Наши глаза встречаются.

Мэри смотрит на меня, ее губы дрожат, в глазах отчаяние. Но вместе с тем я вижу ее силу и замираю.

Я понимаю, что это ее сцена. Ее бой. Мэри сама должна подняться. А я не могу лишить ее этого выбора, этого шанса показать всем, какая она сильная.

Я могу только поддерживать ее морально и верить. И я верю.

Весь зал застыл в тишине.

Я смотрю на нее, на ее хрупкую, одинокую фигурку на полу сцены.

Шепчу губами:

— Давай.

И первым начинаю хлопать. Медленно, четко, уверенно.

Мои ладони отбивают ритм, разрывая напряжение, повисшее в зале.

Через секунду ко мне присоединяются ребята.

Потом несколько зрителей в первых рядах.

Аплодисменты ширятся, растут, заполняют пространство.

Зал оживает, подхватывая мой ритм.

Я не отрываю глаз от Мэри. Моя сильная, смелая девочка. Она сможет. Справится. Она не одна. Мы с ней. Все с ней.

И я горжусь ей сильнее, чем когда-либо в жизни.

Я вижу, как Мэри, несмотря на боль, поднимает голову.

Моя маленькая, хрупкая девочка.

В ее глазах сияет свет. Не страх, не слабость, а сила. Моя сила.

Она медленно опирается на руку, поднимается на ноги. Дрожит, но стоит. И улыбается. Слабо, но так, что у меня внутри все обжигает.

Господи, как я ею горжусь.

Мэри под аплодисменты зала делает первый шаг. Потом второй. И снова вливается в танец. Я сжимаю кулаки, борясь с желанием броситься к ней. Но это ее победа.

Она танцует сквозь боль. Сквозь страх. Сквозь все. Танцует до конца. Невероятно красиво. Невероятно сильно.

Моя девочка.

Я не дышу. Я боюсь даже моргнуть, чтобы не пропустить ни секунды. Каждое ее движение, как стук моего сердца. Каждый ее вздох, как мой собственный.

На последних аккордах я уже не выдерживаю.

Бросаюсь вперед, прорываюсь к сцене.

И ловлю ее на руки, когда она делает последний поворот. Снежок вздыхает у меня на груди, обвивает шею руками. Я крепко прижимаю ее к себе. И целую. Прямо на сцене.

В зале взрыв аплодисментов. Люди встают. Кричат, свистят, хлопают. А я держу свою девочку в объятиях и чувствую, как она дрожит. Она плачет. Слезы катятся по ее щекам и впитываются в мою рубашку.

— Спасибо, Кай... — шепчет она сквозь слезы. — Спасибо за все.

Я прижимаю ее крепче, зарываясь лицом в ее волосы.

— Я горжусь тобой, Снежок, — шепчу ей в ответ, голос срывается от эмоций.

Ты сильнее всех, малышка. Ты самая красивая. Самая смелая. И я люблю тебя так сильно, что иногда боюсь не выдержать этого чувства.

Я стою посреди сцены, в шуме оваций, и держу в руках все свое счастье.

На секунду, скользнув взглядом по залу, замечаю Луизу. Она встает резко, раздраженно, даже не попытавшись аплодировать. Быстро уходит к выходу, сжав губы в тонкую линию. Я смотрю ей вслед и только крепче прижимаю Мэри к себе.

Ничто в этом мире не сравнится с тем, что у нас есть. Это ее день. Ее маленький, но великий триумф. И рад, что могу находиться рядом в такой момент.

Аплодисменты все не смолкают, а Мэри улыбается сквозь слезы.

— Отпусти меня, — тихо шепчет она.

Я ставлю ее на пол, но поддерживаю за талию. Стоя на одной ноге, Снежок умудряется сделать красивый поклон. Рафаэль приносит ей цветы.

— Ты молодец, — улыбается он. — Затмила всех.

— Спасибо.

— Иди давай, — ворчу я на него. — Нечего примазываться к чужой славе. Вызови лучше такси.

— Будет исполнено, сэр, — стебется Раф и спускается со сцены.

А я подхватываю Мэри на руки и иду за ним следом.

Мэри

Мы едем в травмпункт. Машина несется по улицам, а я прижимаюсь к Каю, держа за руку Ахмета.

Нога болит, но больше всего ноет душа от волнения, от страха. Что если теперь на карьере придется поставить крест? Я не переживу этого.

Кай вдруг достает из-за спины огромный букет пионов.

Я замираю.

— Для тебя, Снежок, — улыбается он, подавая мне цветы.

Пионы такие красивые, свежие, пахнут весной и надеждой. У меня глаза наполняются слезами.

— Спасибо, Кай... — шепчу я, растроганная до глубины души.

Он целует меня в висок.

Когда приезжаем в больницу, Кай помогает мне выйти и подхватывает на руки, Ахмет тащит за нами два больших букета. Один от Рафа, второй от Кая. Все кажется правильным, почти уютным несмотря на боль.

Пока мы ждем врача, в коридоре появляется Юлианна.

Я радостно вскакиваю, хотя нога тут же напоминает о себе острой болью. Но все равно улыбаюсь.

Наверное, пришла помириться. Наверное, теперь все будет хорошо.

Юлианна подходит, скрестив руки на груди. Лицо каменное, губы поджаты.

— И чего ты сияешь, как дурочка? — язвит она. — Думаешь, зал хлопал тебе за талант? И не надейся, из жалости!

Я моргаю, сбитая с толку.

— Юля... Я думала...

Она фыркает:

— Думала, что мы все забудем? После того, как ты снова оказалась на пьедестале? И Кай твой, и сцена твоя? — она едва сдерживает злость. — Все тебе мало!

Я напрягаюсь, сердце бешено стучит в груди, а в памяти выстраиваются кусочки пазла. Меня толкнули. А сзади должна была находиться Юлиана. Неужели она…

— Ты... ты специально это сделала? Ты выключила музыку? А потом толкнула меня…

Юлианна ухмыляется, склонив голову набок:

— О, а ты еще соображать научилась. Идиотка.

— Зачем? — выдыхаю я, голос дрожит.

— Всю жизнь ты была лучше. — ее голос наполняется ядом. — Всегда впереди, всегда звезда. Красивая. Умная. Любимая. И теперь еще Кай рядом с тобой! А я? Я всегда была в тени. Всегда "лучшая подруга" для всех. Достаточно!

Я смотрю на нее, не узнавая. Эта злобная, остервенелая девушка совсем не та Юлианна, с которой мы смеялись ночами напролет.

Кай появляется из ниоткуда и делает шаг вперед. Его рука сжимается в кулак.

— Убирайся, — рычит он. — Немедленно.

Юлианна отступает на шаг, но не уходит.

— Вы все получите свое, — бросает она напоследок и уходит, стуча каблуками по коридору.

И только после этого разворачивается и уходит, стуча каблуками по коридору.

Я падаю на скамью, но не чувствую ни боли, ни злости. Только пустоту.

И руку Кая, крепко обнимающего меня за плечи.

Мир вокруг меня качается. Я не верю. Не хочу верить. Всхлипываю, быстро вытираю слезы рукавом.

— За что она так со мной, Кай? — шепчу, всматриваясь в его лицо.

Он смотрит на меня долго, потом мягко гладит по щеке.

— Потому что она завистливая дура, Снежок, — говорит он спокойно, но в голосе слышится злость. — И не понимает, что чужое счастье не делает ее несчастной.

Он склоняется ближе, его лоб касается моего.

— Бумеранг вернется. Обязательно. За все.

Я сжимаю его пальцы в своих, ощущая тепло и поддержку.

И снова начинаю дышать.

Врач аккуратно осматривает мою ногу, хмурится, делает рентген.

Я держу Кая за руку так крепко, что пальцы немеют.

Когда доктор наконец говорит: «Растяжение связок. Ничего критичного. Покой, лед и щадящий режим», — я чуть не плачу от облегчения.

Кай гладит меня по волосам.

— Видишь, Снежок? Все будет хорошо, — шепчет он.

Я киваю, прижимаясь к нему щекой.

Доктор уходит оформлять бумаги, и мы остаемся одни.

Кай берет меня за подбородок, заставляет поднять взгляд.

— Ты была невероятной, Мэри, — говорит он, глядя прямо в глаза. — Я в жизни не видел ничего красивее. Я горжусь тобой.

Губы дрожат. Я тянусь к нему и целую. Нежно. Благодарно.

Рядом радостно всхлипывает Ахмет, и я смеюсь сквозь слезы.

— Мо-ло-дец, Мэри, — гордо говорит он, немного запинаясь, но все равно — четко.

Кай треплет его по макушке, а я обнимаю обоих.

На улице нас встречает прохладный вечерний воздух.

Мы едем домой всей семьей — я, Кай и Ахмет.

В машине я утыкаюсь Каю в плечо, а Ахмет сидит рядом, болтая ногами.