты балансируешь на краю гибели. Торгуешься с бесконечностью. Твое существование висит на волоске. Так… — Она замерла перед ним, сложив крылья с шелестом. — Что тебе нужно?

Бальтазар облизал губы. Он всегда взвешивал слова. — Я прошу вашей…

— Разве мать не учила тебя манерам?

— Я не знал матери, — прошептал он.

— Многое объясняет. Прося милости, взгляни на меня.

— Не смею, — слезы замерзали на щеках. — Дабы ваша неземная красота не свела меня с ума.

— М-м-м… — Перья зашуршали. — Обожаю. Представь, иметь такую восхитительную лесть под рукой.

— Я предложу больше, — он опустился на колени. — Если вы разорвете мои оковы.

Шаксеп цокнула языком — тц-тц-тц, словно забивая гвозди в его череп. — Я предпочитаю создавать рабов, дитя. Освободив от этих оков, я надену тебе новые. Вечный долг передо мной.

— Но эти цепи, — он протянул дрожащую руку с ожогом, — я выберу сам.

— Лишь бы не сказал потом… что не предупреждала. А теперь… — Ее присутствие наклонилось к нему, и он едва сдержал кишечник. — Дай… взглянуть. — Леденящий холод, волоски в носу замерзали. Ужас и восторг от близости силы, перед которой законы мироздания гнутся. Силы, бросающей вызов ангелам…