— Ты был обязан сделать Алексию императрицей.

— Был.

— Но не обязан сражаться со мной.

— Не обязан. — Он был обязан срочно вернуться в Святой Город, и тошнота не отпускала его с момента прыжка с корабля.

— Значит, ничто не мешает нам просто… отпустить друг друга.

— Вы могли сделать такое предложение до того, как пытались испепелить меня, — заметил Бальтазар.

— Именно тем, что выдержал мою атаку, ты доказал свою ценность.

Ее аргумент был убедителен. Он никогда не чувствовал себя столь живым, как в их смертельной схватке, столь могущественным, как при выходе за пределы своих сил, чтобы парировать ее удары. Слепящее послесвечение ее молнии тускнело. Ее платье было опалено, порвано на плече. Волосы уложены с одной стороны, спутаны с другой. Губа рассечена, кровь размазана по подбородку. Ее украденное тело, как и он сам, было измотано битвой.

И никогда еще не выглядело столь прекрасным.

— Как достичь величия, — пробормотал он, — без великих противников, испытывающих тебя?

— Ты грозный соперник. — Ее взгляд на мгновение скользнул к его ногам, затем вернулся к лицу. — Но я уверена: как союзник ты был бы еще грознее.

— Вы предлагаете… — Он прокашлялся, голос слегка охрип. Мысль о том, что такая красота может им увлечься, опьяняла, но меркла перед идеей, что такой гений восхищается его магией. — …чтобы я присоединился к вам?

— Только представь! Маг твоего уровня и чародейка моего? Князья Европы, кардиналы Церкви, даже эльфы трепетали бы перед нами! Мир лежал бы у наших ног!

Он не думал ни о чем другом с тех пор, как она перестала пытаться его уничтожить. — Ваше предложение… заманчиво. Признаю, я был... да и остаюсь честолюбив… — Бальтазар сглотнул отрыжку. — Но есть проблема: папское связывание.

— Наложенное ребенком?

— Я наблюдал за ритуалом и смеялся.

— Но оно действует?

— С тех пор смеюсь редко.

— Возможно, вместе мы найдем способ разорвать его. И последний смех будет за нами.

Бальтазар облизнул губы. — Даже Шаксеп не смогла.

— Ты связал герцогиню Преисподней ради этой цели? — Он умолчал, что не столько «связал» демона, сколько вежливо попросил. Но искра уважения в глазах Евдоксии (вернее, Северы) тешила его. — Ты куда дерзостнее, чем я предполагала.

— Для чародейки вашего уровня это высший комплимент. Было время, я бы ухватился за это предложение. Но… правда в том… — Бальтазар осознал невероятное: — Я больше не хочу свободы.

— Ты выбираешь… остаться рабом?

— Я… окольными и, признаю, крайне неприятными путями… оказался на службе Второго Пришествия самой Спасительницы.

— Ты действительно веришь в это?

— Я ученый. Изучил доказательства. — Он пожал плечами. — Где еще амбициозному магу найти столь значимую цель?

В глубине сознания шевелилась мысль: мужчины, связанные с Евдоксией: четыре мужа и четыре сына не процветали. Но была и другая причина остаться с Часовней Святой Целесообразности, которую он не признал бы даже себе: жгучее желание потереть нос Батист в сегодняшних грандиозных победах.

Он ожидал новой молнии, но Евдоксия лишь задумчиво сжала губы. — Ты совершил три невозможных для мужчины поступка: впечатлил меня, заинтересовал… и отказал.

— Надеюсь, не оскорбил. — Он поклонился, не отводя взгляда. — И что мы расстаемся мирно.

— «Мирно» — слишком смело. — Она отступила к дальнему выходу, порванный подол платья скользил по рунам, начертанным ее прошлым «я». — Но живыми? Безусловно.

В дверном проеме она замерла. Бальтазар приготовился к взрыву пламени.

— Нам стоит повторить это, — сказала она.

Он улыбнулся. — Буду считать часы.

— Наша Спасительница… — прошептал брат Диас.

Висячие сады перед Атенеумом Трои, еще недавно казавшиеся раем, теперь напоминали ад, который не осмелились бы изобразить даже мастера Святого Города. Будто торнадо пронесся через горящую бойню — повсюду валялись искореженные конечности, трупы стражников, неопознанные внутренности, блестящие в свете пожаров.

Милосердный Спаситель… Одна из пальм была увешана капающими кишками.

— …по правую руку Божью… — пробормотал он.

Задняя часть чудовища — обезглавленный змей размером с драккар, лоскутное уродство из шкур Императорского зверинца — все еще билась между деревьями, разбрызгивая слизь. Бесспорно, худшее творение в мироздании. Пока взгляд не падал на переднюю часть: рваный паукообразный мешок с рогатой плотью, клубком щупалец и «задне-пастью», проглотившей Виггу целиком.

— Хоть дыхание смерти над нами… — брат Диас сжал ампулу Святой Беатрикс. — Я не убоюсь.

Чудовище дернулось, рыгнуло, поползло к нему и Батист, волоча изуродованные кишки. Пасть распахнулась, обнажая колодец окровавленных зубов.

— Я — сосуд немощный, — прошипел брат Диас, вкладывая в слова всю душу, — но наполни меня светом твоим!

Гротескный «сборник остатков» приближался, швы на его теле лопались, глаза безумно вращались.

— Избавь меня от зла, да живу я добродетелями твоими!

Чудовище дышало смрадом смерти. Брат Диас стиснул ампулу так, что стекло впилось в ладонь.

— Избавь меня от зла! — рявкнул он. — Сейчас или блядь никогда!

Чудовище дернулось, будто ударилось о невидимую стену. Задрожало, завыло призрачным голосом, отползая.

— Это чудо… — начал брат Диас.

Чудовище разорвалось, забрызгав его гнилью. Из разодранной плоти вылезли когти — черные, как стекло. С рычащей мордой, Волчица Вигга вырвалась из кровавого месива, мех слипшийся от слизи, вой смешан с хрипом.

— О да! — выдохнул брат Диас.

Волчица повернула к нему глаз — дьявольский, пылающий ненавистью ко всему живому. Фыркнула кровавым туманом, отряхнулась. Язык, огромный и дымящийся, шлепнулся на окровавленную траву.

— О нет… — брат Диас отступил. Волчица шла на него, волоча сломанную лапу, плечи перекатываясь под скрученной шкурой.

Рука оттолкнула его в сторону. Вперед вышла Батист.

— Вигга… — ее кулаки сжались. — Это поведение неприемлемо! — рев сорвался с ее губ.

Волчица попятилась. На миг в спутанной шерсти мелькнуло что-то человеческое — морда стала лицом?

Тишину нарушили лишь предсмертные судороги задней половины творения Евдоксии.

Волчица оскалила кинжальные зубы, рык заставил землю содрогнуться. Слюна с кровью капнула в грязь.

— О нет… — снова прошептал брат Диас.

— Надо было уйти… — Батист сглотнула. — После Барселоны…

— Ты можешь идти? — спросила Алекс.

— А что, не могу? — Санни откинула голову на разбитый парапет, обнажив окровавленные зубы. — Может… просто полежу тут.

— Нет. — Алекс перекинула безвольную руку Санни через свое плечо. — Издаю императорский указ.

— Кажется, единственный плюс быть эльфийкой… не подчиняться этим… — Они оба застонали, когда Алекс поднялась, таща Санни за собой. К счастью, та весила не больше кошки средней величины, иначе Алекс вряд ли смогла бы поднять что-то тяжелее. Они заковыляли к лестнице, ночное небо проглядывало сквозь пробоины в куполе, осколки зеркал вокруг Пламени Святой Наталии алели, как затухающий огонь. Барон Рикард лежал у стены, как куча ветхих тряпок, глаза закрыты, руки обуглены. — Наш вампир выглядел лучше.

— И хуже, — буркнула Санни.

— Хуже этого? — Алекс пробиралась между обугленным трупом Клеофы и лужей крови от горла Атенаис.

— Он сорок лет был костями. Переживет.

— Не уверена, что я переживу, — пробормотала Алекс. Она была избита, исцарапана, все тело ныло, а порванная рука горела от запястья до плеча под туникой покойного мужа. Она поправила Санни и заковыляла вниз по ступеням. — Это была худшая чертова ночь…

— И это еще не конец, — произнес герцог Михаил, поднимаясь с другой стороны.

Санни резко вдохнула. Она попыталась исчезнуть, но кулак Михаила уже занесся. Она материализовалась как раз в момент удара. Челюсть хрустнула, и ее отбросило к стене. Санни рухнула без сознания, а Алекс, вырвавшись, попятилась вверх по ступеням.