Если учесть пение, хлопки, грязь, мозоли, лицемерное благочестие, дождь, бесконечные проповеди, ужасные гимны, похлебку из котла, отвратительных спутников и вечную грязь — это было скорее паломничество в ад, чем в рай.

...

...

Унижение!

Он, Бальтазар Шам Ивам Дракси — светило некромантии, втиснут в эту процессию идиотов, этот бессмысленный марш из ниоткуда в никуда.

Впереди зазвучал колокол, заглушенный дождем. Похоронный звон по его умершим мечтам.

— Прибавь шаг, — проворчал Якоб из Торна, обернувшись. Его редкие седые волосы липли к рубленому лицу, словно он намеренно выжимал из каждого шага максимум боли, чтобы героически ее преодолеть.

— Сам прибавь, бессмертный болван, — пробормотал Бальтазар, дождавшись, пока рыцарь скроется из виду.

— Советую говорить тише, — барон Рикард приблизился, и даже в горном воздухе почувствовался холод его дыхания. — Его эльфийка-любимица где-то рядом. Ухо подрезано, но слышит она отлично.

— Мудрый совет, — Бальтазар огляделся. Вампир с каждым днем молодел, теперь напоминая аристократа лет шестидесяти: подтянутая кожа, темные пряди в седой бороде. — Видно, ты предаешься своим аппетитам.

Барон ухмыльнулся, как избалованный наследник, пойманный со служанкой:

— Так заметно?

— Я видел следы укусов на шеях паломников. И люди, как правило, не молодеют.

— Ну... — Рикард понизил голос до бархатного шепота. — Я вампир. Пить кровь — часть сущности. Но нынче я очень аккуратен. — В улыбке мелькнули клыки. — Беру только то, что можно пожертвовать.

— Оправдание каждого вора, работорговца и тирана в истории.

— Вдохновляющие примеры. Не ожидал, что светило некромантии осудит... — он кивнул на паломников, — разумное использование скота.

— Пока мою шею не трогают — какое дело?

— О, я никогда не стану пить у тех, с кем официально знаком. Это как съесть питомца. Если у них есть имя — это... — барон брезгливо поморщился, — вульгарно.

— Ты еще с нами?

Бальтазар взглянул вверх: Батист сидела на обвалившейся стене, болтая ногой. Ее паломническая ряса была перехвачена потертым ремнем, дополненая сапогами с пряжками и цепью со священными кругами. Все это должно было выглядеть нелепо, но раздражающе напоминало кошку колдуньи — вездесущую и довольную.

— Надеялась, что я сорвался в пропасть? — проворчал он.

— Девушка может мечтать. — Она сняла шляпу, стряхнув воду ему на рясу.

Бальтазар скрипел зубами. Ее наглость, самовосхваление, вечные байки о «непревзойденном опыте»... Когда-нибудь он сорвет с нее эту ухмылку! Устроит настоящую порку, перегнув через колено! А она оглянется через плечо, все с той же усмешкой, будет шептать его имя, правильно выговаривая каждый слог, и...

— Погоди... — пробормотал он. — Что?

— Что «что»? — насторожилась Батист.

— Что значит «что»?! — рявкнул он, надеясь заглушить бред громкостью, и зашагал вперед, скрывая скованность походки и румянец. Не отступление — победа через величие! Бальтазар Шам Ивам Дракси всегда выбирал сложную дорогу!

Хотя она вела лишь туда, куда никто не рвался.

— Опять проклятая святыня? — простонал он.

Эта святыня, втиснутая в промокшее седло на вершине перевала, представляла собой приземистую колокольню рядом с пещерой, вероятно, бывшим храмом для поклонников иных богов задолго до учения Спасителя. Что ни говори о Спасенных, но они мастера обустраиваться в чужих домах и притворяться архитекторами. Ложь считалась грехом, разумеется, если только ты не лгал нагло и упорно — тогда это становилось священным писанием.

— Опять проклятая святыня, — эхом отозвался барон с изысканным презрением. — Помолился бы о милости Божьей, но боюсь, вампирские мольбы ему неинтересны.

— Боюсь, он столь же глух к некромантам, — буркнул Бальтазар.

— Боюсь, он глух ко всем. Присоединишься к очереди за реликвиями?

Они рассмеялись. Мир, само собой, делился на врагов и тех, кого можно использовать. Барон, возможно, был самым опасным чудовищем в этой компании, но за свою богатую карьеру в магических науках Бальтазар усвоил: худшие монстры — лучшие союзники.

— Увидев одну банку святого праха, — заметил он, — ценитель вряд ли восхитится дюжиной других.

— И все же ты не покинул Благословенное Братство. Неужели смирился с проклятием Ее Святейшества?

— Смирился? — Бальтазар свысока взглянул на вампира. — Я не из тех, кто сдается. — Он глубже засунул руку в рваный рукав, скрывая адскую красную метку. — Хотя вынужден признать, скрепя сердце... что касается силы проклятия Ее Младенческого Святейшества... я слегка просчитался.

— Смирение входит в Двенадцать Добродетелей, — барон прижал руки к груди с набожным видом. — Видимо, паломничество уже творит чудеса с твоей бессмертной душой.

— Я преодолею это проклятие, поверь. — Бальтазар огляделся, но никто не слушал их. В последнее время так было всегда. — Нужны лишь правильные инструменты. Книги, карты, реагенты, облачения, магические круги... Возможно, посох.

— Мантии, жезлы, волшебные кольца? — барон многозначительно кивнул на посохи, священные символы и дерюжные рясы паломников. — Ну, ты же колдун...

— Маг.

— Но возникает вопрос: так ли велика пропасть между магией и религией, как хотят верить адепты?

— Разница, — отрезал Бальтазар, — в том, что магия работает.

— И все же один из виднейших некромантов Европы вынужден паломничать по воле Папессы. — Вампир направился к пещере, где очередь редела. — Пожалуй, взгляну на реликвии мельком...

Алексия поставила фонарь на пень, расстелила рядом ткань и аккуратно разложила хлеб с сыром, пока не вышло почти красиво.

Жалко, конечно. Всего лишь хлеб и сыр, но она научилась превращать скудную еду в праздник. Ее Святейшество велела быть доброй, а это казалось добрым делом. То, что она сама хотела бы получить, окажись одна в лесу.

То, чего для нее никто никогда не делал.

— Бу!

Алексия вздрогнула. Даже ожидая этого. Возможно, именно поэтому.

— Каждый чертов раз, — пробормотала она, прижимая руку к колотящемуся сердцу.

Санни бесшумно подошла к пню. «Бесшумно» не то слово. Кот в войлочных тапках показался бы слоном по сравнению с эльфийкой.

— Как ты это делаешь? — спросила Алексия.

— Издаю внезапный звук у твоего уха.

— Я не про «бу», а про твои исчезновения.

— Задерживаю дыхание и... делаю. — Санни присела, сдвинув капюшон, и осмотрела еду. — Пир.

— Это хлеб и сыр.

Санни очертила в воздухе длинными пальцами круг над едой и заглянула внутрь:

— Но посмотри, как это оформлено.

— Просто... само так вышло.

Санни взглянула на нее, и Алексию, как всегда, пробрала нервная дрожь, когда эльфийка смотрела прямо в ее глаза.

— Тогда мне нравится, как оно так вышло. — Она взяла сыр и откусила передними зубами. Эльфы на витражах обычно щеголяли клыками, впивающимися в святых, но зубы Санни не выглядели способными обглодать человечество до костей. Между передними даже виднелась детская щербинка.

— Ну как? — спросила Алексия.

— Сыровато.

— Это плохо?

— Во многом да, но для сыра — необходимо.

Алексия наблюдала, как эльфийка ест. В ее движениях была гипнотическая точность. Может, и невежливо пялиться, но манеры Алексии всегда хромали, да и Санни, наверное, привыкла. Звезда цирка уродов, не так ли?

— Бальтазару не понравилось, — нарушила тишину Алексия, когда та стала давить. — Сочел недостойным есть поостой сыр. Наверное, для него все недостойно. — И она тем более. Колдун всегда смотрел на нее, как на говно. Но она и была говном, спроси кого угодно.

— Станет менее привередлив, — сказала Санни.

— Не похоже.

— Тогда станет голоднее.

— Держу пари, он что-то замышляет.

— Все что-то замышляют.

— Он учит меня истории Трои.