Кардинал Жижка выдержала длинную паузу, словно приглашая Алексию возразить. Словно бросая вызов всем присутствующим. Никто не возразил.

Она сделала еще шаг вперед. — Герцог Михаил был змеей. Но я умею обращаться со змеями. Выбор в его пользу был… очевиден.

Алексия подняла подбородок, как учил барон Рикард. — А теперь что вы видите?

— Происхождение можно подделать. Образование — получить. Важен характер. И здесь… — Жижка внимательно окинула ее взглядом. — Возможно, я поторопилась с выводами. Я вижу женщину, которая, слушая мудрых советников и делая разумный выбор, может вырасти в свою роль.

— Не говоря уж о том, что остальные кандидаты… — Алексия пересчитала на пальцах. — Были растерзаны оборотнем, пронзены мечом на тонущем корабле, сброшены в чумную яму армией мертвецов, разморожены и разлетелись на куски… или рухнули в пламени с самой высокой башни Европы в море.

Пауза.

— Кажется, решение снова очевидно, — кардинал Жижка приблизилась еще на шаг. — Чем больше власти, тем чаще выбор делается сам. Нам остается лишь принять неизбежное, ради тех, кто зависит от нашей защиты.

— Значит, я должна отбросить чувства ради общего блага?

— Ваши слова. И хорошо подобранные. — Голос Жижки оставался ледяным. — Откровенно? Ваше положение шатко. У вас мало союзников и много врагов. И это до того, как эльфы явятся со своими безумными богами и ненасытностью. Даже храбрейшие трепещут перед ними. Лишь Ее Святейшество, объединив Европу под истинной Церковью, даст вам необходимую поддержку.

— То есть Земная Курия?

— Вы мудры не по годам.

Алексия взглянула на отца Диаса. Тот едва кивнул. Путь сюда не радовал, но альтернатив не было.

Воры и императрицы — все используют то, что дано.

Она откинулась на неудобном троне. — Мы готовы рассмотреть союз между Церквями Востока и Запада и положить конец великой схизме. — Взгляд Алексии вонзился в Жижку. — Но это вам дорого обойдется.

Молчание. Две женщины измеряли друг друга взглядами. Наконец Жижка едва улыбнулась:

— У Бога глубокие карманы.

Якобу снилось падение.

Горение.

Погружение в пучину.

Ему снился конец всего и холод, что приходит после.

Но даже во сне его мучила ноющая боль. Он попытался пошевелиться и боль стала пульсирующей, расползаясь от груди к каждому мускулу.

— Смотри! Он двинулся!

— Да как, дурак? Он же утонул дни…

Якоб хрипло застонал, но воздух не шел. В панике он перевернулся, выкашляв поток соленой воды.

— Груди Спасительницы! Он и правда живой!

Он рухнул на спину. Каждый кашель вонзался в ребра, в бок, отдаваясь в кончиках пальцев ног.

Где-то кричали чайки. Волны шлепали о дерево.

Дневной свет резал глаза. Но все причиняло боль: свет, тьма, птицы, голоса.

Над ним склонились две фигуры. Ангелы на суде?

— Как он выжил? — прошептал один.

Не ангелы. Рыбаки. Молодой и старый, их бород хватило бы на набивку матраса.

— Это… — прохрипел Якоб, — долгая история…

Его снова вырвало водой. Он откинулся, ловя воздух со стоном. Перестать дышать. Вот предел мечтаний. Но и этого лишен.

Жив. Снова. С каждым осознанием — легкий укол разочарования.

Запах рыбы. Он лежал голый среди улова, выловленный сетью. Хохотать бы, если бы не боль.

— Кто правит Троей? — прошептал он.

Молодой моргнул: — Императрица Алексия.

— Хм. — Якоб запрокинул голову. Палуба скрипела. По небу плыли облака. — Хорошо.

Надеялся, что так.

Время покажет.

Якоб из Торна — некогда прославленный Великий магистр Золотого Ордена, несокрушимый Чемпион императора Бургундии, печально известный Главнокомандующий Ливонского крестового похода — сгорбившись, брел по Висячим садам в потрепанной рыбацкой одежде. Пот катился градом, зубы стиснуты, руки обхватили тело, стараясь дышать мелко, чтобы не тревожить едва зажившие раны.

Базилика Ангельского Посещения маячила сквозь слезы. Он остановился, прислонившись лбом к стволу дерева. Вся его долгая жизнь это череда возвращений на поля старых поражений, все более изломанным.

— Выглядишь, как я себя чувствую, — барон Рикард растянулся на скамье, греясь на солнце, как древняя ящерица. От юного бога, что парадировал по городу несколько дней назад, не осталось и следа. Иссиня-черная грива поседела, изумрудные глаза помутнели, кожа обвисла, как старая сбруя. Впрочем, Якоб с его лицом, облезшим от морской соли, выглядел не лучше.

— Герцог Михаил проткнул меня. Дважды. Затем сбросил статую.

— Чтоб он гнил в аду, — хрипло рассмеялся барон. — Где мы трое однажды встретимся.

— Чем муки проклятых… — Якоб попытался выпрямиться, но боль заставила согнуться вновь, — отличаются от моих будней… не представляю.

— Вилки, огонь, и, судя по картинам… — Барон попытался жестикулировать, но рука в бинтах лишь дернулась. — Невообразимые предметы в заднице.

— Что художников так манит к жопам демонов?

— Скорее, к своим собственным. Некоторые платят за такое немалые деньги.

— За картины демонов?

— За предметы в заднице.

— Что для одного мясо… — Якоб, стоня, опустился на скамью рядом с бароном, — для другого яд.

Тень усмешки скользнула по иссохшему лицу Рикарда:

— Мы были ужасами своей эпохи. А теперь?

— Время не победить. Оно валит империи, свергает тиранов.

Барон повернул к нему глаза, желтые, с красными прожилками. Улыбка исчезла:

— Слышал?

Якоб почувствовал знакомую тяжесть. Смерть никогда не удивляла. Она шла за ним по пятам, но так и не догнала. Он подумал о бегстве. О прыжке обратно в море. Но были клятвы. Стиснул зубы, будто ожидая удара плети.

— Кто? — спросил он.

— Батист.

Якоб поморщился. Больно, как от клинка. Он видел много смертей. Но Батист всегда казалась такой… живой.

— Как? — прошептал.

— По словам брата Диаса… — барон пожал плечами, — высунулась.

— Вечно она лезла напролом. — Якоб вздохнул, глядя в небо. — Думал, первым умру. Но так думаю обо всех. И всегда ошибаюсь. — Кивнул на трость у скамьи. — Одолжишь?

— Конечно. — Рикард закрыл глаза. — В следующий раз я планирую, чтобы меня несли.

За века Базилика почти не изменилась. Те же ряды скамей, лики святых, горьковатый запах ладана. Тишину резали скрип сандалий Якоба и стук трости.

Но у святыни Второго крестового похода было новое: одна из двух пустых гробниц теперь занята. Свежая мраморная плита ярко белела среди древних героев. Рядом стояла Алекс, ее диадема, кольца и жемчуга на платье сверкали в свете свечей. Услышав шаги, она обернулась и ахнула.

Якоб, опираясь на трость, перевел дух:

— Что, мертвых не видала?

— Ты жив!

— Всегда… — Он крякнул, когда она бросилась обнимать его. Боль пронзила ребра, едва не повалив на пол.

— Прости! — Алекс отпустила его, придерживая перевязанную руку. — Ой. — Синяки вокруг глаз и шеи, струп на переносице.

— Два старых боевых коня, — пробурчал Якоб, держась за бок.

— Второму еще хуже. Ты бровь потерял?

— Пожертвовал Пламени Святой Наталии. — Он потрогал ожог, съевший полброви и часть бороды.

Неловкая тишина повисла между ними. Оба смотрели на гробницу Второго крестового похода. На новую плиту.

— Ты слышал? — тихо спросила Алекс.

— Да, — ответил Якоб.

— Мне жаль.

— Мне тоже.

Алекс прокашлялась: — Думаю, заказать статую. Представь ее рядом с Уильямом Рыжим.

— Она бы одобрила. — Якоб стиснул зубы. — Добавит месту блеска.

— Жаль, ее нет — сама бы высекла.

— Она летом подрабатывала каменщицей. Запроси герцога Миланского.

— Зачем?

— У него есть ее портрет. Для образца.

— Почему у герцога Миланского портрет Батист?

Якоб слегка улыбнулся: — Долгая история. — Кивнул на двух девушек у аналоя. — Новые фрейлины? — Брюнетка разглядывала иконы с благоговением. Блондинка оценивала все взглядом барыжницы.