— Устраивают настоящее шоу, — пробормотал Бальтазар.

— О, это ерунда, — сказала Батист. — Ты бы видел мирные переговоры между королевами-близнецами Франкии и императором Бургундии. Три месяца длились.

— Ты там была?

— Нейтральный наблюдатель от герцогини Аквитании.

Бальтазар кисло помотал головой. — Тебе всегда надо быть на шаг впереди, да?

— Не надо. — Батист скромно обмахивалась шляпой, ветерок трепал ее непокорные кудри. — Просто так выходит.

Граф Радосав с грохотом упер кулаки в перчатках в стол, презрительно скривив губу. Графиня Йованка изучала ногти, вздохнула, затем, гордо вскинув голову, встретила его взгляд леденящей усмешкой.

— Муж, — прошипела она.

— Жена, — прорычал граф.

Бальтазар нахмурился. — Погодите… что?

— Погодите… что? — хрипло отозвался Якоб. Он потерял счет переговорам, на которых присутствовал. Часто разочаровывался, когда драки заканчивались. Порой пытался спровоцировать их снова. Но мирные переговоры между супругами? Впервые.

Барон Рикард поднял бровь. — Я думал, все знали?

— Некоторые из нас не столь чувствительны к романтике, — пробурчал Якоб с горечью. — Отсутствие практики, возможно…

— Я всегда был болезненно чувствителен к романтике, — сказал барон, пока Радосав плюхался в кресло, сверля жену взглядом. — И здесь, чувствую, любовь и ненависть сплетены воедино. — Графиня Йованка уселась напротив, смотря на мужа свысока. — Лукреция и я были такими же. Как кошка с собакой, но с большим домом и кучей разрушений. Столько ссор! Апокалипсические скандалы! Но примирения… — Барон закрыл глаза. — Она была беспринципной, безрассудной, эгоистичной змеей. Боже, как я скучаю.

Синкелл Игнатий с грохотом вывалил на стол кожаные фолианты, а мать Винченца развернула огромную карту.

— Похоже, это надолго, — Якоб скрестил руки, пытаясь размять ноющие бедра.

— Церкви Востока и Запада предпочитают затяжные тяжбы настоящим битвам, — сказал барон Рикард. — Но взгляни на светлую сторону.

— Есть такая?

Вампир приблизился, шепча: — Нам с тобой время не грозит кончиться.

День тянулся. Солнце поднималось. Тень балдахина ползла по траве. Документы покрыли стол, пока священники яростно спорили над каждой деталью. Их словесные дуэли прерывались шипением графини и рыком графа. Обе Церкви восхваляли милосердие Спасителя с кафедр, но за столом не уступали ни пяди.

Граф Радосав потребовал вина, пил, мрачнел, затем велел подать всем. Якоб, верный обету трезвости, отказался. Смотрел, как пьют другие, и горько сожалел о клятвах. Как всегда.

Его настроение не смягчилось, но остальные расслабились. Стража перестала стоять по стойке, облокотилась о камни, затем разлегшись на траве, сняв оружие и шлемы. Старые товарищи с противоположной стороны начали общаться.

— Якоб, старый ублюдок! — Батист подошла, обмахиваясь шляпой. — Не ожидала встретить тебя здесь.

— Батист. — Якоб кивнул насколько позволила одеревеневшая шея. — Рад, что жива.

Они молча наблюдали, как мать Винченца чертит границы на карте, а синкелл Игнатий вскидывает руки в отчаянии.

— Теперь скажи, что рада, что я жив, — произнес Якоб.

Батист пожала плечами. — Ты всегда жив. Как оказался в свите графа?

— Обычно. Очнулся в тележке с трупами, потом вампир уговорил графа. А ты как у графини?

— О, мы старые друзья.

— У тебя всегда много друзей, — Якоб сдержал зависть.

— Повезло встретить здесь кого-то.

— Тебе всегда везет, — снова сдержал зависть.

— То, что ты называешь везением это подготовка, осторожность и никогда не высовываться.

— Мы из Часовни Святой Целесообразности. Мы всегда высовываемся. — Якоб взглянул на Бальтазара, мрачно разглядывающего ожог на запястье. — Вижу, маг жив.

— Он не облегчал задачу. Чуть позже убила бы сама.

— Не винил бы. — Якоб понизил голос. — Если его заклятие действует, принцесса Алексия жива.

— Видимо, — кивнула Батист. — Он думает, что проведет ритуал здесь, у камней.

— Доверяешь ему?

— Выбора нет.

— Как всегда, — Якоб хмыкнул.

— Мы из Часовни Святой Целесообразности, — сказала Батист. — Выбора у нас никогда нет.

— Далее… — Перо матери Винченца скрипело, вычеркивая пункт из списка. — Спорные пастбища между рекой и святилищем Святого Петра Слепого…

Графиня Йованка выпрямилась. — Я хочу пастбище!

— Ваше превосходительство? — Синкелл Игнатий провел чернильным пальцем по списку в книге. — Это пустяк. Всего двенадцать род земли…

— Оно имеет… — Графиня бросила взгляд на мужа. — Сентиментальную ценность.

Граф Радосав поставил кубок. — Мы встретились там. На берегу растут древние ивы. — Его лицо смягчилось. — Очаровательное место.

Графиня сглотнула. — Ты говорил, это любимое место твоей матери.

— Она хотела быть там похоронена, но…

Графиня положила руку на рукав Игнатия. — Я хочу пастбище… — мягко сказала она, глядя на мужа. — Чтобы срубить ивы и сжечь их. — Она оскалилась, выплевывая слова через стол. — Как ты сжег мой город, дерьмо!

— Спаситель помоги нам, — простонала Батист, закрыв лицо руками.

— Чтоб тебя, женщина! — взорвался граф, вскакивая и опрокидывая стул. — Как можно мириться с этой проклятой гарпией!

— Чтоб тебя, мужлан! — взвизгнула графиня, махнув рукой и едва не задев стражника. — Не уступлю и пяди этому мешку желчи! — Она прошла мимо Игнатия, шествуя вдоль стола, пока фрейлины суетились со шлейфом.

— Сохраним спокойствие… — взмолилась мать Винченца, но граф оттолкнул ее, шагая к жене.

— Ой-ой, — пробормотал барон Рикард, приподнявшись на локтях. Он лежал на траве, наблюдая за облаками.

Вокруг менгиров стража, уже забывшая о войне, замерла в напряжении. Руки сжали рукояти мечей, щиты приподнялись, клинки зашевелились в ножнах.

— Ой-ой, — прошептал Якоб. Наступал переломный момент, после которого все катится в пропасть. Он чувствовал приближение насилия, как старый моряк грозу за миг до дождя.

— Только твоя полная капитуляция удовлетворит меня! — ревел граф, обходя стол. За ним офицер поднял руку, готовый сигнализировать атаку.

— Капитуляция? — фыркнула графиня, шагнув навстречу. — Ха! Я раздавлю тебя под каблуком!

Вооруженные свитники сдвинулись вперед. Остальные отступили.

— Ой-ой, — сказала Батист.

— Ты будешь умолять о пощаде! — рычал Радосав.

— Ты взвоешь о прощении! — шипела Йованка.

Зубы стиснуты, молитвы шептались, мышцы напряглись. Граф пылал ноздрями, графиня — гордо вздымала грудь.

Мир застыл в ужасной паузе.

Птица снова чирикнула. Графиня вцепилась мужу в воротник, он — в ее украшенный нагрудник. Они рванули друг друга в объятия и яростно слились в поцелуе, игнорируя священников, свиту и армии.

Якоб поднял бровь. — Неожиданно.

— Не для чувствительных к романтике, — барон лег обратно.

Свиты выдохнули. Воины по обе стороны переглянулись, пожали плечами. Мечи опустились. Резни удалось избежать.

Якоб разжал пальцы на рукояти, пытаясь стряхнуть онемение, и вздохнул. С облегчением? Или разочарованием?

Муж и жена разомкнулись лишь на мгновение, глядя друг другу в глаза.

— Люблю тебя, дурак, — выплюнула графиня.

— Боже, как я люблю тебя, — прохрипел граф.

И снова слились в поцелуе. Синкелл Игнатий перевел взгляд на мать Винченцу. — Может, перенесемся в часовню Святой Глории и утрясем детали?

— Безусловно, — махнула та усталой рукой.

Батист хмуро разглядывала пальцы, затем склон с войсками, беззвучно шевеля губами.

— Что задумала? — спросил Якоб.

— Считаю цену одного солдата: кольчуга, алебарда, меч, кинжал, конь, палатка, провиант на месяцы… — Она сдвинула шляпу. — Интересно, во сколько все это обошлось.

— Моя Лукреция как-то развязала войну, — задумчиво произнес барон Рикард, — против моего совета. Мы выиграли пол-битвы, но это разорило нас. Иногда думаю, какие шторы можно было бы купить на эти деньги… — Он поднял руку, будто касаясь невидимого шелка. — Малиновый дамаск невероятного оттенка… Пришлось отказаться. — И смахнул слезу костяшкой пальца.